Перед бурей - Виктор Чернов

Наш план установлен заранее. По трем вопросам: о войне и мире, о земле и о форме правления мы должны сказать полным голосом свое слово. Это наше знамя, поднятое со всенародной трибуны перед лицом всей страны, если угодно, политическое завещание обреченного на смерть Учредительного Собрания. Большевикам этот план необходимо сорвать. Они требуют, чтобы мы или целиком отвергли, или целиком приняли программу Совнаркома. После споров, мы обходя эту программу, переходим к рассмотрению главных вопросов: о мире, о земле, о государственном устройстве... Тогда большевики демонстративно уходят, чтобы потом снова нарушить ход наших занятий оглашением декларации. Они объявляют нас контрреволюционерами.

Левые эсеры в тяжком положении. Мы еще не успели высказаться ни по одному вопросу. Левоэсеровские мужики бунтуют: им приказано от Учредительного Собрания получить трудовое мужицкое право на землю, всю землю. Вот почему левоэсеровские мужики бунтовали. В их рядах дезорганизация, пререкания. Один левый эсер вдруг выхватывает револьвер и угрожает другому. Сотоварищи едва успевают его обезоружить и предотвратить трагедию. А в двери со штыками на перевес уже вбегает толпа матросов - они думают, что это сигнал, что "начинается"... Их едва успевают удержать и объяснить недоразумение. Иначе они начали бы "работу" - с левых эсеров...

Но вот и левые эсеры принимают свое решение. Перед самым переходом к вопросу о земле они посылают на трибуну И. 3. Штейнберга с декларацией о несолидарности их с нами и об уходе из Учредительного Собрания. Он тщетно пытается "цветами красноречия" прикрыть капитуляцию перед большевиками.

Так, с бесчисленными перерывами, мы добираемся до вопросов о земле и форме правления. Уже брезжит в окно предчувствием рассвета горизонт неба. Мы остаемся одни, лицом к лицу с вооруженным скопищем людей, не понимающих, чего еще их заставляют ждать.

Мы знаем: большевики совещаются, решают нашу участь.

{365} Совещаются и левые эсеры. Но нам нужно договорить свое "последнее слово". Я заявляю о переходе к следующему пункту порядка дня: о земле. В это время кто-то сбоку трогает меня за рукав, - "так что надо кончать - есть такое распоряжение народного комиссара"...

Я оглядываюсь: бритый матрос, за ним - его товарищи. "Какого народного комиссара?" - "Распоряжение. Словом, тут оставаться больше нельзя. Караул устал. И сейчас будет потушено электричество".

"Члены Учредительного Собрания тоже устали, но не могут отдыхать, пока не выполнили возложенного на них народом поручения: решить вопрос о мире, земле и государственном устройстве".

И, не давая страже времени опомниться, я перехожу к оглашению главных пунктов "основного закона о земле". О докладах, о длинных речах, о дебатах больше нечего и думать: с кем дебатировать? Мы остались одни. Нужны не разглагольствования, а решения. По моему предложению Учредительное Собрание голосует. Шесть основных пунктов давно выработанной нашей фракцией новой земельной конституции приняты. Все земельные угодья государства обращены безвозмездно во всенародное достояние на началах равенства общегражданских прав в деле их трудового использования...

Под аккомпанемент продолжительных криков: "Пора кончать! Довольно! Очистить здание! Сейчас гасим электричество!" - решается судьба остальных пунктов законопроекта о земле, детализирующих применение общих принципов в разных сферах землевладения и землепользования. Их разработка поручена комиссии из представителей всех фракций, на партийной основе.

На случай, если погаснет электричество, спешим запастись свечами. Кому-то удается, несмотря на ночь, раздобыть их немного. Еще надо успеть во что бы то ни стало решить вопрос о форме правления: иначе большевики завтра же не постесняются объявить, что "учредиловцы" оставили открытой дверь для возврата монархии. Удается благополучно справиться и с этим вопросом. Провозглашена федеративная связь отдельных народов демократической республики с сохранением за ними их национального суверенитета.

Всё это - под аккомпанемент вызывающих восклицаний {366} вооруженной стражи, у которой чешутся руки. По заранее принятому решению наша фракция не поддается ни на какие провокации и не входить ни в какие пререкания. Молчать и довести до конца свое дело.

Из окон глядит туманное, сумрачное утро. Я объявляю перерыв заседания - до 12 час. дня.

Перед выходом ко мне протискивается какой-то бледный, уже немолодой человек. Прерывистым голосом он умоляет меня не вздумать пользоваться моим автомобилем. Там меня поджидает кучка убийц. Он, сообщающий это, сам большевик, член партии. Но его совесть не мирится с этим...

Я с несколькими окружившими меня товарищами выхожу из двери. В сторонке, где ожидает мой автомобиль, толпятся неподалеку от него люди в матросской форме. Наше пешее передвижение надежнее автомобильного, и мы направляемся в другую сторону, мимо. Когда я пришел домой, это был сюрприз. Город уже был полон вестью, что с Учредительным Собранием кончено, а Чернов и Церетели убиты.

В двенадцать часов дня посланные на разведку члены Учредительного Собрания приносят весть, что двери Таврического Дворца запечатаны и охраняются стражей с пулеметами и двумя полевыми орудиями. Позднее появляется декрет Совнаркома о нашем "упразднении". Вышедшие номера газет с отчетами о заседании Учредительного Собрания отбираются представителями власти, рвутся в клочки, сжигаются на площадях и углах улиц...

Через несколько дней петербургский пролетариат небывалой по грандиозности демонстрацией проводил гробы убитых рабочих на то же кладбище, где покоились жертвы расстрела рабочего шествия к царю 1905 года. Тот расстрел происходил в памятный день девятого января. И тот же день, день тринадцатой годовщины царской кровавой бойни символически выбран был петербургским пролетариатом для погребения жертв первого большевистского расстрела рабочих. Какая, полная глубокого смысла, политическая символика!..

{367}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

После разгона Учредительного Собрания. - Восстание на Волге. Чехословацкий легион. - Фронт Учредительного Собрания. - Уфимское Совещание и образование Директории. - Переезд Директории в Омск и переворот адмирала Колчака, - Второй разгон Учредительного Собрания.

Когда, после затянувшегося на всю ночь, до утра, первого заседания Учредительного Собрания Совет Народных Комиссаров объявил о его роспуске и здание Таврического Дворца было занято вооруженной силой с пулеметами и легкой артиллерией, - в эсеровской фракции Учредительного Собрания не оказалось должного единодушия. Группа членов Учредительного Собрания, включая и автора этих строк, предлагала воспользоваться переданным через члена партии А. Высоцкого приглашением рабочих огромного Семянниковского завода и перенести дальнейшие заседания Учредительного Собрания в его стены, демонстративно заявив, что Учредительное Собрание не признает за Совнаркомом права роспуска и отдает себя под защиту пролетарского Петрограда.

Предложение это, однако, было отвергнуто. Одни из его противников указывали на то, что в Неву из Кронштадта введена и поставлена вблизи этого завода канонерская лодка, и перенесение Учредительного Собрания на Семянниковский завод кончится лишь его обстрелом и большим числом бесполезных жертв; а Учредительное Собрание не вправе подводить рабочих под расстрел, если у него нет средств их защиты. Другие находили, что если даже большевики и не решатся на бомбардировку завода, то положение в его стенах Учредительного Собрания, за решениями которого нет силы, {368} способной проводить их в жизнь, окажется бесславным: Учредительное Собрание окажется простой "говорильней". Большевики будут его игнорировать и, сохраняя свою власть в городе, не допустят даже никаких газетных отчетов о "незаконных заседаниях" распущенного собрания; и ему придется волей-неволей угаснуть в такой, лишенной всякого резонанса, атмосфере, что после этого оно уже не воскреснет.

Эти аргументы не убедили вносивших предложение, но подействовали на большинство. Мысль о Собрании в стенах большого завода была отвергнута. А между тем, настроение рабочих кварталов было для него действительно на редкость благоприятно.

Это было доказано состоявшейся 9-го января грандиозной процессией при похоронах жертв большевистских расстрелов в день открытия Учредительного Собрания. Она превратилась в массовую демонстрацию гигантских размеров, напоминавшую о первых демонстрациях "медового месяца" февральской революции. Перед несчетным числом участников траурного шествия не устояли даже большевистские отряды, по началу как будто готовые продолжить дело своих предшественников. Этот благоприятный момент был упущен.

Результатом всего происшедшего было то, что Ц. К. партии социалистов-революционеров вынужден был вскоре эвакуироваться в Москву. Но так как большевистский угар в Москве был не меньше Петроградского, а отрезвление от него шло даже еще медленнее, то во фракции Учредительного Собрания вскоре стало пользоваться почти всеобщим признанием убеждение, что в столицах дело Учредительного Собрания пока нужно считать проигранным; остается искать где-то еще на территориях России места, которое бы пригласило Учредительное Собрание к себе и оказало ему защиту.