Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

«А помнишь?..»

«Лето было чудесное. Прекрасное лето. Чем-то сродни каникулам после девятого класса. Последняя вольница. После десятого – поступление, и значит, всё лето занято: готовиться, подавать документы, сдавать вступительные экзамены, стоять под списками и, нервно разыскивая собственные ФИО, гадать – счастливчик ты или неудачник! Студент или – добро пожаловать в пролетарии! – как минимум на год, а как максимум – у кого какая карта выпадет, и во что он этой своей картой играть будет? Таки в преферанс, где надо соображать, или в очко, где удача – редкий случай, успешный блеф – ещё не по возрасту, а шулерство рано или поздно, но – безысходно наказуемо.

Казалось, что после школы начинается взрослая жизнь.

Взрослая-то она взрослая, да вот… Что тогда делать с ощущением бесконечного лета накануне шестого курса? Ещё одна последняя вольница. Потом – отправляться по распределению, и значит, всё следующее лето занято: устройство, медосмотры, главные врачи и начмеды, заведующие отделениями и старшие медсёстры, коллективы со своим уставом… А кто здесь ты? Субординатор? Интерн? Врач? И это уже на всю жизнь?

Страшно… Страшно, когда что-то или кто-то на всю жизнь. Очень тягостное это ощущение: «на всю жизнь». Как если надел тесные туфли – и это уже на всю жизнь. Всю жизнь – и зимой и летом, и по Красной площади и по пляжу после дождя, и в театр и на дискотеку, и на Привоз и в картинную галерею ходить в одних и тех же тесных туфлях. Всю жизнь. А что там той жизни, если разобраться? Да лучше сразу умереть!

Но, с другой стороны, если бы её кот прожил с нею всю жизнь – она бы вовсе не возражала. Но, увы и ах, даже самое гипотетически возможное кошачье долгожительство всё равно короче человеческого. Это если и не страшно, то весьма печально. Вот и получается – что «на всю жизнь», что «не на всю жизнь» – всё одно: чувствуешь себя обворованным. И в то же время это забавно. А что остаётся-то?..»

Так, или примерно так, размышляла Полина Романова, одна из главных героинь нашего студенческо-коммунального сумбура. Такого, знаете ли, где главные герои молоды, где кто-то проживает постоянно, а кто-то на время поселился. К кому-то гости зашли и мимо постоянных жильцов пробежали к временным (выпив по дороге со случайными) – и растворились навсегда. Сумбура, выписанного не по правилам, в полном несоответствии с графиком дежурств по коммунальной писательской кухне. Такого, в котором иные сюжетные линии вылизаны и блестят, как плита идеальной хозяйки, а прочие чем-то похожи на захламлённый балкон несчастной одинокой старухи. Сумбура, напоминающего жизнь. Но жизнь – не план-график, а божественный промысел, и никому, кроме Ответственного Квартиросъёмщика, не дано знать, почему и зачем, чёрт возьми, в коридоре на стене висит этот пыльный медный таз! Возможно, для того, чтобы кто-то когда-то сварил в нём, наконец-то, айвовое или вишнёвое варенье. Или для того, чтобы этот таз упал на голову злоумышленнику. А может, просто висит себе и висит – элементом «винтажного» декора, и думать о нём все забыли, но пыльный медный таз не перестал от этого быть тем, чем он был, есть и будет, – медным тазом.

Нашей главной героине едва минуло двадцать два года, но временами она казалась себе очень взрослой. Даже чаще всего. Интересно, есть хоть кто-то, не казавшийся себе в этом возрасте очень взрослым и очень умным? Кто же теперь правду скажет!

Конец августа. Ранний вечер. Пляж. Полина нежится на песке.

Солнце, покорившись неизбежному наступлению бархатного сезона, уже не палит. Вода тёплая, народу на пляже немного, потому что девушка не поленилась и поехала далеко-далеко – немного за Шестнадцатую станцию, где провела большую часть этого бездумного, беззаботного лета в шумных весёлых компаниях. Но сегодня она одна.

Даже молодым девушкам надо изредка оставаться в одиночестве, чтобы перебрать бусинки мыслей, стразы чувств, блёстки ощущений… Перебрать, пересыпать с ладошки в ладошку да и выкинуть к чёртовой матери, потому как ни одного самого мало-мальски приличного бриллианта у молодых девушек в запасе, как правило, нет. А если он туда нечаянно попал, то вслед за стразиками отправится на помойку. Молодые девушки редко когда могут отличить фальшивое от настоящего, похожее от истинного. Но даже женская медитативная техника – есть медитативная техника. И было бы крайним проявлением неприличия беспокоить молодую девушку в столь тонкий момент. Можно только подглядывать и подслушивать, не обнаруживая себя. Если побеспокоить медитирующего кота или мужика – они только презрительно фыркнут и сделают вид, что яйца лизали. Или чесали. А что сделает женщина – прогнозу не поддаётся. Женщина и сама не знает, что она сотворит, ровно до тех пор, пока не сотворит, честное авторское слово! Сама не раз на саму себя нарывалась. А уж те, кто вмешивались!.. До сих пор кишки на соснах!.. Шучу-шучу. Про сосны… Так что если жизнь, психическое здоровье и относительно терпимый уровень энтропии вам дороги – не трогайте женщин, когда они перебирают бусинки и пересыпают стразики. Тихонько развернитесь и бесшумно топайте куда подальше и бродите там подольше. Если у вас достанет терпения – вы вернётесь в необычайно чистый дом к идеально надраенному очагу. В файлах черепной коробки вашей женщины будет порядок. И шкатулка её души будет девственно чиста. Снова… Постарайтесь не сыпать туда всякий мусор. Подарите ей, наконец, бриллиант. Всё. Абзац для мальчиков-юношей-мужчин закончен. Вернёмся к подслушиванию-подглядыванию.

Сдавать летнюю сессию пятого курса было проще простого – клинические дисциплины не так уж и сложны, если мозг натренирован. Потому что мозг, он хоть и лишён мышечных волокон, но принцип тот же: к чему приучишь, то и будет потребно. И мышцы и мозг, будучи разными по анатомическому строению и функциям, требуют одного и того же – нагрузок. И к нагрузкам привыкая, требуют увеличения оных. Так что тело и сумма знаний – дело наживное, только не ленись… Знать бы ещё анатомию и физиологию души, чувств и всякого такого… «Что в чёрном ящике?!» Матюги пилотов в основном. И хорошо, если не последние…

Да. Сдавать летнюю сессию было легко – куда легче сессий первых курсов. Полина Романова не обладала таким острым и подвижным интеллектом, как Алексей Евграфов, но упорства в учёбе ей было не занимать – так что усидчивость, усидчивость и ещё раз усидчивость. А уж если сочетать теорию с практикой – ну, то есть зубрёжку с физкультурой, а всё разом – ещё и с работой, то… времени на особое погружение в анатомию и физиологию души и чувств уже не остаётся. Ни времени, ни желания. Да и учебников с руководствами нет. Толковых. А говённые пособия на дерьмовой бумаге типа: «Как начать жить» пусть изучают эмбрионы. Да вот беда, эмбрионы читать не умеют. Тем же, кто умеет читать, такое и ни к чему – жить-то уже давно начали! Осталось-то всего ничего. Вот, например, двадцать два… Два раза по двадцать два – уже сорок четыре. Пожилая женщина. А три? Шестьдесят шесть! Древняя старуха… А на четыре? Восемьдесят восемь! Живая мумия! Если ещё живая, разумеется. Так что треть жизни уже прошла, какой там начинать жить! Третья часть жизни вообще и половина жизни, приятной тем, что ты молод. Вот ещё пару лет обучения после обучения – и можно на пенсию выходить. И спрашивается, зачем всё это было?

Сессии вообще легко сдавать, если на первых курсах подсуетиться. Даже если ни черта не знаешь – а такое невозможно, если на первых курсах таки подсуетился и язык хорошо подвешен, – то, раскрыв зачётку и пролистав странички, ни один отморозок не решится… Отморозок – не решится. Только отмороженная. Чуть не впиндюрила Полине эта долбанутая Лизавета трояк. И по какому такому супер-пупер-предмету, спрашивается?! По социальной гигиене. Кому она нужна, эта социальная гигиена? Да и Лизавета тоже… Ну да два мудака за пять лет – химик и социальная гигиеничка – это не так много. Терпимо. Тем более что четвёрку ей Лизавета всё-таки поставила. Причём чисто из вредности – назло другим экзаменующимся в тот день. Потому что за Полину никто не звонил, мол, просим-просим, девочка – племянница-дочь-жена… Полина сама по себе девочка. Не племянница, не дочь и не жена. Некому за неё звонить – и слава богу! Звонили-хлопотали – точно бы ей Лизавета «удовлетворительно» влепила. А то и неуд. А так просто повезло – шла бы со своей группой в полном её составе на экзамен – железобетонно та бы в зачётку нагадила. Потому что в Полиной группе блатных – раз-два и всё. Вася и… Раз. Но недавно самозапись ввели, и Полина попала пальцем в небо – в какой-то такой удачный день, что один «блатняк» пёр. И Лизавета щедро всем «позвоночным» раздавала неуды и уды. За что Полине «хор» и обломился. Ох, этой дряни ещё и гос на шестом сдавать. Маразм! Ну, терапия – святое. Хирургия? Куда без неё. Акушерство и гинекология – понятно. Базис. Соцгигиену какого рожна в программу государственных экзаменов включили? Ещё бы физкультуру или, там, основы этики и деонтологии – и то важнее предметы. На хер нужна эта социальная гигиена? Полина в администраторы от здравоохранения не собирается. А если волею судеб закинет – то должное количество койко-мест уж как-то рассчитает. По должным для тех времён нормам. Они же всё время пересматриваются, все эти административно-пользовательские и органолептические параметры. Вот на фига эту никчёмную чушь заучивать? Балласт. Равно как и должное количество витамина D для учеников школы города Медвежьегорск Петрозаводской области, площадь класса – двадцать квадратных метров, стёкла на окнах не увиолевые. Где те ученики Медвежьегорска, а где та Одесса? Страны – и те уже разные, а дебильные задачи по никчёмной дисциплине – всё те же. И колоссальное пульсирующее чувство ущемлённости собственной значимости у профессорши никому не нужных трижды скисших щей, несчастливой и одинокой бабы.