Безумцы (Сборник) - Александр Насибов

Разговор закончен. Лыков встаёт. Быстро подымается с кресла Аскер.

— Кажется, все. — Генерал протягивает ему руку. — Возвращайтесь!

«Возвращайтесь» — так Лыков говорит всегда, провожая кого-нибудь из своих в дальний и опасный поиск.

— Спасибо, Сергей Сергеевич!

Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.

— Береги себя, — чуть слышно шепчет генерал. — Лучше гляди, сынок.

Аскер вновь благодарит Лыкова, спешит скорее попрощаться с Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.

— Позовите Герберта Ланге, — говорит генерал.

Ланге входит в кабинет. О, сейчас у него другая походка, совсем другие глаза!

С ним прощаются так же тепло.

— Возвращайтесь, — говорит и ему генерал Лыков. И прибавляет: — Мы ждём вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!

— Вернусь, обязательно вернусь. — Ланге широко улыбается, большими ладонями бережно берет руку советского генерала, осторожно пожимает. — Ещё раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!

Глава девятая

Налёт советских бомбардировщиков на расположенные по окраинам Остбурга военные заводы начался поздно ночью. Вскоре в районе заводов заревом было освещено полнеба, оттуда доносился грохот рвущихся бомб, залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулемётов.

После окончания налёта шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц Больм покинул убежище, отдал необходимые распоряжения и вернулся домой. Он тотчас же лёг, надеясь провести в постели хоть остаток ночи. Надо было отдохнуть — утром предстояло множество дел.

Отдохнуть, однако, не пришлось. Резкий телефонный звонок поднял Больма с постели. Говорил дежурный. Голос его звучал взволнованно. Дежурный доложил: ограблено железнодорожное отделение рейхсбанка. Вскрыты три самых крупных сейфа, в которых было около полумиллиона марок. Кража совершена во время бомбёжки, когда сторожа больше думали о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.

— Понятно, — сказал Больм. — Все понятно, кроме одного: за каким дьяволом вы звоните мне? Или нет уже на свете уголовной полиции с её филёрами?

Дежурный замялся:

— Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих…

— Дайте трубку господину Грубиху.

— Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!..

Шеф гестапо отодвинул от уха трубку — так громко звучал в ней взволнованный голос финансового советника.

— Ну-ну, — сказал Больм, — говорите потише, я, слава богу, не глухой.

Торопясь и нервничая, Грубих рассказал о краже. Тяжёлые последствия ждут банк, если деньги не будут найдены. Дело так серьёзно, что он, Грубих, был вынужден позвонить в Берлин рейхсминистру Шахту, и тот возмущён царящими в Остбурге порядками.

Внезапно разговор был прерван. Штандартенфюрера Больма вызвал Берлин. Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции в расследовании происшествия в банке.

Больм положил трубку, затем соединился с дежурным и приказал прислать автомобиль.

— Слушаюсь, — ответил дежурный.

— Вызовите и направьте в банк оперативную группу.

— Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.

— Хорошо. Где штурмфюрер[75] Адольф Торп?

— Полагаю, дома.

— Поднять немедленно. И — собак. Собак с проводниками. Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.

— Ясно, господин штандартенфюрер.

— Моя машина?

— Уже выслана.

Закончив разговор, Больм начал поспешно одеваться. Вскоре за окном заурчал мотор «мерседеса».

Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землёй. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электрических ламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище…

Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.

Он подвёл начальника к стене, указал на пролом.

— Конец подкопа, — сказал Торп. — Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила её.

У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шёл солдат с чёрной овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.

— Можно начинать? — спросил Торп.

Больм кивнул.

Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.

Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник, за ними, немного отстав, ещё двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.

Больм и Торп оставили автомобиль, который подвёз их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.

— След все свежее, — прохрипел он, с трудом переводя дыхание. — Мы настигаем их…

Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.

Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.

— Глядите, — кричал он, указывая на землю, — глядите, за что я зацепился!

Контрразведчики подбежали. Солдат показал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял её, осторожно потянул.

Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.

Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.

В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребёнок.

Ребёнка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.

— Спи, Рози, спи, — говорила она, укачивая дочь. — Скоро все кончится, и мы пойдём домой.

Сидевшая неподалёку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешёвую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.

— Возьми, — сказала старуха и наставительно прибавила: — Если взрослые дают, маленькие должны брать.

— Возьми, Рози, — прошептала мать.

Девочка конфету взяла, но есть не стала.

Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья! Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.

Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.

— Вот так-то лучше, — пробормотала она, когда женщина привалилась к её широкому тёплому боку. — Попробуйте вздремнуть, милочка.

— Хорошо, фрау Штрейбер.

— Бедняжечка вы моя, — прошептала старуха. — Спите, спите…

На рассвете фрау Штрейбер, Рози и её мать покинули убежище. Жили они неподалёку, на восточной окраине Остбурга. Вдова Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, — на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.

Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла. Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.

Прилегла и Лизель. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Вот дыхание её участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.

Лизель долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не потревожить дочь. Затем стихла, задремала.

Её разбудил шорох в коридоре. Она открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился — на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчётливо различила шаги.

Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть её. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза её были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.

— Лизель, — негромко сказали за дверью. — Лизхен!..

Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.

— Герберт, — прошептала она, теряя сознание.

Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватив на руки жену.

Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Ещё в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами. Но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась ещё и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребёнка — на улице, в магазине, соседям, — и разведчики будут схвачены.