Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник) - Эрих Мария Ремарк

откуда, уже задрал лапу над газетами и журналами, вывешенными с наружной стороны прилавка. Я шуганул его, и он, тявкнув в ответ, мгновенно исчез в неугомонной уличной толчее.

– Это был Фифи, – сообщил мне продавец, выбравшись наконец из-за прилавка и в бессильной ярости глядя на экземпляр журнала «Конфиденшл», мокрой тряпкой свисавший с перекладинки. – Опять успел! Этот бандит выбрал мой киоск и метит его каждый день! А пузырь у него, скажу я вам, все равно что у слона! И самое главное – я никогда не успеваю до него добраться.

– Зато у него, похоже, неплохой вкус, – заметил я. – Он обделывает то, что этого, безусловно, заслуживает.

Продавец снова забрался в свой киоск.

– Отсюда-то мне его не видно, – объяснял он. – И гаденыш прекрасно знает это! Он подкрадывается сзади, и готово дело! Я его вижу, только когда он уже убегает, а иногда и вовсе не вижу, если он смывается туда же, назад. Неужели нельзя, как нормальные псы, отлить на дерево? А мне его удовольствие каждый день стоит пары-тройки журналов.

– Тяжелый случай, – посочувствовал я. – Может, посыпать нижний ряд вашей прессы перцем?

Киоскер только мрачно взглянул на меня.

– Станете вы читать эротический журнал, если у вас в носу щиплет, глаза слезятся и вы беспрерывно чихаете? Да я бы этих треклятых пуделей отравил всех до единого! Притом что у меня у самого собака. Но не такая же!

Я взял газету и осторожно развернул ее. «Откуда вдруг такая нерешительность? – подумал я. – Что, собственно, меня удерживает? Откуда эта беспричинная опаска?» И не смог себе ответить. Это было все сразу, странная смесь странно перепутавшихся чувств – тут и легкость, и мимолетное, почти неощутимое возбуждение, и дрожь нетерпения, и тихое, робкое, недолговечное счастье, и смутная боль неясной вины. Я сложил газету и направился к дому, который теперь узнал.

В лифте я встретил Фифи, того самого палевого пуделька, и его хозяина, который не преминул тут же со мной заговорить.

– По-моему, нам с вами на один этаж, – сказал он. – Ведь это вы вчера приходили с госпожой Фиолой?

Я растерянно кивнул.

– Я видел, как вы заходили, – объяснил он. – Меня зовут Хосе Крузе.

– А я уже познакомился с вашим песиком Фифи. Газетный киоскер от него без ума.

Крузе расхохотался. У него был массивный золотой браслет на руке и явный избыток зубов во рту.

– Говорят, на нашем этаже раньше был первоклассный бордель, – сообщил он. – Чудно, да? А было бы совсем неплохо.

Я начисто не помнил, на каком этаже живет Мария. Крузе остановил лифт и пропустил меня вперед, слегка притиснув в дверях.

– Вот мы и дома, – сказал он, одарив меня кокетливым взглядом. – Вам туда, а мне сюда. Может, зайдете как-нибудь на коктейль? Виды отсюда потрясающие.

– Может быть.

Я был рад, что таким нехитрым способом нашел квартиру Марии. Хосе Крузе помахал мне ручкой и проводил долгим взглядом.

Мария Фиола лишь приоткрыла дверь и выглянула в щелку. Я увидел только веселый глаз и прядь густых волос.

– Привет, беглец, – сказала она со смехом. – Ты, видно, беженец по призванию. В первый же день бросил меня, даже не попрощавшись.

Я облегченно перевел дух.

– Привет тебе, о дивный фрагмент из одного плеча, пряди волос и одного глаза, – сказал я. – Можно мне войти? Я принес приветы от пуделя Фифи и твоего соседа Хосе Крузе. Без этой парочки я вряд ли отыскал бы твою квартиру.

Мария открыла дверь шире. Кроме туфель, на ней ничего не было. Хотя нет, был еще тюрбан из полотенца, кое-как накрученный на макушку. Она была очень красива. За ее спиной в медных отсветах вечера поблескивали нью-йоркские небоскребы. Их окна гигантскими слепыми зеркалами отсвечивали в закатных лучах.

– Я как раз одевалась, – сказала она. – Сегодня у меня съемки. Почему ты не позвонил?

– У меня нет номера этого телефона.

– А почему утром так тихо смылся?

– Из деликатности. Не хотел тебя будить, а засвечиваться позже, когда все тут выводят своих пуделей, тоже не хотелось. У вас тут не дом, а клуб любителей животных, к тому же весьма активный.

Она бросила на меня скептический взгляд.

– На твоем месте я бы так не переживала, – заметила она. – Говорят, в прежние времена тут был…

– Бордель. Но роскошный, по сто долларов, если не больше. Хосе мне все рассказал.

– Он уже успел пригласить тебя на коктейль?

– Да, – изумился я. – Откуда ты знаешь?

– А он всех приглашает. Не ходи. Он милый, но очень агрессивный. В верхней части нашего дома обитают гомики. Они тут в подавляющем большинстве. Так что надо остерегаться.

– И тебе тоже?

– И мне. Гомиков-женщин тут тоже предостаточно.

Я подошел к окну. Подо мной лежал Нью-Йорк, знойный и белокаменный, словно алжирский город.

– Гомосексуалисты выбирают себе для проживания самые красивые районы города, – сказала Мария. – Умеют устраиваться.

– Эта квартира тоже, что ли, гомику принадлежит? – спросил я.

Мария рассмеялась, потом кивнула.

– Тебя это успокаивает или оскорбляет?

– Ни то ни другое, – ответил я. – Просто подумал, что мы с тобой в первый раз одни в квартире, а не в кабаке, не в отеле, не в студии. – Я притянул ее к себе. – Какая ты загорелая!

– Это я запросто. – Она выскользнула. – Мне надо идти. На часик только. Коллекция весенних шляпок. Минутное дело. Оставайся тут! Не уходи! Если проголодался, в холодильнике полно еды. Только не уходи, пожалуйста.

Она оделась. Я уже любил ту полнейшую непринужденность, с какой она расхаживала нагишом или одевалась в моем присутствии.

– А если придет кто-нибудь? – спросил я.

– Просто не открывай. Да и не придет никто.

– Точно нет?

Она засмеялась.

– Мои знакомые мужчины о приходе обычно предупреждают звонком.

– Отрадно слышать. – Я поцеловал ее. – Хорошо, я останусь тут. Твоим арестантом.

Она посмотрела на меня.

– Ты не арестант. Ты эмигрант. Вечный чужестранец. Скиталец. К тому же я не стану тебя запирать. Вот ключ. Я приду, а ты меня впустишь.

Она махнула мне на прощанье. Я проводил ее до лифта и долго следил, как светящаяся желтым окошком кабина уносит ее вниз, в город. Потом услышал внизу собачий лай. Я осторожно прикрыл дверь и вошел в чужую комнату.

«Она мне помогла», – думал я. Все, что в течение дня я носил в себе комом самых противоречивых чувств, разрешилось весело и непринужденно. Я прогулялся по квартире. В спальне увидел платья, разбросанные по всей кровати. Почему-то они меня растрогали чуть ли не до слез. Перед зеркалом обнаружилась пара туфель – лодочки на высоченных каблуках. Одна из