Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комментарий Сергея Кремлёва
Эту запись в личном дневнике Л.П. Берии я проиллюстрирую записью в служебном дневнике начальника Генерального штаба вермахта генерал-полковника Франца Гальдера о совещании, проведённом Гитлером в Полтаве 3 июля 1942 г. с 7.00 до 9.00. Гитлер тогда говорил:
«…Вашингтон лишь утешает и заверяет. Никакого действительно второго фронта. Предложение – рассчитывать на 1943 год. Поведение Черчилля – лучшее доказательство.
Отвлекающий маневр на Западе? Сомнительно; очевидно, никаких серьёзных обещаний России не дадут. Скорее предупредят о необходимости сражаться дальше…»
После возвращения Молотова в Москву 12 июня 1942 г. были опубликованы англо-советское и советско-американское коммюнике о результатах переговоров между СССР, Англией и США, где говорилось, что «достигнута полная договорённость в отношении неотложных задач второго фронта в Европе в 1942 г.». Однако Гитлер, как видим, понимал, что со стороны англосаксов это просто болтовня.
Примерно в это же время Черчилль (естественно – не публично) заявил:
«Обвинения, что мы «готовы сражаться до последнего русского солдата», на меня совершенно не действуют…»
Англосаксы поняли, что Гитлер увяз в России прочно и теперь начинается война на взаимное истощение Германии и России. Независимо от исхода этого противостояния (а также – от степени истощения Англии), своекорыстные интересы США можно было считать уже обеспеченными. Америка готовилась прийти в Европу как вершительница её судеб силой уже не оружия, а доллара, напитавшегося кровью и потом европейцев по обе стороны фронта.
Сам же Черчилль всего лишь послушно следовал курсу США, в том числе и потому, что Англия к 1942 г. полностью зависела от поставок по ленд-лизу, оставаясь в давнем долгу у США, как в шелку.
7/VII-42
Пришла записка от Збарского[494]. Просит направить авторитетную комиссию для контроля работ по сохранению тела Ильича[495]. Договорился с Бурденко[496]. Нескоро еще вернется в Москву Збарский. Я так Бурденко и сказал, что пусть работают[497].
13/VII-42
Год назад генералы подоср…ли, и снова тоже. Снова отступаем. Даже не отступаем, а катимся. Голиков[498] заср…нец. Тимошенко и Мыкыта выводов тоже не сделали[499]. Повезло им, что Коба верит в человека до последнего, лишь бы не предатель. А дуракам прощает.
Коба говорит: «Где я столько умных возьму? Пусть [плохо] командует, но хоть как-то. С дивизии на фронт человека сразу не поставишь, опыт надо иметь. Теперь не мы выдвигаем, а война кого выдвигает, кого задвигает».
Жалко, но правду говорит.
Люди у нас золотые, если ты их организуешь. А не организуешь, толпа. Видел я в октябре 1941 г. Что видел, не забуду до конца жизни. Москва город большой, всякой твари по паре. Много толкового народа, а ср…ни тоже много. Когда немцы были под Москвой, это хорошо проявилось. Паника была очень опасная. И в районах растерялись. Только осадное положение и наладило дело. Сталинград эвакуируют, другое дело. Через Волгу переправляют, а особой паники нет. Чуянов[500] молодец.
Коба спрашивает: «Как в Сталинграде? Не как в Москве было?»
Я говорю «в целом нормально, товарищ Сталин. Сталинград не Москва, город крепкий, рабочий. Потом имя обязывает».
Коба посмотрел, буркнул. Говорит: «Это имя не только Сталинград обязывает. Оно всех обязывает, а меня в первую голову. Ты мне не лозунг дай, а информацию».
Я ему говорю: «Информация точная, обстановка тревожная, но спокойная, без особой паники. Заводы работают».
Он говорит, надо вообще без паники. Буду звонить Чуянову, пусть производство не сворачивают. Людей пусть эвакуируют, а танки нужны, пусть работают. Ты мне точные данные дай.
Обещал, что дам. Надо подключить Селивановского[501].
19/VII-42
Ребята из Особого Отдела Волховского Фронта вышли из окружения и докладывают хреновую новость. Командующий 2-й Ударной Армией Власов повел себя странно. Попал в окружение, приказал уничтожить все радиостанции. Людей не собирал, даже командиры разбрелись кто куда.
Начальник Особого Отдела Шашков был тяжело ранен, застрелился. Все правильно, у нашего брата чекиста другого выхода нет.
О Власове точных данных нет. Немцы открыто в своей сводке сообщили, что в Волховском кольце был взят в плен генерал-лейтенант Власов. Может врут, надо уточнять. Придется докладывать Кобе[502].
Заканчиваем прокладку Печорской дороги. Надо.
6/VIII-42
Пришлось стать стратегом. Не от хорошей жизни. Сидим у Кобы, соображаем. Крым потеряли[503], немцы наступают и идут на Кавказ[504]. Ответвление на Сталинград. И идут хорошо. Теперь и голова Лаврентия пригодилась. А дела [плохие]. Думаю, мне надо выехать в Тбилиси. Коба говорит, погоди, ты нужен здесь.
Не спорю, здесь нужен. И там тоже. Лаврентий здесь, Лаврентий там. А где генералы? Если бы мы так в Наркомате работали, немец уже до Урала дошел бы. Строят из себя Македонского, а как что, телефон в руку и матерятся. Ты матерись, но за дело. Тогда и дело пойдет.
Кобе сказал, считаю, что мы еще не подобрали полностью фронтовые кадры, особенно в звене фронт-армия-корпус. Пожал плечами, но вроде согласился. Кого имею в виду не спросил.
15/VIII-42
Андерс[505] окончательно[надоел]. Приезд Черчиля (так в тексте. – С.К.) только подогрел их[506]. Ну, и [черт] с ними, пусть [уматывают] к своим англичанам[507].
Коба так и сказал, пусть эти Аники воины выметаются к [чертовой] матери. Сказал, обоср…лись до битвы, так пусть подотрутся телеграммой Сикорского[508].
18/VIII-42
Время не смешное, но посмеялись. Коба сказал, что мой совет по Черчилю пригодился. Черчиль (так в тексте. – С.К.) согласился, упился и поплыл. Коба рассказывал и смеялся. Вячеслав тоже смеялся и Клим тоже похохатывал.
Потом Коба сказал: «Хорошо, когда заранее знаешь слабости врага»[509].
Вячеслав теперь первым зам Кобы[510]. Понятно, это для укрепления веса у союзников. Чтоб не думали, что Черчиль сам ездит, и Рузвельт сам ездит, а Сталин в Москве сидит и все решает. Пусть думают, что Вячеслав вторая фигура.
А так у нас одна фигура, зато это тебе не Черчиль и не Рузвельт. Их с Кобой и сравнить нельзя. Только он может тянуть. А как ни смотри, а без меня он тоже не может.