ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

Ночевал у Померанцевых. Утром – кофе в саду. Само утро – одно сплошное ликование листвы и солнца.

Все эти дни читаю – как отдых, для равновесия – третий том "Les Cahiers de la Petite Dame"1.

Суббота, 5 июня 1976

Давно по-настоящему ничего не записывал. Но не потому, что "нечего писать", а потому, что в эти суматошные дни и недели все равно не удалось бы записать по-настоящему мысли, что приходили в голову, ту, никогда во мне, в сущности, не прекращающуюся reverie, в "рекордировании"2 которой единственный смысл этой тетрадки. А теперь, пожалуй, уже не нагнать.

На этой неделе – отдание Пасхи и Вознесение. Оба дня, все службы – прошли чудно, дали полную меру радости. Живу в литургическом раю… И еще раз за эти дни почувствовал, до какой степени это литургическое "инобытие" существенно для простого бытия, дает этому последнему его terms of reference3.

Кончил третий том Cahiers de la Petite Dame. Все с тем же одновременно и интересом, и раздражением. Эта утонченность, это умение всю жизнь, во всех ее мелочах, претворять в objet d'art4 и вместе с тем поверхностность и всех этих "исканий", "мучений", всей этой, в конце концов, игры.

И то же чувство, хотя и с другим оттенком, при чтении теперь третьего тома "Le Temps Immobile" Claude Mauriac'a ("Et comme l'esperance est violente…")5. "Александрийство". Иногда думаешь, что все это (современная французская литература) – одна сплошная, хотя, возможно, и бессознательная поза. И как легко они все и в себе, и друг у друга находят "la grandeur"6 . А именно grandeur-то никакого во всем этом и нет. И, однако, по-человечески рассуждая, насколько же все это "приятнее" читать, чем "Новый Журнал" (вчера получил №122).

Вчера утром в Evanston около Чикаго], где я был Commencement speaker в Seabury Western Seminary7 . Прилетел в Чикаго накануне вечером. Ужин с профессорами. Ночь в старомодном Orrington Hotel. Вечером, после ужина,

1 "Записки маленькой дамы" (фр.). Автор – подруга А.Жида, Тео фон Рисселбейн (см. 20, 22, 27 января 1975).

2 От англ. to record – записывать, фиксировать.

3 смысл, измерение (англ.).

4 предмет искусства (фр.).

5 "Неподвижного времени" Клода Мориака ("И как сильна надежда…") (фр.).

6 величие (фр.).

7 оратором на выпускном акте епископальной семинарии (англ.).

пошел пройтись по местам, памятным с 1954года. Знакомое, любимое чувство depaysement1 – один, в незнакомом городе, прохладной летней ночью. "В такие вот часы…"2 . Ослепительное утро. Церемония в епископальной церкви тоже наполняет меня ностальгией, переносит в Англию 1937-1938гг., особенно знакомые с тех пор гимны и пение их с органом, всегда меня вдохновляющее. Следя за службой – очень хорошей, "традиционной", торжественной, думал о каком-то коренном, так сказать "безвыходном" благополучии , присущем христианскому Западу, может быть, лучше сказать – неисправимой "буржуазности" западного христианства. Все слова, обряды, молитвы предполагают, являют, дают ощутить какую-то бесконечно высокую трагедию , но именно трагедию (в греческом смысле этого слова). То, что раскрывает Бог людям, – неслыханно, невозможно, и трагедия именно в этой неслыханности, которой уже не уместить без остатка, без некоего раздрания в жизнь. Ибо тут все превышает и потому раздирает жизнь – и радость , которой "никто не отнимет от нас…"3 , этот дар. Христианство подлинное не может не "отравить" души этим раздранием, и это и есть "эсхатология". Но, вот, не чувствуешь ее в этих гладких церемониях, где все "на месте", все "правильно", но из всего вынута эта эсхатологическая "запредельность". Может быть, это и есть основное духовное свойство всякой – в том числе и религиозной – буржуазности : закрытость к "трагизму", на который обрекает, так сказать, само существование Бога.

Сначала, глядя на этих чистеньких, благополучных "буржуев", благочестиво, стройными рядами подходивших к причастию, я думал, что не хватает тут "бедных" и "страдающих". Потом почувствовал, что дело не в этом. В византийской Св. Софии, наверное, было в тысячу раз больше и золота, и богатства, и "душевного ожирения". Но вот не была Византия "буржуазной". Всегда оставалось (и в Православии остается) в ней это чувство абсолютной несоизмеримости , это знание о том, что в конце концов – "il n'y a qu'une seule tristesse…"4 , ощущение зова, дуновения, которых не свести ни к "социальным проблемам", ни к "месту Церкви в современном мире", ни к обсуждению "ministry"5 …

И, может быть, действительно "бедность" – центральный символ. Ибо не в экономическом факте "бедности", а в самом подходе к ней, к восприятию ее. Запад решил, что христианство призывает к борьбе с бедностью, то есть к замене ее хотя бы относительным "богатством" или хотя бы "экономическим равенством" и т.д. И на это уходят все силы души… А христианский призыв совсем, совсем другой: к бедности как свободе, к бедности как "знаку", что душа ощутила и восприняла невозможный (и потому для мира – трагический) призыв к Царствию Божьему…

Не знаю. Все это трудно выразить. Но так ясно чувствую, что тут другое

1 отчужденности (фр.).

Слова из стихотворения В. Маяковского "Неоконченное" ("Уже второй. Должно быть, ты легла").

3 Ср. Ин.16:22.

4 "есть только одна грусть…" (фр.). Цитата из книги Леона Блуа "Женщина, которая была бедной": "Есть только одна грусть – не быть святым".

5 служения (англ.).

восприятие самой жизни и что "буржуазность" во всех ее измерениях (а есть "буржуазность" религиозная, богословская, духовно-благочестивая, культурная и т.д.) слепа к чему-то главному в христианстве. И что об этом, в сущности, все споры, хотя спорящие этого как раз и не знают.

Понедельник, 7 июня 1976

В субботу после обеда звонок от Андрея: скончался в Лозанне дядя Игорь Троянов… Андрей сообщает, что он и Лика приедут в Labelle в июле.

Спокойный weekend: последние четыре скрипта для "Свободы"]! Уборка книг. В воскресенье вечером преуютнейший ужин вчетвером – с Сережей и Аней в ресторане] La Cremaillere.

Сегодня утром, после радио "Свобода", свидание в кафе] Biltmore с Владимиром Рифом и его женой. Не находят работы, пособие кончилось. Бодрятся, но в глазах паника и мольба. Но что я могу сделать? Жалость к этим "диссидентам", ждавшим столько от Америки!..

В "Русской мысли" разгром Синявского ("Прогулки с Пушкиным") Ю.Павловским. Там же некто П.Варсонофьев (не Коряков ли?) лукаво и с какими-то инсинуациями критикует мой "холодно блестящий" и "холодно умозрительный" "Ответ Солженицыну" в Вестнике 117.

В "Нью-Йорк Таймс" (Book Review) – разбор новых книг о Л. Джонсоне, Дж. Кеннеди, Рокфеллерах. Удивление от этого страстного желания развенчания, огрязнения, "спекуляции на понижение"…

Вторник, 8 июня 1976

Сегодня ровно четверть века тому назад, около 12ч. дня, мы уехали с парижского вокзала] Gare St. Lazare в Шербур, погрузились на пароход] Queen Mary и отбыли в Америку. Утром сегодня, проснувшись, думал: а почему же, собственно, мы уехали? Удивительно все-таки, как самые важные, самые "судьбоносные" решения принимаются не умом, не путем убедительной, логической аргументации, а каким-то иным путем… Вчера по случайному совпадению читал в радио "Свобода" свой скрипт об откровении , пытался объяснить, что именно произошло, например, с Авраамом. Какой зов он услышал (встань, иди) и как ?.. Вся жизнь – на глубине – цепь вот такого рода "откровений". Да, конечно, были "веские" причины: трое детей, невозможность оставаться в разваливавшейся "избе" в L'Etang la Ville под Парижем]… Но ведь и ехали-то мы, в сущности, на почти полную неизвестность! Какой-то таинственный приход в Астории1 … Был "зов" – от Флоровского. Была удушающая атмосфера в Богословском институте. Все это, однако, вряд ли было бы "причиной", если бы не какая-то внутренняя "волна", не выбор, сделанный почти подсознательно, на глубине. Своего рода "встань, иди…".

Вчера после обеда – чтение экзаменов. Уныние от удручающего уровня и, главное, от этого "попугайного", риторического богословия. Формулы, слова,

1 Астория – район Нью-Йорка.

утверждения – за которые ничем не "заплачено", никаким усилием сознания, внутреннего слуха, внутреннего зрения. Православие – это какое-то сплошное "упоение" музыкой форм – богослужебных, словесных, духовных… Я всегда замечал: достаточно то же самое попытаться оторвать от "формы", хотя бы для того, чтобы прорваться к "содержанию", и – ничего не остается. Оказывается, только форма-то и чаровала, и была нужна… Ненависть к вопросу: "Что же все это значит ?", испуг перед этим вопросом (и сразу же злобные вопли – ересь! модернизм!). Вот уж действительно – "навеяли сон золотой…"1 . В субботу – молодая урожденная американка [не говорящая по-русски], обратившаяся в Православие, которую я когда-то венчал: "Мы ходим на русскую службу, и это нас очень удовлетворяет…" Выходит так: лишь бы как можно более непонятно!