Охваченные членством - Борис Алмазов

— Позьния восень. Храчи улятели...

— Ты неправильно читаешь! — перебивает его учительница.

— Через чаво? Позьния восень и храчи улятели...

— «Улятели»! — утомленным голосом говорит учительница. — Ну почему «улятели»!

— Как ет почяму! — удивляется простодушный хоперец. — Стал ить, клявать боле неча стало! По клявали, знать, усе, ды и улятели! Клявать-то неча яму... Храчу-то! От ан, как восень настаеть, и улята-ить. Че ж ен, дурной, чай, када клявать-ат неча... Главно дело, «почяму»! Прям — смех...

Цыганка Сера

Серега Хоперсков купил суперджип. Какой-то там «поджеро»! Здоровенный, прям как автобус. Я уж не знаю, где он денег взял. Я про него последнее время вообще ничего не знаю. Где-то он чегой-то колотится. Может, магазин держит, а может, вообще рэкетир. Мое-то дело какое? У нас и в заводе нет и не было никогда, чтобы расспрашивать. Надо будет — сам скажет.

Ну вот, купил он этот аппарат и сразу: «Айда домой, в станицу!» А в станицу-то полторы тыщи верст! Я на заводе отгулы взял. Да какие там отгулы! Хоть всю дорогу гуляй! Стоит предприятие! Перестройка (мать ее!) и айдати!

Ну, вообще! За сутки доехали! «Этот поджеро» прям как самолет! Правда, бензина жрет немерено! Ну, мне-то что? Серегины проблемы! Он хозяин, он угощает! Начнешь соваться «давай за бензин пополам!» — еще обидится! Не принято у нас!

Но только я за эту поездку прям обалдел! Ехать бы и ехать! Не трясет, не качает, кондишен атмосферу держит! Но Серега магнитолу включил! Такая, аж стены у этого «поджеро» ходуном ходят, если на полную громкость. Стереофония! А сам Серега двинулся на этом певце. На Мармеладзе... Ну, который поет «Цыганка Се-е-ра!» Ничего так поет, разок послушать можно. Но Серега прям чокнулся на этой Сере. Он ее на рапид записал и закольцевал. И всю дорогу «Цыганка Се-е-е-ра!» Я еще Волгоградом уснул — «Цыганка Сера», и проснулся, уж когда к станице подъезжали, и все «Цыганка Сера»! Прям болезнь какая-то психическая от этого Мармеладзе.

Ну, в станице, естественно, дома... Правда, Серега хотел своим «поджеро» повыпендриваться, но у нас непринято... Ну, «поджеро» и «поджеро»... Пускай стоит. А если еще и ездит, так совсем хорошо. Ваньки с хохлами — те интересуются, а казаки так... «Поджеро» и «поджеро», хоть бы и с Мармеладзе!

Поехали к дядьке Серегиному на хутор. Тридцать пять километров от станицы. На поджеро — пять минут! Дядька обрадовался. Набежали тут родственники, нас за стол. Ну, как положено.

Вдруг летит старикан-сосед.

— Робятки, казачки, вы в станицу возвернетесь? Ага! Сястру у мене не подкинитя? Она у мене от сястре приехавши и нонь к другой сястры едить!

И бабка с узлами летит. Мы ей, конечно:

— Мамаша! Нет вопросов! Какие проблемы! Сейчас вот чайку с родственниками и за вами забежим! Две минуты — и в станице!

А бабка недоверчивая такая. Ну правильно, жизнь-то, видать, научила! Разных, видать, кидал на своем веку навидалась!

— Нет уж, — говорит, — казачки! Лучшее я вас в машине подожду!

— Да за ради бога! Вот кондишен, вот музычка! Какие проблемы!

— Ну-ну... Вы меня заприте лучшее, мне так покойнее.. . — и со всеми своими узлами на заднее сиденье.

А старикан на подводе был. На подводе везти ее собирался. Он, конечно, рад, что коня не мучить, простился с ней и домой, а мы за стол. Главное, и бабку эту звали — ни в какую! «Нет уж, нет уж! Я тута размещуся...» Ну хрен с вами, мамаша, мы недолго!

А какое — недолго! Как дали застолицу часа на три! Тетки-то все носят на стол и носят! Не оторвешься! А еще говорят, разруха. Это у начальников наших, демократов, в голове разруха, а у нас покудова еще кое-что в целости!

Через три часа Серега как подскочит:

— Мать честна! У нас же бабка в «поджеро» запертая сидит!

Мы бегом. И уж издали видать — аппарат аж стенками пульсирует. Магнитола, стереофония, на полную громкость. «Цыганка Се-е-е-ра!..»

Двери отперли — оттуда бабка как мешок с мякиной! Глаза квадратные, личико в синеву отдает! Ну, чистая покойница.

Серега говорит:

— Зачем же вы, мамаша, на полную громкость магнитолу вкрутили!

А бабка, как рыба, рот открывает.

— Робятки! Казачки! А что, у вас другой-то песенки не нашлося?

Дядька Серегин приковылял. У него одна нога с войны деревянная! Поскрипел, поскрипел вокруг «поджеро» и говорит:

— Все вот мне в голову... На чего ж эта машина походит? Вот уж три часа все думаю. Для какой же надобности ее такую запузырили, а сейчас прям как озарило. Катахвалк! Небось, в таких-то в Америке негров-мертвяков возять.

Серега губу надул:

— Через чего ж это негров?

А дядька-то ветеран прав! Чуть бабку нашу родную не угробили! Это счастье, что она казачка! На-ши-то бабки удар держат, к любой беде выносливые, а была бы какой другой нации, послабже, сто раз бы копытами накрылась! От этой «Цыганки Серы»! От Мармеладзе-то!

И Серега этот! Вот именно ему «поджеро» подавай! Купил бы «жигуля»! И бензина не в пример меньше требуется, и запчасти дешевые. Правильно дядька сказал — катафалк!

Назад в тишине ехали. Серега эту «Цыганку Серу» далее выкинул кудай-то, так осерчал!

«Кубинские казаки»

— Хрисанф Демьяныч, а вот я все давно спросить хочу, чего это у нас в хуторе фамилия такая, Бздишевы. Они че, осетины, что ли?

Дед Хрисанф даже плести карзинку перестал.

-— Через чего ж это примерно они осетины? За что же это им так-то...

— Ну, я по аналогии, по зучанию то есть... Зпекашевы, Баразовы, Днишевы... Бздишевы.

— Вот, мил ты мой! — возмущенно всплеснул руками дед. — Да рази это фамилия? Через чего это они осетины! Им это даже противопоказано! Ихняя фамилия — Царевы. И никакие они не осетины, а наши прекоренные хуторцы. А это прозвище ихнее — Бздишевы. Прадедушка ихний от аглицкого танка снервничал, вот и стал Ванек Бздиша. Так они и стали все Бздишевы по-уличному-то, а по паспор-ту-то Царевы! А так, по-домашности — Бздишевы!

— Так это выходит, что же? Какой-то прадед слабину оказал, и на сто лет кликуха им припечаталась?

— Не какой-то, а Ванек! И не слабину оказал, а сдрейфил, по-вашему-то, по-городскому, а по-нашему прибздел — снервничал то исть... Дак ведь как тут не снервничашь! Перьвый раз мы танки-то увидали! А он, танок-ат, — здоровенный, как комод! Ни окошков у него, ни форточков... Из его и не видать-то никого! Преть-давить — фамилию не спрашиваить! Ну, Ванек-то только что призвался. Охотником, вишь, пошел, ему еще и года не вышли... Сильно идейный был! Как раз вот он идейный-то тогда раком стал да по траншее и пополз: «Мамынька, мамынька...» Ды бечь! Мы-то крестимся да за гранаты, а он, вишь ты, снервничал... Нервенный! Вот и стал Бздиша! Не стрелять же его за паникерство — сопляк совсем.

— И вот уж сто лет прошло, а они все Бздишевы!

— Дык кино-то назад не перемотаишь... Бздиша, он Бздиша и есть! А ты, Борюшка, как полагашь, за что дезертира стреляють? За то, что он нервничаить да бяжить? Нет, мил ты мой! Приводят его к исполнению за то, что он один бегить, вроде как оттого, что он нервенный, потому и других лучше, ему, значит, можно. Вот и стреляют его за то, что другие остаются! Возмездия ему, значит, бываить за то, что себя превыше других ставить!

— Но ведь сто лет... Сто!

— Ды хучь двести! Раз припечаталось — значит, такие они и есть! Не то можно и поменять на каких-нибудь Шалопутовых-Баламутовых! Эта какой же он Царев, ежели он у красных комиссарил апосля? Чей же он царев? Уж тады ленинов-сталинов... А и внуки-то его все какие-то, к примеру, Бздишевы! Все им неймется, все нервничають... Энтот их, младший, тожа, видать, снервничал, голенищщу собе раздобыл...

— Это какое-такое голенище?

— Такое! Каки голенищи бывають? Черныя.

— Как черное!

— Как? Она не то чтобы черныя, но, к примеру, как сапог!

— Чего-то я, дядунюшка, не пойму, про какое ты голенище толкуешь!

— А чего тут понимать! — говорит дед, принимаясь опять за свои прутья.

Мы сидим под навесом в густой тени. Здесь, под крышей, десятки уже сплетенных дедом корзин ждут своей очереди на базар. Корзины выставлены и на плетне, и к ним аккуратно прикреплены ценники на бумажках.

Дед Хрисанф стал местночтимой знаменитостью, когда про него по телевидению прошла целая часовая передача в цикле «Народный умелец», и покупатель валом повалил на дедовы корзины, а я приехал поучиться плести. Да что-то плохо получается.

— А чего ж тут понимать. Голенища, она и есть голенища. Тута вот он ее не нашел. Он ее с другого боку Зямли выискал. Мне внук на глобусе казал. У нас-то таких черных покудова не делають! Яво, бздишиного-то внука, послали ня то на Кубу, ня то еще кудай-то работать на тракторе. Вот он там ей и выискал. Ды так в ней впился! Что ня то до Брежнева самого достучался, и тот его благословил на женитьбу. Ня то ишо как-то. Навроде она тута обучала-ся, а знакомства-то оне свели еще на энтой не то Кубе, не то Чили. Вобчем, на той стороне Зямли! Аон-то моталси уж сколь годов по всяму миру. И вот присы-лаить дяпешу: «Зараз встречайтя, еду с невестой!»