Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона - Еремей Парнов

Назад возвращались в приподнятом настроении. Профессор признался, что никогда не увлекался рыбалкой, а про рыбу-меч знает только со слов Джонсона. Ратмир и Долорес долго смеялись и подтрунивали над ними обоими. На муниципальном аэродроме Уорчестера Долорес и ван Вейдена поджидал бело-голубой вертолет.

Борцов, в который раз, поразился возможностям Питера, его удивительному организаторскому таланту и непоказной скромности, отличающей по-настоящему интеллигентного человека. Даже там, за столом на лесной поляне, он ничем не выделялся среди прочих, хотя добрая треть массачусетских рыболовов работала на него. Из застольных бесед и шуток легко было догадаться, что не только Гарвард или Университет Кларка, но даже Музей кукол и Антикварный музей в Конкорде в той или иной степени вовлечены в деятельность суперконцерна «Эпсилон X,», в котором производство фильмов навряд ли занимало ведущее место.

— Вы читали Торо? — спросил Джонсон, когда вертолет оторвался от земли.

— «Уолден, или жизнь в лесах»? После «Листьев травы» — моя самая любимая американская книга.

— Торо и Эмерсон кровными узами связаны с нашими краями, с лесами и реками. Почему я вдруг вспомнил о Торо, Тим? Жаль, что вы раньше не рассказали про вашего брата. Было бы интересно познакомиться с человеком такой жизненной философии. Посидеть у костра, закинуть снасти, послушать, как шумит ветер в соснах.

— У него дача на Карельском перешейке. Сосны там и вправду отменные, но насчет рыбы — не густо. Отсюда наш лозунг: ловим не на килограммы, а на хвосты. Все больше ерши, окуньки да плотвичка — сплошная мелочь. Недаром говорится, что крупную рыбу они сложили в майонезную баночку, а мелкую отдали кошке.

— Вы существенно обогатили мое знание российских реалий. Дарю вам за это целое озеро. Специально для вас записал название, — Джонсон протянул бумажную салфетку, на которой крупными литерами значилось: CHARGOGGAGOGMANCHAUGGAGO — GGCHAUBUNAGUNGAMAUG.

— Индейское?

— Угадали. Это самый длинный топоним на карте Штатов. Его продиктовал мне наш президент Фишер, когда я спросил об индейских захоронениях. Где-то в районе этого озера они действительно есть.

— Как вы все помните!

— Стараюсь… Мы зовем озеро просто Уэбстер. К нему можно подобраться по дороге 197.

— Хотите прямо сейчас?

— Нет, сегодня никак не получится. Нам пора в Меканикс-холл.

Впечатляющее сооружение из густомалинового кирпича Ратмир узнал еще издали, как только вырулили на Главную улицу. Да, он был здесь в своей прошлый приезд, но так и не смог припомнить, какие достопримечательности таил в себе этот древний, по американским меркам, памятник: музей был построен в первые годы прошлого века.

Как-то не очень улыбалось любоваться шедеврами индустриальной революции, а тем более слушать какую-то лекцию. После плотного обеда — как минимум, четыре больших краба и дюжина устриц — клонило ко сну. В Москве уже была ночь. Но положение обязывало: протокольный визит.

В опрометчивости скоропалительных суждений Ратмир убедился, как только уже знакомый ему Дональд Хейенрот, проректор Гарварда, объявил тему лекции: «Червячные дыры» и «машина времени».

— Профессор физики Веллинтонского университета Эрик Ли широко известен своими основополагающими работами в области структуры пространства — времени, — представил он лектора, подчеркнув, что его имя уже занесено в список соискателей Нобелевской премии на будущий год. — Мы искренно надеемся на успех экспериментального подтверждения теоретических выводов нашего коллеги и единомышленника. Самых смелых, я бы даже сказал «безумных», а именно так Нильс Бор называл наиболее революционные идеи в физике, следствий его новой теории. Попутно хочу отметить, что осуществить такую проверку, требующую незаурядных инженерных усилий и, не в последнюю очередь, немалых средств, оказалось возможно лишь при содействии корпорации «Эпсилон X,» и ее бессменного президента Питера Джонсона, которого я также рад приветствовать на наших слушаниях.

Профессор Эрик Ли, по виду типичный студент, огорошил Борцова с первых же слов. Одно начало чего стоило!

— Путешествия во времени и сквозь пространство — темы, столь интенсивно обсуждавшиеся фантастами, — в последние годы неожиданно привлекли серьезное внимание теоретиков. Проблема, как оказалось, допускает вполне четкую физическую формулировку. При ее анализе, на что, признаюсь, подвигло меня чтение научно-фантастического романа «Абсолют», написанного Ратмиром Борцовым, пришлось столкнуться с глубокими проблемами современной теоретической физики. Из упрямства, а оно выработалось у меня еще в детстве при решении всяческих головоломок, я залезал все глубже в дебри и, в конце концов, обнаружил, что нет ничего невозможного в той Вселенной, которую мы самонадеянно считаем единственной возможной.

Покраснев от неожиданности, Борцов украдкой глянул на Джонсона, слушавшего с индифферентным видом, и приготовился достойно встретить шквал тензоров и дифференциальных уравнений. Высшая математика, которую он основательно подзабыл, немного пугала. Хотелось понять хотя бы самую суть.

Умопомрачительных формул, однако, не последовало. Юный гений с петушиным хохолком на макушке вообще обошелся без математического аппарата, ограничась двумя схематическими набросками и простейшей диаграммой.

Перерисовать их не составило труда.

— Иммануил Кант не ошибся, сказав, что звезды над нами и нравственный закон внутри нас достойны изумления, как ничто в мире, — новозеландец оказался отличным популяризатором, — но разве свойственный человеку пророческий дар не являет собой пример воистину непостижимых чудес? Не стану ссылаться на Священное Писание, «Илиаду» и предания народа маори, более близкие моему сердцу. Научная фантастика, которую я полюбил с юных лет, сформировала облик нашей цивилизации, плоха она или хороша, и проложила дорогу в будущее. Не будь Лукиана, Сирано де Бержерака и Герберта Уэллса, Нил Армстронг мог бы дожить до седых волос и выйти на пенсию, не помышляя о таком вздоре, как путешествие на Луну. Прелесть фантастики не только в безумных идеях, но и в той атмосфере, которую она создает. Прежде чем заставить человека раскошелиться на захватывающее дух предприятие, его необходимо убедить, что невозможное — возможно, если этого очень захотеть. Я рано начал учиться и в одиннадцать лет уже был студентом. Оставаясь ребенком, я верил Уэллсу ничуть не меньше, чем уравнениям Максвелла и формуле Планка. И, как видите, не ошибся. В принципе так называемые законы природы не запрещают машину времени.