Избранные труды. Норвежское общество - Арон Яковлевич Гуревич

Несколько херадов в свою очередь включалось в более обширные объединения, они именовались fylki, или land. Названия этих округов указывают на то, что их население, по крайней мере в давние времена, характеризовалось этнической общностью, — во всяком случае, фюльк считался осевшим на определенной территории племенем. Названия некоторых округов содержали слово ríki — свидетельство того, что во главе этой территориально-племенной общности стоял правитель108. В период, когда конунг Харальд Косматый объединял под своей властью Норвегию, рассказывают саги, в разных фюльках правили самостоятельные конунги, херсиры и ярлы, которых он сместил, подчинил себе, либо изгнал и истребил.

Однако, судя по описаниям тех же саг, правитель не был господином на тинге — решения принимались всеми присутствующими. Херсир или ярл, возглавлявший фюльк, был прежде всего военным предводителем; возможно, он руководил также языческими ритуалами и приношениями (поскольку, согласно древнескандинавским верованиям, вождь находился в особой близости с сакральными силами). Судебная власть ему не принадлежала — к начальному периоду объединения страны эта функция еще не была отчуждена от народа.

Тинг фюлька решал дела, которые остались спорными и не смогли найти удовлетворительного решения на местных тингах, либо вопросы, затрагивавшие интересы всего населения округа.

Наконец, Норвегия делилась на большие области — «лаги». «Лаг» (lög) означал одновременно и право, обычай, уложение, и правовую общность, область, на которую распространялось это право. В изучаемых нами сборниках — «Законах Фростатинга» и «Законах Гулатинга» объединены правовые нормы таких областей, а Фростатинг и Гулатинг были высшими судебными собраниями.

Таким образом, Норвегия в раннее Средневековье представляла собой совокупность довольно обособленных мирков неодинакового объема. Основная общественная жизнь бондов сосредоточивалась в отдельных округах — херадах; необходимость организации военного дела и охраны порядка обусловливала их сотрудничество в пределах фюльков и областей.

Религиозная жизнь в изучаемый период лишь условно, для удобства анализа, может быть обособлена от иных форм социального общения. И действительно, то, что нам известно о языческих праздниках и сходках, в свою очередь подтверждает вышеприведенные наблюдения: обрядовые встречи и жертвоприношения происходили, как правило, в херадах и фюльках; именно здесь были расположены языческие капища. Правда, остается невыясненным, созывались ли тинги, находившиеся под покровительством богов, неподалеку от мест, где совершались религиозные ритуалы. Что касается Исландии, древнее социальное устройство которой, при всей его самобытности, первоначально, по-види-мому, отчасти воспроизводило порядки, существовавшие на прежней родине большинства поселенцев на этом острове, то известный исландский медиевист Оулав Лауруссон решительно отвергает предположение о территориальной совмещенности тинга и места отправления языческого культа109. Но, независимо от решения этого вопроса, нет оснований сомневаться в том, что в религиозной организации норвежских бондов не могла в той или иной мере не повторяться та же система их общения, какую удается реконструировать при изучении их судебного и военного строя. После христианизации Норвегии церкви стали строиться опять-таки в херадах и фюльках. Показательно, что основные узлы социального общения бондов, названные в судебниках, запись которых была произведена в христианское время, — это тинг, церковь и место, где пируют.

В правовой максиме, которая вместе с тем была народной поговоркой: «На праве страна строится, а беззаконием опустошается» (meó logum skal land byggja en meó olögum eyöa)110 — с предельной четкостью выражено понимание средневековыми скандинавами значения права как упорядоченной связи между людьми, объединяющей их в общество111. Пожалуй, еще более ярким, чем Норвегия, примером действия права как со-циализующей силы может служить Исландия, где до второй половины XIII в. не было государственной власти и единственной общностью в масштабах всего острова была судебно-правовая общность. Центральным органом самоуправления служил альтинг — общее собрание свободных бондов. На альтинге специальный законоговоритель ежегодно оглашал право, сохранявшееся вплоть до XII в. в устной традиции, здесь разбирались спорные тяжбы, которые не нашли решения на местных тингах. Именно альтинг являлся важнейшим и единственным центром культурной и общественной жизни исландского народа. Остальное время года население Исландии жило на обособленных хуторах. Местное управление, организованное по «четвертям» и локальным тингам, опять-таки объединяло население на судебно-правовой основе. Адам Бременский писал об исландцах: «Apud illos non est rex, nisi tantum lex»112. Эта правовая сторона общественных отношений, выступающая в Исландии в «чистом» виде, в Норвегии постепенно была затемнена ростом государственной власти, которая надстроилась над народным самоуправлением и все более подчиняла его себе, приспосабливая его органы к собственным интересам. Тем не менее бонды продолжали принадлежать к упомянутым выше тинговым общностям в отдельных районах, округах и судебных областях. Местные тинги, естественно, посещали люди, жившие по соседству (хотя в Норвегии самое понятие «соседи» приходится понимать очень растяжимо: хозяева, дворы которых были расположены в одной долине или по берегу фьорда и могли отстоять один от другого на несколько или даже много километров), но не члены одной сельской общины.

Я не останавливаюсь здесь более подробно на упомянутых видах социальных общностей, игравших огромную роль в организации бондов113. Этот краткий обзор был необходим для того, чтобы более правильно понять место крестьянской общины в жизни норвежских бондов. Подчеркну еще раз: община была одним из многих аспектов их социальных связей. Отличие ее от перечисленных выше форм организации населения состоит в том, что только в общине можно найти некоторые элементы хозяйственной общности; общинные отношения были связаны с земельной собственностью. Это обстоятельство не могло не придавать общине особого характера, отличавшего ее от иных коллективов, лишенных экономической основы. Но вместе с тем не следует упускать из виду, что норвежская община не была носительницей большей части судебных, полицейских, военных или религиозных функций, каковые принадлежали иным типам социальности. В этом, по-видимому, состоит ее немаловажное отличие от несколько иначе организованной континентальной средневековой сельской общины.

Дело в том, что в противоположность крестьянству большинства стран Европы, для которых характерной формой землевладельческого поселения является деревня, норвежское крестьянство живет по преимуществу в обособленных дворах. Это в значительной мере объясняется природными условиями, трудностями обработки почвы. Крестьянам приходится возделывать сравнительно небольшие участки земли в тех местах, где возможно, и селиться изолированно друг от друга. Впрочем и в Норвегии существуют поселения деревенского типа. Поэтому, когда началось изучение аграрной истории Норвегии, некоторые ученые высказывали предположение, что в этой стране, как и у других германских народов, деревня была изначальной формой поселения. Такова точка зрения А. Мейцена114 и А. Хансена115, к ним присоединился также А. Та-рангер116.

Однако О. Улавсен на