Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Не меньше различий и в определении источников роста неравенства. По мнению Гринспена, он стал следствием глобализации и технологического бума. Что объективно имело свое место. Глобализация и технологический бум повышают эффективность и соответственно доходы тех, кто в наибольшей мере связан с этими процессами, и наоборот. Противники этой версии утверждают, что рост неравенства обеспечил не столько рост экономики, сколько перераспределение уже существовавшего богатства внутри общества: после того, как «финансовые институты обнаружили, что в нижней части общественной пирамиды имеются деньги», они,.считает Стиглиц, «сделали все возможное… чтобы переместить эти деньги ближе к вершине пирамиды»{1439}.

Деньги внизу общественной пирамиды копились еще с окончания Второй мировой, почему же тогда финансовые институты начали их безудержное перераспределение только с начала 1990-х? По мнению канадской исследовательницы Н. Кляйн, причина этого крылась в том, что социальные «страны Запада возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь нужда в компромиссах отпала…», «когда Ельцин распустил Советский Союз… капитализм внезапно получил свободу обрести самую дикую свою форму, и не только в России, но и по всему миру…»{1440}.

Процесс перераспределения демонстрирует снижение за 1979–2009 гг. реальной средней (median) зарплаты в США на 28%{1441}, на фоне роста реального валового внутреннего продукта на душу населения за тот же период почти на 60%{1442}. Куда же девался доход, если зарплата упала? Весь доход концентрировался на верхних этажах социальной лестницы. И если 30 лет назад оплата руководителя высшего звена превышала оплату труда работника средней квалификации приблизительно в 40 раз, то сейчас это соотношение составляет сотни и тысячи раз{1443}.

Наглядную картину перераспределения дает график роста совокупных доходов по группам домохозяйств за последние десятилетия. Как правило, в США доходы рассчитываются по квинтилям — 5 групп от беднейшей 1/5 до богатейшей 5/5. Самая богатая группа делится по процентам от 10 до 0,01%. Последняя представляет примерно 14 000 богатейших семей США.

Приведенный график подтверждает расчеты профессора университета Беркли Е. Сайза, согласно которым 2/3 национального дохода за последние годы пришлись всего на 1% богатейших домохозяйств. Доход этого 1% рос в 10 раз быстрее, чем остальных 90% домохозяйств. По мнению Сайза, к настоящему времени США достигли самого высокого уровня концентрации доходов с 1928 г.{1445}

Оценивая результаты неолиберальных реформ, Дж. Стиглиц приходит в итоге к радикальным выводам: то, что происходило в США на протяжении более четверти века, было «созданием государства корпоративного благосостояния»{1446}. Да, речь идет о том самом корпоративном государстве, в котором на смену родовой аристократии к власти должна была прийти финансовая аристократия («привилегированная каста»{1447}) неофеодального стиля. Том самом корпоративном государстве, о котором мечтали в начале 1930-х канцлер Германии Ф. Папен и стальной магнат Ф. Тиссен, «нанявшие» Гитлера для защиты своих привилегий, когда они оказались под угрозой. Превращение Соединенных Штатов Америки в Корпоративные Штаты наглядно демонстрирует сравнение показателей социального неравенства и наследственной преемственности богатства европейских стран и США.

Процесс превращение Соединенных Штатов в Корпоративные отмечают множество исследователей этого вопроса. Так, американский социолог Р. Лахманн, приводя факты небывалой концентрации богатства в руках немногих, приходит к выводу, что в последние три десятилетия правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии{1449}. Д. Харви, в свою очередь, полагает, что именно передача власти олигархии и являлась истинной целью неолиберальной политики Запада{1450}.

«Новый курс» Буша носил исключительно корпоративный характер, считает и Н. Кляйн. «Вся 30-летняя история чикагского эксперимента — это история масштабной коррупции и корпоративистского сговора между государством и крупными корпорациями…»{1451}, «роль правительства в корпоративистском государстве — работать конвейерной лентой для передачи общественных денег в частные руки{1452}.

На «повсеместную практику защиты правительством интересов крупных американских компаний»{1453}, указывает и Р. Райх. Он же отмечает, что «лоббистская деятельность становится все более прибыльной. В 1970-х вашингтонскими лоббистами становились примерно 3% бывших членов конгресса, в 2009 г. эта цифра достигла уже 30%»{1454}. Повышение эффективности лоббизма является отражением соответствующего роста коррупции в высших эшелонах американского истеблишмента.

Коррупция становится неизбежным следствием роста неравенства. Требуя привилегий для себя «привилегированный класс» вынужден делиться с теми, кто эти привилегии создает для тех, кто участвует в процессе создания или обслуживания интересов «привилегированного класса вымогательство, за исключением случаев чистого криминала, подсознательно становится средством восстановления экономической и социальной «справедливости» в отношении лично себя, пускай и за счет других. Но такие правила игры установлены самим «привилегированным классом», не желающие принимать в ней участие превращаются в париев и опускаются на «дно».

Чувство справедливости также присуще человеку, как и чувство эгоизма. Это чувство справедливости базируется не на зависти к богатым, а на чувстве собственного достоинства. В классовом обществе, разделенном на расу господ и расу рабов, борьба за справедливость становится борьбой за право называться человеком. Это чувство свойственно как русским крестьянам, восставшим в 1917 г. «за право считаться людьми», так и современным американским профессорам, в лице, например, Р. Райха, по мнению которого «ни один американец не сможет жить спокойно и счастливо в стране, где малая доля получает все более крупную часть национального дохода, а то, что остается большинству, постоянно уменьшается»{1455}. «Когда мы поймем, что экономическая игра ведется нечестно, — предупреждает Р. Райх, — положение может стать взрывоопасным»{1456}.

Наиболее популярными методами перераспределения капитала, за исключением чисто финансовых (ипотечных, кредитных и т.п.) махинаций, в США стали:

Государственные контракты: «Сотни миллиардов долларов ежегодно из общественных средств переходили в руки частных компаний. Это происходило на основе контрактов, многие из которых заключаются в тайне, без конкуренции», — отмечает Н. Кляйн[204]. Как писала в феврале 2007 г. газета New York Times, в США, «без каких-либо публичных обсуждений или формальных процедур подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти»{1457}.

Приватизация общественных секторов экономики, таких, как пенсионное и медицинское обеспечение, национальная оборона и т.д.

Соединенные Штаты переняли чилийский (времен правительства Пиночета) опыт приватизации пенсионной системы и создания частных пенсионных фондов{1458}.[205] В частных фондах доминирует накопительная пенсионная система с фиксированными взносами, которые инвестируются в ценные бумаги. Безусловно, частный бизнес дает несравнимо более высокое качество услуг, чем государственно-бюрократический, беда лишь в том, что это «счастье» не для всех, а только для тех, кто может за него заплатить[206]. В отношении пенсий, таких в США нашлось около половины работающих, но и из них сделать достаточные пенсионные накопления смогли весьма немногие. Но не это самое главное, а то, что большая часть средств частных пенсионных фондов пошла на строительство той самой финансовой пирамиды, о которой говорилось выше. Рухнет она, рухнут и пенсии. Показательным примером в этом отношении стал кризис 2008 г., когда частные пенсионные фонды США показали отрицательную доходность на уровне 26%{1459}. Некоторые корпоративные фонды оказались еще в более худшей ситуации. Например, обязательства одной из крупнейших корпораций мира «Дженерал моторс» (GM) перед пенсионерами в 2008 г. более чем в два раза превысили рыночную стоимость самой компании. Если бы не десятки миллиардов долларов государственной помощи, более полумиллиона пенсионеров, имевших корпоративную страховку GM, могли потерять ее полностью[207].

Приватизация здравоохранения привела к тому, что в США самые высокие в мире расходы на здравоохранение на душу населения, и эти расходы растут опережая инфляцию. При этом в США самый высокий среди всех индустриально развитых стран уровень детской смертности, а предполагаемая продолжительность жизни ниже, чем в 40 других странах включая Иорданию и Каймановы острова. США единственная богатая страна, которая не обеспечивает медицинское страхование всем своим гражданам; на 2010 г. медицинской страховки не имели почти 45 млн. человек{1460}.