История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

Особенно забавным показался Эсмонду один из французов, долговязый детина с кудрявыми рыжими усами и голубыми глазами, дюймов на шесть возвышавшийся над своими чернявыми низкорослыми товарищами; на вопрос, обращенный к нему полковником, он учтиво поклонился и сказал, что он из полка королевских кроатов. По тому, как он выговаривал "королевский кроат", Эсмонд тотчас догадался, что первые свои слова парень этот сказал на берегах Лиффи, а не Луары, и бедняга, должно быть, из дезертиров, — не отваживался пускаться в дальнейшие разговоры, чтобы не обнаружить свой злосчастный ирландский акцент. Он старался ограничиться теми немногими оборотами французской речи, которыми, по его представлению, вполне овладел, и его усилия остаться неразоблаченным поистине были презабавны. Мистер Эсмонд стал насвистывать "Лиллибулеро", отчего у Пэдди тотчас же засверкали глаза, а затем бросил ему монету, и бедняга в ответ разразился такой мешаниной французских и английских благословений, что, случись это на нашем берегу реки, он немедленно был бы взят под стражу.

Покуда длились все эти переговоры, на французской стороне показались три всадника и остановились в некотором отдалении, как бы разглядывая нас, после чего один из них отделился и подъехал к самому берегу напротив того места, где стояли мы. — "Глядите, глядите, — заволновался королевский кроат. — Pas lui, вот этот, не тот, L'autre [92]", — и он указал на остававшегося в отдалении всадника на гнедой лошади, в кирасе, поблескивавшей на солнце, и с широкой голубой лентой через плечо.

— Прошу вас, джентльмены, передать милорду Мальборо — милорду герцогу, что мистер Гамильтон свидетельствует ему свое почтение, — обратился к нам по-английски офицер, подъехавший к берегу реки; затем, оглядев нас, как бы с целью убедиться в нашем миролюбивом расположении, добавил с улыбкой: — Вон там ожидает старый ваш друг, джентльмены; он просит передать вам, что кое-кого из вас он видел одиннадцатого сентября прошлого года.

Между тем и двое других офицеров также подъехали к берегу и очутились прямо перед нами. Мы тотчас же узнали одного из них. То был король, которому в ту пору шел двадцать третий год, высокий, стройный, с глубокими карими глазами, глядевшими печально, хотя на губах была улыбка. Мы сняли шляпы и приветствовали его. Кто не испытал бы волнения, впервые увидя этого юного наследника столь громкой славы и столь печальной судьбы? Мистер Эсмонд нашел в нем сходство с молодым Каслвудом, с которым он был одних лет и одинакового сложения. Шевалье де Сен-Жорж ответил на приветствие и пристально посмотрел на нас. Вся наша сторона реки, даже праздные гуляки закричали "ура!". Что же до ирландца, то он бросился вперед, упал на колени перед лошадью принца и стал целовать его сапоги, испуская восторженные возгласы и благословляя его на все лады. Принц велел своему адъютанту дать ему золотой; и когда кавалькада удалилась, приветствовав нас на прощание, ирландец поплевал на свою монету, чтобы освятить ее, потом бережно спрятал в карман и пошел прочь, приосанившись и покручивая свой славный морковный ус.

Спутником Эсмонда был тот самый маленький капитан из полка Хэндисайда, по имени мистер Стерн, который в Лилле предложил идти в сад, когда у Эсмонда вышла ссора с милордом Мохэном; он также был ирландец родом, и притом один из самых храбрых маленьких офицеров, когда-либо носивших шпагу.

— Клянусь создателем, — сказал Роджер Стерн, — этот верзила так отменно говорил по-французски, что мне и в голову не пришло бы усомниться в его происхождении, покуда он не поднял рев, а уж так реветь может только ирландский теленок, это я знаю. — И Роджер, со свойственной ему порывистостью, добавил еще кое-что, в чем было столько же нелепости, сколько и здравого смысла. — Если б вон тот молодой джентльмен, — сказал он, прискакал бы вместо французского в наш лагерь, бросил шляпу вверх да сказал: "Вот я, ваш король, кто со мною?", — клянусь всевышним, Эсмонд, вся армия поднялась бы, как один человек, чтобы водворить его на родину, а Виллара разбили бы и еще Париж заняли бы в придачу.

Слух о посещении принца быстро облетел весь лагерь, и началось настоящее паломничество к реке в надежде его увидеть. Майор Гамильтон, с которым мы беседовали, прислал несколько серебряных медалей для раздачи нашим офицерам. Одна из них досталась мистеру Эсмонду; и эта медаль, да еще одна награда, довольно обычная у принцев, составили все, что он когда-либо видел от царственной особы, которой немного времени спустя пытался оказать важную услугу.

Вскоре после этой встречи Эсмонд покинул армию, ибо должен был сопровождать своего генерала на родину, а также и вследствие полученного совета воспользоваться ясной погодой для путешествия и отказаться от дальнейшего участия в кампании. Но уже после отъезда до него дошло известие о том, что из многих стремившихся лицезреть шевалье де Сен-Жорж Фрэнк Каслвуд особо отличился своим поведением: милорд виконт верхом, с непокрытой головой, переправился вброд на другой берег, спешился и преклонил перед принцем колено в знак преданности. Был даже слух, будто принц тут же возвел его в рыцарское достоинство, но милорд опроверг это, хотя все остальное он подтвердил и добавил: "Если прежде я был в немилости у капрала Джона, — так он назвал герцога, — то теперь его светлость лишь посоветовал не делать впредь подобных глупостей и всегда с тех пор ласково улыбается мне".

"Он был столь благосклонно настроен, — писал Фрэнк, — что я решил замолвить словечко за мистера Гарри, однако стоило мне упомянуть твое имя, как он тотчас же сделался темнее тучи и сказал, что никогда не слыхивал о тебе".

Глава II

Снова старая песня

Дожидаясь в Остенде попутного пакетбота, мистер Эсмонд получил от своего юного родственника из Брюсселя письмо, содержавшее вести, носителем которых Фрэнк просил его стать в Лондоне и которые повергли полковника Эсмонда в немалое беспокойство.

Молодой повеса, достигший к тому времени двадцати одного года, решил, что ему уже пришла пора "образумиться", как он писал, и сочетался законным браком с мадемуазель де Вертгейм, дочерью графа Вертгейма, камергера императорского двора, в то время занимавшего почетную должность при губернаторе Нидерландов.

"P. S., - писал далее молодой джентльмен: — Клотильда старше меня, что может вызвать неодобрение; но я сам такой старый _разпутник_, что разница в летах значения не имеет; правда, я твердо решил _изправиться_. Нас обвенчал патер Холт в церкви св. Гудулы. Клотильда сердцем и душой предана правому делу. Здесь все готовы кричать _Vif-le-Roy_, к чему матушка охотно присоединилась бы, и Трикс тоже. Сообщи им эту новость, только поосторожнее, и скажи мистеру Финчу, моему управляющему, чтобы он поприжал арендаторов и поскорее выслал мне денег. Клотильда восхитительно поет и играет на _клавекордах_. Она прелестная блондинка. Если это будет сын, мы тебя позовем в крестные отцы. Я намереваюсь выйти из армии; хватит с меня _салдатчины_, и милорд герцог тоже так советует. Зиму я останусь здесь; во всяком случае, покуда Кло не разрешится. Это я так ее зову: "старушка Кло", но больше никому не дозволяется. Она самая умная женщина во всем Брюсселе; знает толк в живописи, музыке, поэзии и притом отличная стряпуха и мастерица печь _пуденги_. Я познакомился с нею в доме у графа, где был на постое. У нее четыре брата. Один — аббат, трое других — в армии принца. Они должны получить огромное богатство, за которое ведут _тяшбу_, а пока живут в бедности. Расскажи обо всем этом матушке, от тебя она выслушает что угодно. И напиши, и пусть Финч напишет _безотлагатильно_. Hostel "De l'Aigle Noire" [93], Брюссель, Фландрия".

Итак, Фрэнк взял жену-католичку и ожидал наследника, и мистеру Эсмонду предстояло привезти эту новость своей госпоже в Лондон, То была нелегкая комиссия; и полковника чуть ли не в дрожь бросало, когда он приближался к столице.

Поздно вечером он прибыл в гостиницу, куда имел обыкновение заезжать, и тотчас же послал сообщить друзьям в Кенсингтон о своем приезде и о том, что будет к ним завтра утром. Посланный воротился с известием, что двор находится в Виндзоре, а с ним и прекрасная Беатриса, послушная служебному долгу. Таким образом, леди Каслвуд была в Кенсингтоне одна. Она появлялась при дворе не чаще, чем раз в год. Беатриса была полновластной госпожой и хозяйкой в их скромном доме, принимала гостей и не пропускала ни одного из затейливых городских увеселений. Старшая же леди, оказывая младшей необходимое покровительство и защиту, жила своей жизнью, весьма скромной и уединенной.

Как только Эсмонд закончил свое одевание (а надо сказать, что проснулся он задолго до привычного для горожан часа), он тотчас же послал за каретой и явился в Кенсингтон так рано, что встретил свою дорогую госпожу на пути из церкви после утренней службы. В руках у нее был молитвенник, который она никогда не давала нести лакею, как то было принято у других; и для Эсмонда не составило труда угадать, какому занятию она только что предавалась. Он велел кучеру остановить лошадей и соскочил в то самое мгновение, когда она оглянулась. Голову ее прикрывал обычный капор; завидя Эсмонда, она сильно побледнела. Прикосновение ее нежной маленькой ручки к его груди словно влило в него силы. Несколько минут спустя они были у ворот дома ее милости, а еще через миг вошли в дом.