Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба - Ирина Баранчеева

Федя был расстроен, что не успел проститься с отцом. Теперь он думал о том, что то же самое может случиться и с его мамой — с той только разницей, что у него даже не будет возможности прийти на ее могилу. И поэтому он сердился и даже злился на Иолу Игнатьевну за то, что она «сидит в этой Москве».

Но Иола Игнатьевна, скованная цепями советской действительности, уже была не властна в своих поступках. Написать об этом открыто она не могла, поэтому она давала это понять Феде осторожно, намеками: «…Поверь мне, что все твои желания есть точно и мои желания, если бы ты знал, как мне хочется вас всех увидеть, обнять, поговорить с вами по душам, поделиться своими душевными страданиями и мучениями…» Она чувствовала приближение старости и боялась, что так и не успеет повидать своих детей: «Годы летят, смерть приближается… Уже нет отца, наверное, и мне осталось недолго… Дай Бог, чтобы я еще раз успела вас всех увидеть…» Но, возможно, она и сама не верила в осуществимость своей мечты. Слишком жестокие, слишком страшные наступали для России времена…

Но на печальное свое положение в Советском Союзе Иола Игнатьевна смотрела как будто со стороны. Ее мысли сфокусировались теперь на Шаляпине. С его уходом ее связи с миром окончательно ослабли. Иола Игнатьевна тяжело и мучительно переживала его смерть и никак не могла примириться с ней. «…Я не могу успокоиться, — писала она Ирине, — и теперь, когда я одна, я все думаю, думаю и вновь думаю, и плачу. Боже мой, что есть наша жизнь — настоящая долина слез!!!»

Все в Москве напоминало ей о Шаляпине. Их искалеченный ныне дом, где они прожили двенадцать лет. У нее щемило сердце, когда она проходила мимо Большого театра. По воскресеньям она шла в церковь и даже там, молясь о Шаляпине, не могла удержаться от слез. Она простила ему все обиды, забыла все огорчения, которые он доставил ей за их долгую жизнь. Осталась только боль потери, страдание о том, что не она была рядом с ним в бесценные последние минуты его жизни, не она держала его за руку, не она закрыла ему глаза… «Как тяжело, когда окончательно непоправимо…» — написала она в это время Ирине.

В мае в Москве скромно отметили сорок дней со дня смерти Шаляпина. Отслужили панихиду в церкви, на которой, кроме Иолы Игнатьевны, присутствовали Наташа и Ольга Серовы, жена дирижера Мамонтовской оперы И. А. Труффи Елена Ивановна, Ольга Петровна Кундасова, Елена Владимировна Энгельгардт и некоторые другие близкие семье люди. Ирина была на гастролях в Сибири. Помянуть Шаляпина в Москве собрались одни женщины (за единственным исключением), мужественные и преданные ему, настоящие его друзья и искренние почитатели его таланта. Вокруг царил вакуум молчания — Шаляпин ведь считался изменником родины. Из церкви эта небольшая компания отправилась на Новинский бульвар. Пили чай, вспоминали Шаляпина, и после этого Иола Игнатьевна написала Ирине: «Его непоправимый уход до сих пор мне кажется каким-то ужасным сном…»

Несколько месяцев она никак не могла прийти в себя. С Шаляпиным была связана вся ее жизнь. Все ее поступки, все мысли и чувства были подчинены этому человеку, которому она все время пыталась что-то доказать, которого она старалась сделать лучше[27] и в котором одновременно пыталась найти какие-то лишь ей одной ведомые достоинства, дававшие ей силы жить и бороться за будущее. И вот его не стало, осталась зияющая пустота… Что было делать дальше? «До сих пор я не могу успокоиться от мысли, что великий Шаляпин уже в могиле…» — написала она Ирине в июле 1938 года.

Теперь Иоле Игнатьевне постоянно приходилось оставаться одной, погруженной в свои безрадостные мысли. Ирина часто уезжала на гастроли: они были бедны, надо было зарабатывать на жизнь. Стараясь как-то продержаться в ее отсутствие, Иола Игнатьевна пробовала продавать вещи. С трудом ей удавалось сводить концы с концами, а потом ей переслали из Парижа копию завещания Шаляпина…

Завещание это было составлено в 1935 году во время его тяжелой болезни. Иолу Игнатьевну уведомляли о том, что наследницей всего его имущества, которое некоторые английские газеты оценили в сумму около 30 миллионов франков, становится Мария Валентиновна. Своим младшим дочерям Шаляпин оставил имущество во Франции, Австрии и деньги в лондонском «Барклай Банке» (к тому времени там находилась лишь ничтожная сумма, поскольку основные капиталы Мария Валентиновна сняла незадолго до смерти Шаляпина), а детям от первого брака — только часть своей недвижимости во Франции (как потом объяснили им адвокаты, поскольку этого требовали французские законы) и несуществующие деньги в лондонском банке. Таким образом, фактически лишенными наследства оказывались не только «неугодные» Лида, Федя и Таня, но и Ирина, и Борис, которых Шаляпин очень любил и с которыми у него сохранялись хорошие отношения. В пункте № 10 было особо отмечено: «Я сознательно опустил в этом завещании мою первую жену Иолу Шаляпину».

Это была ей награда за долгие годы страданий, за жизнь, посвященную ему, за то, что она вырастила ему пять прекрасных талантливых детей! «…Что касается меня, — писала Иола Игнатьевна после этого очередного удара Феде, — я этому не удивляюсь, я этого ждала материально, но морально (Бог ему простит) это недопустимо, он мог меня совсем не помянуть, это было бы гораздо благороднее… а так он, видимо, хотел преподнести мне последнее моральное унижение и оскорбление…» На старости лет Шаляпин оставлял ее без копейки денег. Учитывая советские законы, по которым Иоле Игнатьевне не полагалось пенсии, поскольку она, будучи домохозяйкой, большую часть жизни не работала (!), он обрекал ее на голодную смерть. Но и это не остановило его. Он даже не был так добр, чтобы оставить ей те несчастные 300 долларов, которые и при его жизни выплачивали ей крайне нерегулярно.

И хоть это было совсем непросто, надо было простить ему и этот его поступок. И Иола Игнатьевна простила, потому что глубоко чувствовала за ним железную руку Марии Валентиновны. И теперь это стало ее страданием и ее тяжкой болью, что она позволила утвердиться рядом с Шаляпиным такой женщине! Ведь Иола Игнатьевна слишком хорошо знала все слабые и сильные стороны Шаляпина. Подлецом он не был, но был чрезмерно доверчив и страшно нестоек в своих убеждениях. И недостойные люди пользовались этим, и Мария Валентиновна всегда могла убедить его сделать то, что было нужно ей, могла подвигнуть его на любую подлость. Ведь она всю жизнь нашептывала Шаляпину о том, какая она бедная, несчастная — абсолютно бесправная! — и что же будет с ней, если его не станет? И как же это прочно вошло в его сознание, если он и на смертном одре, в бреду, повторял: «Маша, что они с тобой все сделают? Они же тебя на части раздерут…» До последней минуты он защищал ее — от них, от тех, кто любил его глубоко, искренно и преданно, кто был верен ему до самого конца.