Опасная игра - Анита Миллз

— Мы едем в район диких степей. — Он вытащил из кармана клочок бумаги и протянул ей. — Я попросил шерифа набросать мне нечто вроде карты.

— Так вот почему тебя долго не было?

— Да, и поэтому тоже.

— Знаешь, Мэтт, мне жалко этих людей.

— Мне тоже.

— Хотя, как выясняется, они никаких прав на это золото не имели, — продолжала она.

— Ни малейших. Это золото конфедератов, Ре-на. Они его украли, причем в тот момент, когда оно больше всего было нужно.

— Ну, я не думаю, Мэтт, что оно повлияло бы на исход войны. Юг был разбит не только с помощью денег.

— Как бы там ни было, оно им не принадлежит — сначала они дезертировали, а потом стали врагами друг другу.

— Похоже, так оно и было. — Он выпрямился и хлестнул поводьями по спине одного из мулов. — Наверно, шериф повезет их в Сан-Антонио, где им будет предъявлено официальное обвинение. Я ему сказал, что, если тебе нужно будет дать показания, я помогу тебе добраться туда. В этом случае ты сможешь забрать бумаги из банка.

— А это не опасно? Я имею в виду, для тебя?

— Не знаю. Возможно. — Повернувшись к ней, он с улыбкой спросил: — Ты ведь будешь навещать меня в тюрьме?

— Будто ты не знаешь, что буду — но…

— Но ты не хотела бы, чтобы меня повесили? — закончил он за нее.

— Да. Я бы этого просто не вынесла. Как было бы хорошо, если бы все было по-другому! — тоскливо произнесла она.

Он взглянул на нее: ее светло-карие глаза казались на солнце золотистыми.

— Рена…

— Да?

Нет, глупо даже думать об этом.

— Извини — ничего: я уже забыл, что хотел сказать, — солгал он. — Как-то выскочило из головы.

— Как ты думаешь, от золота что-нибудь осталось или папа потратил все? — неожиданно спросила она.

— Ну, так много потратить, и чтобы никто этого не заметил, — мне это кажется невозможным. Думаю, он его куда-то припрятал. Если даже Ханна и его сообщники ничего не смогли найти, то трудно себе представить, чтобы это удалось другим. Только в том случае, если твой отец оставил хоть какой-нибудь ключ к тому, где его искать, можно на что-то рассчитывать.

— Теперь уже и не знаю, так ли мне нужно это золото, — вздохнула она. — Слишком многим людям оно стоило жизни.

— Это точно.

— Но если мы все же его найдем, то, может быть, мы…

— Рена, ты не должна связывать свои надежды со мной, — прервал ее Мэтт. — Когда ты уладишь все свои дела, меня уже не будет.

— Но я вовсе не хотела сказать…

Нет, она хотела — она очень хотела, чтобы он остался с ней, однако вслух этого не сказала, вместо этого проговорив:

— Знаешь, Мэтт, что-то сегодня с тобой не так.

— Со мной все в порядке. Просто я говорю, что меня скоро с тобой не будет, вот и все. Тебе придется самой заботиться о себе.

Вглядываясь в его лицо, видя, каким отдаленным стал его взгляд, она вдруг все поняла:

— Ты собираешься явиться с повинной? Признайся, ведь так?

— Может быть.

— Мэтт, это невозможно! Тебя ведь могут повесить!

— Разве это жизнь — быть все время в бегах?

— Откуда ты знаешь? Ты даже не пробовал так жить! Мэтт, не делай этого — послушай меня! Если хочешь, я готова ехать с тобой!..

Она осеклась, но уже было поздно. Слова были произнесены, чувства выставлены напоказ. И она закрыла глаза, надеясь, что таким образом скроет от него хоть часть переполнявших ее эмоций.

— Пожалуйста, — произнесла она, проглотив подступивший к горлу комок.

— Ты бы ради меня пошла на это? — услышала она его тихий голос. — Ты готова ради меня отказаться от своего дома, своего доброго имени, своей привычной жизни?

— Да, — прошептала она. — Если мы отыщем золото, мы сможем уехать в такое место, где тебя никогда не найдут. Ты только скажи, и я готова отправиться с тобой на край света.

— Господи, Рена. — Он коснулся тыльной стороной руки ее волос, нежно провел по выбившимся каштановым прядям на висках.

— Нет, я не осмелюсь просить тебя об этом. Я не могу допустить, чтобы ты похоронила себя в какой-нибудь дыре в Мексике.

— Но почему обязательно в Мексике? — воскликнула она дрогнувшим голосом. — В нашем распоряжении весь мир: Южная Америка… Европа…

— Ты заслуживаешь лучшей участи, Рена, и ты достойна лучшего человека, чем я.

Она бросила к его ногам свою гордость, а он растоптал ее. Все это время инициатива в их отношениях принадлежала ей, а не ему, и именно она первая предложила ему себя. Теперь она начинала понимать, насколько все-таки была права мама, называя таких, как он, мужчин опасными. И если она не окончательная дурочка, ей не стоит удерживать его.

— Рена…

Она почувствовала на щеке его дыхание, и он поцеловал ее в губы. На нее нахлынула горячая волна желания, но она понимала, что не должна поддаваться слабости, и продолжала сидеть тихо и неподвижно, словно превратившись в соляной столп[50].

— Извини, — отодвигаясь, сказал он. — Пожалуй, пора ехать дальше.

— Далеко еще до диких степей?

— Где-то миль шесть.

Это были самые длинные шесть миль в ее жизни. Изредка они обменивались замечаниями по поводу жары и пыли, и было очевидно, что ни ей, ни ему никакие другие общие темы в голову не приходили. Наконец, после бесконечно длившегося молчания он снова остановился и сказал:

— Приехали.

Она окинула взглядом расстилавшуюся перед ней равнинную ширь, не сразу заметив маленький деревянный домик и сарайчик за ним. Даже на расстоянии место это казалось убогим и заброшенным; трудно было представить, что здесь мог жить человек, обладавший более чем пятьюдесятью тысячами долларов золотом.

— Не на что смотреть, не правда ли?

— Если хочешь знать, я подумал как раз другое — не так уж и плохо это выглядит. Просто ты никогда не жила на ферме. Можешь мне поверить, это место по сравнению с тем, где я вырос, кажется настоящими хоромами. А у нас были лишь голые доски, и зимой мы были вынуждены затыкать тряпками щели, чтобы не замерзнуть.

— Ну, ты, наверное, преувеличиваешь.

— Должно быть, ты думаешь, что я появился на свет сразу таким, как сейчас? — повернувшись к ней, сказал он. — Так вот, я, к твоему сведению, учился читать, чуть ли не держа голову в печке, чтобы различать буквы, и рядом со мной не было такой матери, как у президента Линкольна. А когда я был маленьким, я помню, что мы всегда летом, даже сидя дома за закрытыми дверями, прикрывали молоко руками, чтобы в него не надуло грязи. Мы были много беднее Брассфилдов, Рена. Первую пару башмаков я надел, когда мне исполнилось десять лет. А первую в жизни новую рубашку я купил себе сам. Помню, я ненавидел отца за то, что он заставляет нас жить такой жизнью только ради того, чтобы иметь возможность пахать свой собственный клочок земли.