Любимая наложница хана (Венчание с чужим женихом, Гори венчальная свеча, Тайное венчание) - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Баграм обернулся и ахнул.
Лиза, в прозелень бледная, качалась, словно былинка на ветру, ловя руками пустоту и изо всех сил стараясь не упасть. Сеид-Гирей попытался подхватить ее, но она шатнулась от него к Баграму, уцепилась, как утопающая за соломинку, обратив к нему лицо с посиневшими губами и лбом, покрытым холодным потом. Руки ее тоже были холодны и влажны, и она вскричала сквозь слезы голосом смертельно испуганного ребенка:
– Баграм! Мне плохо, мне…
Судорога прервала ее слова. Она согнулась в припадке страшной рвоты, извергая на мраморные ступени черную смесь кофе, рахат-лукума, шербета, нуги и прочих сладостей, которыми угощалась утром.
Лицо Сеид-Гирея вмиг сделалось столь же бледным, как лицо Рюкийе, он взглянул на Баграма исполненным муки взором.
– Что это? Ее укусил скорпион?!
Баграм хотел что-то сказать, но не смог: горло перехватило. Вместо него ответила Гюлизар-ханым:
– Нет, о господин! Рюкийе-ханым не отравлена, аллах кемеретли! Она беременна!
«Аллах кемеретли! – Баграм опустил голову, чтобы скрыть слезы, внезапно набежавшие на глаза. – Бог милостив! Бог милостив?..»
27. Три крика в ночи
– Не хочу, не хочу… не хочу!
Лиза подняла опухшее, землистое лицо и, с трудом шевеля онемевшими губами, простонала:
– Помоги мне, эффенди Баграм! Помоги мне или, клянусь богом, я удавлюсь вот этими шелковыми покрывалами, или перегрызу жилы на руках, чтобы по капле выпустить всю свою кровь! Я не хочу этого ребенка, слышите? Я не хочу, чтобы он родился!
Лиза со стоном уткнулась в подушку. Ей чудилось, что ее завязали в мешок и бросили в воду и вот уже мокрая грубая ткань облепила тело, вытесняя последний глоток воздуха… Все беспечные надежды на спасение вмиг оказались беспочвенными, напрасными, а она сама навеки прикованной к этому ложу, этим покоям, этому дворцу, этой жизни. К этому человеку! И еще более, чем Сеид-Гирея, она ненавидела сейчас себя, свое тело за то, что в потоках наслаждения не распознала проникновения отравы, коей долженствовало теперь прорасти из ее чрева губительным сорняком. Этот день боли и страданий стал для нее началом тяжкого очищения. Словно бы вместе с желчью и кровью из нее изверглись нега и расслабленность последних месяцев. Не то грех, что она позволяла телу роздых после своих долгих странствий; то грех, что она стала находить наслаждение в рабстве, ибо при том, что на пиастры Сеид-Гирея было куплено ее тело, на его изощренный и жестокий пыл чуть не стала куплена ее душа. Теперь все осталось позади: сердечная привязанность, плотское томление… Она словно бы уже чувствовала, как холодные, живые щупальца оплетают ее нутро, ее сердце, и с новым воплем отвращения склонилась над тазом, который еле успела подставить Гюлизар-ханым.
Наконец, до дрожи обессиленная, она откинулась на подушку, прикрыла покрасневшие глаза. Подошел Баграм, поднял похолодевшую руку Лизы, стиснул вялые пальцы.
– Как ты думаешь, Рюкийе, почему тебя так страшно рвет?
Из-под вспухших век выползла слезинка.
– О нет, моя милая, я вовсе не хочу растравить твои раны! Знаю, что тошнота и рвота в начале беременности – самое обычное дело. Но… мне кажется, ты забыла, что я эбанай, повивальная бабка! Можешь мне поверить, что я ожидал твоей беременности: семя этого могучего бугая, Сеид-Гирея, всегда готово прорасти в благодатной почве! И я даже знал твои месячные дни…
Лиза с трудом открыла измученные глаза, и краска медленно взошла на ее смертельно бледное лицо.
– Ты не должна стыдиться меня, Рюкийе. По возрасту я гожусь тебе в отцы, я лекарь… к тому же не мужчина. Уже несколько дней я подмешиваю в твое питье капли тентю-хара, сок красных можжевеловых ягод, спорынью, полынь, пижму. Это очень сильное средство, но, увы, ничего, кроме обильной рвоты, оно пока не вызвало. Оно бессильно выкорчевать цепкий росток из твоего тела; все равно как если бы я желал охладить пылкость к тебе Сеид-Гирея. Знаю, достоверно знаю одно: тебе не выносить этого ребенка. Звезды отвратили от него свои взоры, как ты отвратила свое сердце от его отца. Однако же мне неведомо, когда твое чрево извергнет сей плод.
– Я не хочу ждать! – От слов Баграма у Лизы втрое прибыло сил. – Не хочу! Что мы еще можем сделать?
Баграм быстро, словно бы в нерешительности, оглянулся на Гюлизар-ханым, и глаза у нее будто стали еще больше от страха, ибо то, что прочла она на лице брата, безмерно напугало ее.
– Думаю, русские женщины тоже знают, что можно попариться в бане, чтобы вызвать выкидыш. Кроме того, есть еще одно средство…
– Я готова. – Лиза рывком села, откинула покрывало, спуская на пол дрожащие ноги. – Пойдем прямо сейчас.
– Беда в том, – чуть слышно проговорила Гюлизар-ханым, – что теперь тебе нельзя посещать дворцовые хамамы. Если Сеид-Гирей прознает, что ты парилась, а потом выкинула, он всех нас троих насадит на один кол!
– Но что же делать?! – Слезы хлынули из глаз Лизы от слабости, от рухнувшей надежды.
И вдруг она увидела промельк улыбки на лице Баграма.
– Наверное, искать другой хамам, не так ли?..
* * *
Казалось, следующий день равнялся году!
Гюлизар-ханым исчезла с самого утра. Лиза догадывалась – почему, но она никак не предполагала, что искать баню в таком невеликом городке, как Эски-Кырым, долго.
Настал вечер, дворец погрузился в тишину, отходя ко сну. К этому времени Лиза настолько изнемогла от беспокойства, что еле нашла в себе силы повернуть голову на звук открывшейся двери. Появились Гюлизар-ханым и Баграм.
– Ну что?! – воскликнула она.
Гюлизар-ханым знаком призвала к молчанию. Проворно облачила Лизу в полосатую татарскую рубаху, шальвары, сапожки, торопливо заплела косу и накинула на голову покрывало, потом потянула за собою к двери, ведущей в мыльню.
– Мало ли кто может в коридорах подслушивать! А если донесут султану?!
– Но ведь за стеною покои Чечек, – возразила Лиза.
– Эта глупая курица давно спит, – ничуть не понижая голоса, отмахнулась Гюлизар-ханым. – Теперь слушай, Рюкийе. Я все устроила. Сама понимаешь, нелегко это было, но, думаю, все обойдется.
– Ради бога, говори тише! – взмолилась Лиза. – А вдруг Чечек еще не спит?!
Гюлизар-ханым раздраженно дернула плечом:
– Да спит, спит она! Лучше бы ты волновалась о том, как нам незаметно выбраться ночью из дворца!
– Дождемся полуночи, когда все уж наверняка уснут, и выскользнем…
– Ждать некогда, – покачала головою Гюлизар-ханым. – Иначе не успеем обернуться до утра: идти далеко. Да и не верится, что нам втроем удастся проскочить через посты. Сама посуди, ведь у каждой двери стерегут!