Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус

Эрнест ожил, словно развеялись чары. До сих пор он стоял недвижимо, теперь – дернулся, словно вспугнутый лунатик, и двинулся вперед, по-видимому, чтобы упасть к ее ногам и биться головой об землю. При этом он протягивал руки, как бы взывая о милости. Когда он подошел вплотную, Кларисса подняла голову, и он угодил ей в правый глаз.

Удар был мастерский. Кларисса упала рядом с газоном, словно ее подстрелили. Вот она здесь; вот ее нету, зато есть песчаный фонтанчик, указывающий на то, что она свалилась в бункер.

Эрнест снова застыл на месте. Как и прежде, было нетрудно угадать, о чем он думает. Перед его духовным взором сменялись события. Он любил эту девушку безумно, но, кроме пения «Деревьев», за пятнадцать минут попал в нее мячом, ударил ее клюшкой по ноге, заехал ей в правый глаз. Я видел, что он хочет поправить очки и опускает руку, обнаружив, что их нет. Так и казалось, что он – в трансе.

Кто-то заскребся рядом с нами, и над краем газона возникла голова Клариссы. Я радостно вскрикнул. Правый глаз наливался багрянцем, но левый светился любовью.

Только что я говорил, что читал мысли Эрнеста. Теперь, еще легче, я читал мысли Клариссы. Мне было понятно без слов, что в бункере она все обдумала и пришла к неожиданным выводам.

Первый удар она приписала простой неосторожности, второй – случайности. Но третий, без сомнения, был нанесен сознательно. Щуплый очкарик обладал душой разгневанного носорога. Он не мог допустить, чтобы всякие особы ругали его на суахили. А если так, значит, и те два удара он нанес намеренно. Обезумев от любви, он применил именно те методы, о которых она мечтала. Сам вождь племени ‘Мгопи не доходил до этого, а сэр Джаспер Медальон-Картерет перед Эрнестом – провинциальный фат.

Она потирала то глаз, то лодыжку и вдруг, раскинув руки, кинулась к Плинлемону, восклицая:

– Мой герой!

Он не совсем понял.

– А? – спросил он. – Кто?

– Мой чудесный, смелый, великий герой.

Он заморгал.

– Это я?

Она обняла его в полном упоении, и даже он, хотя и не очень четко, понял главную мысль. Конечно, он удивился, но у него хватило ума сделать свою часть дела. Приподнявшись на цыпочки, он поцеловал ее, а потом, коротко вздохнув от счастья, приспособился к ее объятиям, словно так и надо. Я обернулся к партнеру, во время этих событий отрабатывавшему короткий удар, и сказал:

– Пошли. Пусть они побудут вдвоем.

МЕНЕСТРЕЛЬ В МАСКЕ

© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2012.

Из клуба «Трутни» вышел молодой человек и остановился, чтобы закурить сигарету. Перед ним, видимо – из мостовой, неожиданно возник субъект, который, притронувшись к шляпе, заискивающе улыбнулся. Преодолев внутреннюю борьбу, молодой человек сунул руку в карман, дал субъекту денег и пошел домой.

Сцена эта умиляла, радовала сердце, словно картинка в рождественском журнале; однако два Трутня, глядевшие на нее из курилки, не растрогались, а удивились.

– Чтоб мне лопнуть! – сказал первый. – Не увидел бы, не поверил.

– Я тоже, – сказал второй.

– Чему? – спросил третий, появляясь сзади.

Они обернулись, как один Трутень, и заговорили, словно греческий хор:

– Фредди Виджен…

– …проходил вон там…

– …а к нему подошел субъект…

– …и попросил денег…

– …Фредди не отпрыгнул сюда…

– …а дал ему монетку.

Третий Трутень пощелкал языком.

– Какой этот субъект? Жирный? Склизкий?

– Да-да!

– Так я и думал. Я его знаю. Это Дж. Уотербери, пианист. Фредди, можно сказать, платит ему жалованье. То шиллинг даст, то целых десять.

Два Трутня еще больше удивились.

– У Фредди ничего нет, – сказал старший.

– Верно, он отдает последнее. Но его девиз – «noblesse oblige»[50]. Понимаете, субъект – в своем праве. Он спас ему жизнь.

– Субъект спас Фредди?

– Нет. Фредди – субъекта.

– Тогда пускай тот и платит.

– А кодекс Видженов? – Трутень вздохнул. – Бедный старый Ф.! Смотреть больно, как его мучают после всего, что было.

– Что же было?

– Было то, – серьезно ответил третий Трутень, – что он прошел сквозь горнило испытаний.

Началось с того (продолжал Трутень), что Фредди страдал от несчастной любви. Он всегда от нее страдает. Диане Прендерби он поклонялся, но она его отвергла. Тем самым он не искал суетных развлечений и, когда дядя пригласил его в «Ритц», сперва хотел отказаться.

Но как откажешься, если дядя тебя содержит? Его приглашения – приказы. Словом, Фредди пошел в ресторан, засел в холле, печально думая о Диане, и дождался старого хрыча.

– А, Фредерик! – сказал тот, вручив гардеробщику цилиндр и зонтик. – Хорошо, что явился. Нам надо с тобой поговорить. Последнее время я о тебе размышляю.

– Правда? – удивился Фредди.

– Да, – отвечал дядя. – Все не мог понять, почему на нашем гербе такое пятно. Размышлял я о том, как тебя обезвредить. Гадал-гадал и, кажется, нашел выход. Тебе пора жениться. Не пыхти! Зачем ты пыхтишь?

– Я вздыхаю.

– Значит, не вздыхай. Я уж думал, у тебя астма. Итак, если ты женишься и остепенишься, все можно исправить. Я видел не таких… нет-нет, таких же балбесов, которых брак преображал. Наверное, ты думал, с какой стати я веду тебя в дорогой ресторан. Сейчас узнаешь. Сюда придет моя старая знакомая, леди Пинфодц, с дочерью. Дочь зовут Дора, на ней ты и женишься. Прекрасная семья, большое приданое, ума хватит на двоих. Так что изволь, если это возможно, произвести хорошее впечатление.

Фредди улыбнулся горькой улыбкой.

– Ах, что мне… – начал он.

– Минуточку! Должен тебя предупредить, она не из нынешних модниц. Помни, что ты не в курилке. Никаких анекдотов, никаких стишков.

– Ах, что… – снова начал Фредди.

– И ничего не пей. У нее очень строгие взгляды. Когда увидишь меню, возьми себя в руки. Смотри на правую колонку, где цены.

– Ах, что мне, – прорвался Фредди, – какое-то меню! Спасибо за добрые намерения, но я не могу на ней жениться.

Лорд Блистер умудренно кивнул.

– Ясно-ясно. Нельзя так поступать с девушкой. Это верно, ты прав, но мир полон страданий. Чтобы сделать омлет, надо разбить яйца. Словом, забудь о нравственной стороне дела. Очаруй ее, или я… Тише! Они идут!

Он встал, поскольку в зал вплывала немолодая дама. Встал и Фредди, но чуть не упал, ибо за дамой легко плыла девушка. Во внезапном озарении он увидел долгий ряд девиц, завершавшийся Дианой. Никто из них не сравнился бы с новоприбывшей. Как вам известно, Фредди влюбляется с первого взгляда. Случилось это и теперь.

Колени у него дрожали, и он был рад, что можно сесть. Девушке он вроде бы понравился, он всегда нравится поначалу. Когда подали рыбу, они вполне спелись. Она говорила о своих мечтах и идеалах, он вставлял: «О!» или «A-а!..», но спеться они спелись, против факта не попрешь.

Да, спелись, и настолько, что когда подали сыр, Фредди не то чтобы пожал ее руку, но все же склонился под углом 45° и спросил, не пойти ли после кофе в кино. Она охотно согласилась, прибавив, что без четверти три должна быть в Ноттинг-Хилле.

– Там наша миссия, – пояснила она.

– О! – вскричал Фредди. – Добрые дела и какао?

– Вот именно. Сегодня – вечер для матерей.

Фредди чуть не подавился камамбером. Ему пришла в голову мысль. Если, подумал он, они будут встречаться только на балах и обедах, она узнает, что у него хороший аппетит и резиновые ноги. Если же они пойдут в миссию, он сможет проявить свои лучшие качества: деликатность, учтивость, рыцарственность. Он окружит ее сонмом тех знаков внимания, от которых девушки говорят про себя: «Однако!»

– Нельзя ли и мне с вами? – спросил он.

– Вам там будет скучно.

– О нет! Я могу их рассаживать, бедняжек, вообще, шнырять туда-сюда. Поверьте, я умею. Помогал на десятках свадеб.

Она подумала и вскричала:

– Знаю! А петь вы умеете?

– Еще бы!

– И споете?

– Конечно!

– Это очень мило с вашей стороны. Что-нибудь такое, старинное.

– Я исполню, – сказал Фредди, глядя на нее так, что она, возможно, покраснела, – мой коронный номер «Серебро луны сияет, словно свет ее очей».

Как только трапеза кончилась, они ушли. Старый лорд ласково улыбался, радуясь успеху своего замысла.

А в половине четвертого Фредди стоял на сцене перед британским флагом, рядом с викарием. Дора сидела у рояля, а сотни две ноттингхилльских матерей слушали его, словно Бинга Кросби.

Пел он лучше некуда. Мне он рассказывал, что матери просто ели из рук. После первой песни они потребовали вторую, после второй – третью, после третьей кричали «Бис!». Он спел и на бис, а они хлопали, пока он не вышел снова и не поклонился. Тут они стали кричать: «Скажите нам что-нибудь!», и он потерял разум. Его понесло и занесло дальше, чем следует.

Говоря конкретно, он пригласил матерей на небольшую пирушку ровно через неделю, в той же миссии.

– Дорогие мамаши, – сказал он, – жду вас всех, до последней. Если у кого есть своя мамаша, приводите и ее. Как говорится, ешь – не хочу. Какао будет литься рекой, булочки – сыпаться манной. Благодарю и ожидаю.