Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказывается, накануне дня, назначенного для переезда Великого князя в Могилев, получен был запрос от военного министра: может ли он тотчас же приехать в Ставку по особому Высочайшему поручению. Великий князь приказал ответить, что он переезжает в Могилев, куда и просит приехать на другой день после его переезда. Действительно, на другой же день после переезда Великого князя в Могилев туда приехал генерал Поливанов и поднялся прямо во второй этаж губернаторского дома, где была комната Великого князя.
Янушкевич оставался в своей комнате, ожидая, что военный министр пожелает зайти к нему; выходить к нему он не считал соответствующим своему положению. Но генерал Поливанов, пробыв очень недолго у Великого князя и не спросив ни слова про начальника штаба, сел в автомобиль и уехал на вокзал. После его отъезда Великий князь позвал Янушкевича, показал собственноручное письмо Его Величества по поводу личного вступления его в Верховное командование армиями и назначения Его Высочества на Кавказ. Никаких разговоров у Великого князя с генералом Поливановым не было, последний просил только распорядиться об облегчении ему скорейшего проезда к генералу Алексееву, что, как мы уже знали, и было немедленно исполнено Янушкевичем, передавшим об этом Ронжину. Затем Янушкевич рассказал нам, что Великий князь просил о назначении его, Янушкевича, его помощником по военной части, а генерала князя Орлова помощником по гражданской части.
Весь этот переворот был, по-видимому, делом рук Государыни Императрицы, не любившей Великого князя, одновременно с этим произошло и удаление князя Орлова, который, если так можно выразиться, был приверженцем Великого князя; вот почему Великий князь и просил о его назначении своим помощником.
Мы довольно долго сидели у Янушкевича, как вдруг послышались шаги, дверь открылась, и вошел Великий князь. По лицу его сразу видно было, что он находится в нервном состоянии, но, увидя нас, прекрасно владея собой, Великий князь приветливо улыбнулся и сказав: «А, милые генералы!», поздоровался с нами, передал Янушкевичу какую-то бумагу, сказал ему два слова и сейчас же вышел.
Разговор, естественно, перешел на Великого князя, на то, как он тяжело переживает постигший его удар и с какой выдержкой не подает и виду, что это для него удар. Как идеальный верноподданный своего Государя он безропотно готовится к отъезду на Кавказ, что определенно понималось тогда как ссылка. Единственно чем был озабочен Великий князь, это устройством при себе на Кавказе всех состоявших при нем лиц.
Мы долго просидели с Ронжиным у Н. Н. Янушкевича и только поздно ночью разъехались, я – в гостиницу, а Ронжин в свой вагон. Под сильным впечатлением всего происшедшего, я долго не мог заснуть; к лучшему или к худшему ведет вся эта перемена, – вот что хотелось знать, и было почему-то жутко.
Хотя приказано было происшедшее хранить в строжайшем секрете, но, конечно, тайной все это остаться не могло, и в Ставке о предстоявшей перемене в Верховном главнокомандовании уже знали и потихоньку говорили. Было известно, что Государя, после уже принятого им решения, многие пытались уговорить отказаться от него, но что из этого ничего не вышло; ожидали и надеялись на влияние Императрицы Марии Федоровны; по этому поводу все волновались; Великий князь Дмитрий Павлович уехал в Петербург, чтобы попробовать повлиять в этом смысле. Как известно, из всего этого ничего не вышло.
На другой день я пошел с докладом к Н. Н. Янушкевичу, но он не принял моего доклада, указав, что не в силах заниматься этими делами в том тяжелом состоянии духа, в котором он находится. Я остался у него, и он мне рассказал очень многое, что мне совершенно не было известно. Один только раз, в Барановичах, я застал Н. Н. Янушкевича крайне взволнованным, и он поделился со мной, рассказав, как тяжело ему работать вместе с Ю. Н. Даниловым, который позволяет себе действовать прямо наперекор определенно данным ему Янушкевичем указаниям. Тогда как раз был какой-то вопрос в связи с просьбой маркиза Лагиш, который Данилов исполнил по-своему, совсем не так, как указал ему Н. Н. Янушкевич. После этого ни разу у Н. Н. Янушкевича не вырывалось при мне что-нибудь по отношению к Данилову, но, конечно мне было видно, что их отношения никогда не были хорошими. Вместе с тем, видя то внимание, которое Великий князь проявлял к Ю. Н. Данилову, я был уверен, что он его очень ценит.
Теперь, когда я пришел к Янушкевичу, мы поговорили, что называется, по душе, и он рассказал мне, что Великий князь, так же как и он, тяготился присутствием Данилова и не любил его, но они не считали возможным его сменить, ввиду того, что Данилов в течение нескольких лет был генерал-квартирмейстером Главного управления Генерального штаба; в его руках была разработка всего плана войны, следовательно, он всецело подготовлен был к его должности в штабе Верховного, тогда как Янушкевич прекрасно понимал, что сам он к роли начальника штаба подготовлен не был. Тем не менее, оказывается смена Данилова была недавно решена и заместителем ему был выбран Н. Н. Головин.[288] Великий князь, узнав, что Головина тоже зовут Николай Николаевич, сказал: «Будет, значит, три Николая Николаевича».
Перемена эта должна была произойти чуть ли не в июне, но, на несчастье, с этим вопросом о необходимости смены генерал-квартирмейстера сунулся председатель Государственной думы М. [В.] Родзянко;[289] этого было довольно, чтобы Янушкевич, рассердившись, что вторгаются в его права, уперся, и уход Данилова задержался. Тем не менее, это должно было случиться в самом скором времени. Но теперь уже поздно. Тут же Янушкевич мне сказал, что М. В. Алексеев оставляет всех ближайших помощников в Ставке, кроме генерала Данилова, которому предложено принять дивизию, но он страшно обижен таким предложением и требует назначения не менее, как командиром корпуса. Решение этого вопроса оставлено до прибытия в Ставку Государя Императора и нового начальника штаба.
В эти дни у меня было много хлопот с устройством моего управления. Гостиницу, намеченную квартирьерами, я забраковал: она была довольно далеко от губернаторского дома, где был центр Ставки и, к тому же, была очень грязна. Осмотрев здание окружного суда, я решил занять его под свое управление. В огромном зале суда прекрасно устроились почти все офицеры, причем часть столов пришлось поставить на возвышение, где раньше заседал суд; тут же нашлись комнаты, где могли работать писаря. Хозяйственная часть
