Сказания и повести о Куликовской битве - Дмитрий Лихачев

Н. А. Казакова прекрасно раскрыла взаимосвязь торговой монополии Ганзы с агрессивной политикой Ордена.21 Первые торговые льготы Ганза, как и итальянские купцы в Крыму, получила еще от Менгу-Тимура (1270). Ганза лишила Русь «чистого пути» за море и извлекала огромную прибыль из разницы единиц веса в местах купли и продажи товаров; с другой стороны, она не допускала на русский рынок купцов из Англии,

Нидерландов и других стран, более того — решительно препятствовала даже изучению ими русского языка. И все же экономика оказалась сильнее запретов: Новгород, зачастую при поддержке Великого княжества Московского, умело противопоставлял интересы некоторых ливонских и шведских городов, вел торговлю через Нарву и Выборг, привозил товар из Стокгольма, все чаще проникал в города Пруссии, а потом до Руси стали добираться и фламандцы и ломбардцы.22

Если на Севере Руси удавалось противопоставлять шведские города ганзейским, то на Юге московское правительство находило пути к использованию противоречий между колониальными владениями Венеции и Генуи. Академик М. Н. Тихомиров обратил внимание на тесную взаимосвязь торговых и политических взаимоотношений Руси, Золотой Орды, итальянских колоний и Византии. Думается, дело не только в том, что в итальянские колонии вывозились рабы, меха, воск, мед, моржовый клык, ловчие птицы и через их накладное посредничество получались нужные товары (ткани, оружие, вина) из Византии, и даже не в том, что русский экспорт (зерно, соленая рыба) интересовал всю Италию. Гораздо важнее, что итальянское и русское купечество достигало на Юге того, в чем ему препятствовала Ганза с Севера. А следовательно, Великое княжество Московское по мере соединения торговых путей в одних руках все больше сводило на нет усилия своего беспощадного ганзейского торгового соперника.

Сама Византия, возрожденная после изгнания крестоносцев, не просуществовав и двух столетий, пала под нарастающими ударами Османов (1453). Исследования М. Н. Тихомирова ясно показали взаимозависимость церковной политики московского правительства в Византии и его отношений к генуэзско-ордынским и ордынско-турецким противоречиям, при использовании венецианских связей, с защитой собственных экономических интересов. Византийское правительство год от года все больше нуждалось в русской поддержке и не раз получало щедрую «милостыню». Огромная русская митрополия становилась важным фактором московской политики в борьбе за влияние в Сербии, Болгарии, Венгрии, образующихся дунайских княжествах и особенно в Великом княжестве Литовском.

Готовясь вступить в открытую борьбу с Золотой Ордой, московское правительство должно было в наибольшей мере считаться с Великим княжеством Литовским. Но и здесь действовали важные исторические факторы, которые, несмотря на видимые успехи восточной экспансии литовских князей, подтачивали политическую мощь их государства. Эти факторы 23 таковы.

Во-первых, этнографический. Коренные земли Литвы (Дукштайтия и Жемайтия) составляли лишь около 7ю в сравнении с попавшими под ее власть землями Белоруссии, Украины, Великороссии. К тому же эти земли относились к высокоразвитым в общественно-политическом и культурном отношениях регионам Древней Руси и были в основном мало задеты монголо-татарским разорением и игом. Издревле связанные с другими русскими землями они, по мере возрождения Великороссии, все сильнее тяготели к ней. Несмотря на политические трудности, московское правительство умело использовало вековые торговые связи между Великороссией (с ее 85 городами) и Великим княжеством Литовским (вобравшим около 80 славянских городов) для подрыва торговой монополии Ганзы, в интересах централизации и воссоединения.

Другой фактор — конфессиональный. Литва — последнее раннефеодальное языческое государство Европы. Язычество оставалось в качестве господствующей силы в Великом княжестве Литовском (в Аукштайтии до 1387 г., в Жемайтии до 1414 г.). Язычество осложняло социальные и национальные противоречия в стране, подавляющая часть населения которой была православной. Осложняло оно и ее международное положение, ибо под лозунгом католического «просвещения» уже свыше ста лег против нее воевали соединенные силы крестоносцев — немецких рыцарей Ливонии, Пруссии и союзных им держав, поддерживаемых папством. Опасаясь московского влияния, литовское правительство, хотя и проявляло дальновидно полную веротерпимость, не решалось сделать православие официальной религией. Стремясь лишить рыцарей-крестоносцев сильного идеологического подспорья, оно все более склонялось к принятию католичества, при посредничестве Польши, и к союзу с ней. Это вело, однако, к обострению отношений с сильной православной церковью, со всеми славянскими подданными и усиливало их тяготение к Московскому Великому княжеству.

И наконец, фактор внешнеполитический. Древнелитовское государство образовалось иа коренной аукштайтско-жемайтской основе. Нельзя отождествить политику Дмитрия Донского и Альгирдаса.24 Источники против этого отождествления; они характеризуют Альгирдаса не как собирателя, а как разорителя, как ярого выразителя воинственного, решительного, проникнутого духом экспансии сравнительно молодого литовского феодального класса. М. А. Ючас уже давно это доказывал, основываясь да сопоставлении русских, немецких и польских источников. Трактовка русско-литовских отношений меняется на протяжении от свода 1408 г. к своду 1479 г., переходя от примирительно «семейной» схемы Киприана к государственно-политической концепции Ивана III, внося новые элементы осуждения в оценку политики Альгирдаса и Ягайло. Используя русские летописи для освещения истории Великого княжества Литовского, «мы должны постоянно иметь в виду, к какому этапу истории Русякого централизованного государства они относятся», — справедливо писал автор.25

Охватив значительную часть Руси своими набегами, используя последствия монголо-татарского нашествия и готовность западнорусских феодалов, напуганных Ордой и Орденом, к политическому компромиссу, литовские князья постепенно нашли с ними соглашение: поделившись рентой с литовским господствующим классом, белорусские и другие феодалы вошли в качестве субвассалов в состав Великого княжества Литовского, сохранив значительную часть своих прежних прав. Это была неравноправная федерация литовских и славянских земель.

В течение ста лет (1240–1340) возникло этнически сложное Литовское государство, о равноправии славянской и литовской частей которого не может быть и речи. Славянские феодалы поддерживали его, пока вокруг Москвы не сложился собственно русский центр объединения — Московское Великое княжество. Это был качественный сдвиг в политической системе Восточной Европы, который, однако, отказывались замечать правители Литвы. На интересующее нас время как раз и падают решающие события, когда правительство Дмитрия Ивановича заставило Великое княжество Литовское считаться с политической реальностью. Белорусы, украинцы и великороссы, подвластные Великому княжеству Литовскому, активно участвовали в его освободительной борьбе против немецкого Ордена и Золотой Орды. Но литовское правительство, не имея сил одновременно противостоять Ордену и наступать на Русь, вело непоследовательную политику, поступаясь Жемайтией ради соглашения с Орденом и соглашаясь на уплату дани со славянских земель ради сближения с Золотой Ордой. Наблюдая эту политику, славянские народы проникались все большим тяготением к России, что не раз обнаруживалось, особенно в переломные моменты ее истории, к каким принадлежит и Куликовская битва.

Сказанное объясняет своеобразие внешней политики Великого княжества Московского. Находясь в зависимости от Сарая, оно умудрялось вести относительно самостоятельную политику в соседних странах северо-восточной Европы, успевших, как видим, по кускам растащить значительную часть древнёрусской «отчины». Можно только удивляться, читая сочинения иных зарубежных авторов,26 готовых ставить знак равенства между политикой Вильнюса и Москвы, немецкого Ордена и России, и писать о русской экспансии в Восточной Европе, закрывая глаза на то, что это была борьба за воссоединение узурпированных земель.

Во взаимоотношениях с самими ханами, где внешнеполитические действия Москвы особенно тесно переплетались с ограничением вассальных прав других князей, московское правительство теперь не только откупалось от Орды, оно использовало самые разнообразные приемы, постепенно меняя и чередуя их: и деньги, и содействие митрополии, и вмешательство во внутренние распри, и, наконец, открытую вооруженную борьбу. Нетрудно заметить, что в прямой зависимости от усиления Великого княжества Московского и сужения вассальных свобод князей и бояр других русских земель находилось ограничение внешнеполитических функций княжеств, и прежде всего установившегося вскоре после монголо-татарского нашествия права самостоятельно «знать Орду», т. е. сноситься с ней. То же можно сказать и о связях с Литвой, в разной степени зависимости от которой находились Новгород, Тверь, Псков, Смоленск.