Опыт о неравенстве человеческих рас. 1853г.(том1) - Жозеф Артур де Гобино

Таким образом, легко объяснить очень древние контакты Индии и Китая, поэтому нет необходимости прибегать к гипотезе о морских путешествиях между странами. В долине Брахмапутры и по течению Иравадди находятся равнины и многочисленные проходы в страну бирманцев, по которым туда могли проникать вратии из Хо-Наня и которыми они уже пользовались при исходе из Арьяварты.

Итак, в Китае, как и в Египте и во всех регионах, которые мы уже рассмотрели, честь основания цивилизации принадлежит белой ветви, благословенной Провидением. Бесполезно считать количество отщепенцев арийских племен, которые после прибытия в Хо-Нань смешались с аборигенами и утратили свою чистоту, тем более, что это смешение способствовало их цивилизаторской миссии среди желтого населения. Кроме того, они не были единственными представителями славной расы, которые пришли в эти далекие земли.

Сегодня в верхних долинах, граничащих с Тибетом со стороны Бутана, как и в заснеженных горах, расположенных дальше на запад, встречаются редкие малочисленные племена, имеющие признаки арийского происхождения. Они живут среди черного и желтого населения, и их можно сравнить с кусочками кварца, содержащего крупинки золота, принесенного издалека. Возможно, их занесли сюда этнические бури и расовые катастрофы.

Но дальше к северу еще совсем недавно, около 177 г. до н. э., многочисленные белые народы с белокурыми или рыжеватыми волосами и голубыми глазами обитали по западным границам Китая. Писатели Поднебесной Империи называют пять таких народностей. Прежде всего следует отметить географическое положение, которое они занимали в рассматриваемую эпоху.

Самые известные из них — юэ-чи и у-суни. Они жили к северу от Хуаньхэ на границе пустыни Гоби.

За ними к востоку от у-суней надо упомянуть ху-тэ.[160]

Еще выше, севернее у-суней, к западу от Байкала, жили тинь-лини.

Дальше за Енисеем жили кьянь-хуани, или хакасы: низкорослые люди с рыжими волосами, белым лицом, зелеными или голубыми глазами. Они смешались с китайскими солдатами Ли-Линя в 97 г. до н. э.

Наконец, дальше к югу, на земле нынешнего Кашгара, за Тянь-Шанем, обитали янь-цан, сарматы-аланы, чья территория простиралась до Каспийского моря.[161]

Таким образом, в относительно недавние времена — в XI в. до н. э. — после великих переселений белой расы, истощивших ее, в Центральной Азии еще оставались довольно многочисленные и мощные ветви, которые заселили Тибет и северную часть Китая; в Поднебесной Империи, в ее южных провинциях, в начале ее исторической эпохи жили арийско-индийские народы, а кроме того, логично предположить, что древние белые народы с севера и запада, спасаясь от желтокожих врагов, часто проникали в Китай и объединялись с автохтонными племенами. Можно сказать, что на востоке Азии повторилось то же, что произошло на юго-западе с хамитами, сыновьями Сима, эллинами и зороастрийцами. В том и другом случае нет сомнения в том, что белое население на восточных границах в древнейшие времена проживало более компактно, чем в начале новой эры. Этого факта достаточно, чтобы показать вероятность и даже необходимость частых набегов и смешений. Впрочем, кровь белой нации поступала в жилы китайцев не только за счет давних союзов. В близкие к нам времена также имели место подобные факты. В 1286 г. в царствование Кубилая в Фо-Кьене появилось много индусов и малайцев. Поэтому население этой провинции значительно отличается от жителей других земель Китая. При династии Тхань (618–907 гг.) с желтым населением смешалось много мусульман, которых сегодня называют «хоэй-хоэй». Они стали похожи на китайцев обликом, но не образом мышления. Они более энергичны, в силу чего окружающее население боится и уважает их. Наконец, в Китай проникли и другие семиты при династии Чэу (с 1122 г. до н. э. до 255 г. н. э.). Они оказали очень большое влияние на государство и его создание. Сегодня многие из них стали мусульманами. В результате смешения крови произошли большие изменения в языке. Южные диалекты сильно отличаются от верхнекитайских, и житель провинции Фо-Кьень, Куэнь-Тунь или Ян-Нань так же мало понимает пекинца, как берлинец шведа или голландца.

Тем не менее я не сомневаюсь в том, что преобладающим было влияние кшатриев на юге. Именно на юге страны зародилась цивилизация, оттуда она распространилась дальше.

Разумеется, кшатрии не были носителями брахманизма. Однако они усвоили главное: превосходство одной касты над другими и саму организацию каст. Подобно египтянам, они откололись от основной массы арийских народов в эпоху, когда брахманизм еще не полностью сформулировал свои принципы. Поэтому в Китае мы увидим мало сходства с социальной системой индусов, но если положительных параллелей мало, зато много отрицательных.

Когда в силу теологических разногласий зороастрийские племена порвали с сородичами, они настолько их ненавидели, что дали священные имена брахманских богов злым духам. Кшатрии Китая, смешавшись с желтыми народами, рассматривали действительность скорее с мужской, нежели женской точки зрения, скорее политической, нежели религиозной, поэтому представляли собой такую же непримиримую оппозицию, как зороастрийцы. Свое неприятие брахманской иерархии они выражали отрицанием самых естественных идей.

Они не захотели признать различие рангов или наличие «чистых» или «нечистых» по рождению. Доктрину своих идейных противников они заменили абсолютным равенством. Однако, поскольку в силу белого происхождения в них жила неистребимая мысль о неравенстве рас, они восприняли нелепую идею о том, что отцов облагораживают дети, вместо того, чтобы сохранить верность древнему понятию о гордости детей славой отцов. В этой идее нет ничего общего с понятиями желтых народов. Кроме того, эта идея абсурдна даже с точки зрения китайцев. Благородство — это почетная прерогатива для тех, кто им обладает. Если связывать ее единственно с достоинствами, тогда нет необходимости придумывать для этого отдельную категорию в государственной системе для того, кто пользуется ею. Если, напротив, мы хотим обеспечить ей продолжение в последующих поколениях, нет смысла апеллировать к предкам, потому что они не могут пользоваться ею. Другой очень сильный аргумент: для тех, кто пользуется такой привилегией, нет необходимости украшать ею предков, если в стране все предки без различия являются объектом официального и национального культа и пользуются уважением и даже поклонением. Таким образом, ретроспективный титул благородства мало что добавляет к почету, который их уже окружает. Поэтому в китайской идее не надо искать то, чего в ней нет, а надо видеть только оппозицию брахманским доктринам, которые были ненавистны переселенцам-кшатриям, стремящимся сокрушить их. Этот факт тем более убедителен, что наряду с фиктивным признаком благородства китайцы учредили другой, вполне реальный, основанный на прерогативе происхождения. Имеется в виду аристократия, состоящая из сыновей, внуков и всех потомков по мужской линии из императорских домов, семей Конфуция, Мэнь-Цеу и других уважаемых людей. По правде говоря, этот очень многочисленный класс наделен только абстрактными почетными привилегиями, однако при этом обладает чем-то непререкаемым и в силу своего признания доказывает, что такая система является искусственной и противоречит естественным проявлениям человеческого разума.

Если считать отказ от брахманизма антибрахманской идеей и свидетельством ненавистных воспоминаний о родине, нельзя объяснить той же причиной патриархальную форму правления Срединной Империи. В таком серьезном случае, как выбор политической системы, где речь идет о том, чтобы найти соответствие не отдельным теориям и не приобретенным идеям, а потребностям рас, которые, будучи объединены в одно целое, составляют государство, именно общественный разум должен судить и решать, допускать или отвергать то, что ему предлагают, и ошибка длится только некоторое время. В Китае система правления в течение столетий претерпела лишь частичные изменения: ее следует считать соответствующей желаниям национального гения.

Законодатель берет в качестве авторитета право отца семейства. Он делает неоспоримой аксиомой то, что этот принцип был сутью социального порядка и что человек имеет на детей, которых он произвел на свет, кормил и воспитал, такие же права, что и принц в отношении своих подданных, которых, так же как детей, он бережет и охраняет их интересы и саму жизнь. Само это понятие в принципе не является китайским изобретением. Оно принадлежит арийской расе, а поскольку каждый отдельный человек этой расы имел влияние, о каком он и думать бы не посмел среди инертных желтых и черных жителей, авторитет отца семейства и являлся прототипом системы правления. В глазах арийца-индуса, сармата, грека, перса, мидийца и даже кельта отцовская власть есть принцип политической власти, но вместе с тем нельзя их отождествлять. Глава государства — это не отец: он не имеет ни заинтересованности, ни отцовских чувств. Глава семьи очень редко желает зла своему потомству, но может случиться так, что царь, даже не имея злого умысла, правит таким образом, что это наносит вред интересам отдельного человека, и начиная с этого момента ценность арийца, его достоинство, исчезает: ариец перестает быть самим собой.