Том 6. У нас это невозможно. Статьи - Синклер Льюис

— Послушайте, мистер Джессэп, миссис Пайк устраивает вам побег. Я вам помогу бежать, как только будет возможно.

Все дело было в часовых, несших караул за оградой лагеря. Как уборщик, Дормэс имел возможность выходить из своей камеры. Арас ослабил доски и раздвинул колючую проволоку в одном проходе между зданиями. Но за оградой Дормэса могли подстрелить часовые.

С неделю Арас наблюдал. Он знал, что один из ночных часовых частенько напивался пьяным. Ему прощали это за то, что он лучше других умел избивать смутьянов. В течение недели Арас всячески поддерживал пагубную привычку часового за счет Лоринды и делал это с таким усердием, что его самого дважды уносили в кровать без чувств. Снэйк Тизра заинтересовался было этим делом, но Снэйк и сам после двух рюмок настраивался на демократический лад и запевал «Старую прялку».

Арас по секрету сообщил Дормэсу:

— Миссис Пайк… она боится послать вам записку, как бы ее кто не перехватил, но она просила сказать вам, чтобы вы никому из товарищей не говорили, что собираетесь улизнуть, а то все может всплыть наружу.

И вот однажды вечером, когда Арас сунул голову к ним в камеру и грозно рявкнул: «Эй ты, Джессэп, что же это у тебя один бак совсем грязный?» — Дормэс спокойно окинул взглядом камеру, которая в течение шести месяцев была для него спальней, кабинетом и скинией, взглянул на Карла Паскаля, который читал на своих нарах, медленно покачивая ногой в одном рваном носке, на Трумена Уэбба, штопавшего штаны, на клубы табачного дыма под потолком вокруг электрической лампочки и молча вышел в коридор.

Стояла мглистая январская ночь.

Арас сунул ему старую шинель ММ, шепнул на ходу: «Третий проход справа; фургон против церкви на углу» — и исчез.

Дормэс на четвереньках пролез под колючей проволокой и спокойно вышел на улицу. Вдалеке маячил единственный часовой, и он, судя по нетвердой походке, был пьян. За квартал от него стоял мебельный фургон.

Шофер и его помощник приподняли его домкратом и, видимо, готовились менять огромную шину. При свете фонаря Дормэс рассмотрел, что шофер был тот самый человек с физиономией бандита, который развозил пакеты с листовками Нового подполья.

Шофер буркнул: «Влезайте — живо». Дормэс притаился между письменным столом и качалкой.

В то же мгновение он почувствовал, что фургон стал прямо — из-под него вытащили домкрат, — и услышал голос шофера:

— Порядок. Поехали. Придвиньтесь-ка поближе и послушайте, что я вам скажу, мистер Джессэп. Вам слышно? ММ не слишком-то строго стерегут таких, как вы, почтенных джентльменов. Они считают, что стоит у вас отобрать ваши конторы, особняки и автомобили, у вас уже ни на что не хватит пороху. Но вы вроде не такой человек, мистер Джессэп. А потом они уверены, что, даже случись вам бежать, они без труда поймают вас снова, потому что вам не спрятаться, как парню, который уже давно шатается без работы и немало побродяжил на своем веку. Но вы не беспокойтесь, мы все устроим. У революционера всегда есть настоящие друзья — и враги тоже, это уж верное слово.

Тут только Джессэпу пришло в голову, что по приговору Эффингэма Суона он в случае побега подлежит смертной казни.

— А ну его ко всем чертям! — пробормотал он, как это делал Карл Паскаль, и с наслаждением вытянулся в мчавшемся грузовике, радуясь движению.

Свободен! Мимо него мелькали огни встречных деревень.

Один раз его спрятали под сеном в сарае; в другой раз — в еловой роще высоко на горе; а одну ночь он проспал на крышке гроба в мастерской гробовщика. Он крался укромными тропинками; ехал в машине аптекаря; укутанный в меховое пальто с высоким воротником и в меховой шапке трясся в коляске мотоцикла сотрудника Нового подполья, служившего взводным командиром у ММ. Последний высадил его перед нежилым домиком, к которому их привел извилистый проселок. У дома этого был совсем запущенный вид: некрашеные, потемневшие стены, осевшая крыша и сугробы до самых окон.

Дормэс подумал, что это ошибка. Мотоцикл с грохотом отъехал; он постучал в дверь, и ему открыли Лори да Найк и Сисси, вскрикнувшие в один голос:

— Милый!

Он мог только пробормотать:

— Ну вот!

С него стащили меховое пальто, и он стоял посред комнаты с ободранными обоями и совершенно пустой если не считать железной кровати, двух стульев и стола, — маленький человек с грязным лицом, бледным к худым, как после болезни; его когда-то холеные усы и борода казались пучками свалявшейся соломы, волосы космами свисали на шею, одежда висела клочьями, — старый, больной, унылый бродяга. Он опустился на стул и уставился на женщин. Может быть, они и настоящие — может быть, они действительно здесь; может быть, он и вправду на небесах и смотрит на двух самых главных ангелов, — но он так часто и так жестоко обманывался в своих видениях за эти ужасные месяцы! Дормэс разрыдался, а они утешали его, ласково гладя и даже не очень много болтая.

— Я приготовила для тебя горячую ванну.

— А я помою тебе спину.

— А потом мы дадим тебе горячего куриного бульона и мороженого.

Это было все равно что услышать: господь бог ожидает тебя на своем троне, и благословенны будут все, кого ты благословишь, и враги твои будут повержены в прах!

Эти святые женщины действительно достали длинную жестяную ванну, поставили ее на кухне, наполнили водой, согретой в чайнике и в кастрюле на печке, приготовили щетку, мыло, большую губку и такое длинное пушистое банное полотенце, какого Дормэс даже не помнил. А Сисси еще умудрилась привезти из Форта Бьюла его башмаки, рубашки и три костюма, которые казались ему теперь королевским одеянием.

Он в течение шести месяцев ни разу не принял горячей ванны, вот уже три месяца носил одно и то же белье и два месяца (в самую зиму) обходился без носков.

Если ли увидев Лоринду и Сисси, он почувствовал близость рая, то, медленно, с наслаждением погрузившись в горячую ванну, он окончательно уверился, что попал на небо и предался райскому блаженству.

Они вошли в комнату, когда он был еще полуодет, так же мало заботясь о скромности, как если бы он был двухлетним ребенком, с которым у него действительно появилось что-то общее. Они сначала посмеивались, но смех этот сменился приглушенными вскриками ужаса, когда они увидели его иссеченную спину. Но даже и тогда Лоринда сказала только: «О мой милый».

Если Сисси в свое время радовалась, что Лоринда избавила ее от материнских забот, Дормэс наслаждался ее заботами. Снэйк Тизра и трианонский концлагерь не баловали его заботливостью.

Лоринда смазала ему спину мазью, потом припудрила. Подстригла его, и не так уж плохо. Она готовила для него жирные, сытные блюда, о которых он мечтал, голодая в своей камере: бифштекс с луком, маисовый пудинг, гречневые пироги с колбасой, яблоки в тесте и грибной суп-пюре.

Когда готовился его побег, было решено, что везти его в ее уютное кафе в Бичер Фоллз небезопасно. ММ уже заглядывали туда в поисках его. Но Лоринда и Сисси оборудовали для беглецов, переправляемых в Канаду по поручению Нового подполья, этот невзрачный домик, поставив туда полдюжины кроватей и заготовив массу консервов и банок замечательного (по мнению Дормэса) меда и варенья. Перейти через канадскую границу теперь было гораздо легче, чем в те времена, когда Бак Титус пытался тайно перевезти туда семью Джессэпа. Теперь была разработана система, как в славные времена сухого закона: в нее входили и новые лесные тропинки, и подкуп пограничников, и поддельные паспорта. Дормэсу не угрожала никакая опасность. Но береженого бог бережет, и Лоринда и Сисси, взявшие себе манеру обсуждать дела Дормэса, игнорируя его присутствие и ничуть его не стесняясь, словно это был ребенок, который не может их понять, поразмыслив, пришли к выводу, что его следует омолодить.

Покрасим волосы и усы в черный цвет и сбреем бороду, — вслух размышляла Лоринда. — Жаль, что у нас мало времени, — его стоило бы облучить его солнцем, чтобы придать ему великолепный флоридский загар.

— Да, — сказала Сисси, — он будет очень мил.

— Я не позволю сбривать бороду, — запротестов Дормэс. — Почем знать, какой у меня окажется подбородок.

— Он, кажется, все еще думает, что он владелец газеты и любимец общества в Форте Бьюла? — подивилась Сисси, и они безжалостно взялись за дело.

— Оттого и получаются эти проклятые войны и революции, что женщины, если им дать волю… ох! Осторожнее!.. До смерти заласкают любого мужчину, имевшего несчастье попасть к ним в лапы. Красить волосы — это надо придумать! — негодовал Дормэс.

И все же он до неприличия обрадовался, что у него оказалось моложавое лицо и вполне терпимый, упрямый подбородок. Сисси отправили обратно в Бичер Фоллз поддерживать в кафе видимость жизни, а Лоринда с Дормэсом три дня поглощали бифштексы и пиво, играли в пинокль и валялись в постели, без конца вспоминая все, что они передумали друг о друге за эти одинокие шесть месяцев, которые были длиннее шестидесяти лет. Дормэс навсегда сохранил воспоминание об этой бедной деревенской спальне с лоскутом красного ковра и с парой шатких стульев и о Лоринде, свернувшейся калачиком на кровати, — воспоминание, воплощавшее для него не убожество зимы, а юность и романтическую любовь.