Дыхание судьбы - Тереза Ревэй

Она узнала нотариуса и некоторых сотрудников Дома Дзанье, работавших на эту семью долгие годы. Все смотрели на нее удивленно и неодобрительно. Затем она увидела Флавио.

Его отросшие волосы падали на лоб сальными прядями; лицо было бледным и усталым, щеки покрылись трехдневной щетиной. Ворот его рубашки был расстегнут, вместо галстука на шее болтался старый мятый шелковый платок. Льняной пиджак свободно висел на его похудевшем торсе. На заострившемся лице лихорадочно блестели глаза.

«Боже мой, словно бродяга!» — подумала она, и сердце ее сжалось.

Важно восседая под генеалогическим древом своей семьи, Марко, будто византийский император, возглавлял собрание. Он медленно встал и выпятил грудь. Хотя Ливия и не видела его ног, она догадалась, что он опять покачивается с пятки на носок, чтобы казаться выше ростом. В своем сером двубортном пиджаке он являл собой резкий контраст с Флавио.

— Ливия, какой сюрприз! — воскликнул он фальшиво простодушным тоном. — Почему ты нас не предупредила о своем приезде? Мы бы встретили тебя в Санта-Лючия.

— Ты прекрасно знаешь, что моя младшая сестренка очень скрытная и не любит никого посвящать в свои планы, — язвительно произнес Флавио, с непринужденным видом откидываясь на спинку стула. — Она уезжает и возвращается… Неуловима, словно ветер.

Ливия была так напряжена, что ощущала, как на ее шее бьется пульс. Она вскинула подбородок.

— Что здесь происходит? — спросила она.

— Мы работаем, — сухо ответил Марко. — Поэтому, если ты не возражаешь, мы ненадолго отложим эту счастливую встречу, не так ли, Джанни?

Тут же один из сотрудников вскочил из-за стола, будто сидел на пружинах. В своих маленьких очках в черепаховой оправе, с туго завязанным галстуком и заискивающим видом он был похож на лучшего ученика в классе.

— Синьорина Гранди, вы не могли бы подождать в соседней комнате? Прошу вас, пройдемте со мной. Я могу предложить вам что-нибудь выпить, может быть, кофе?

Ливия остановила его жестом и так посмотрела на него, что он в растерянности остановился.

— Не подходите ко мне. Я задала вопрос и хотела бы услышать ответ. Флавио?

Брат не спеша зажег сигарету. Его пальцы пожелтели от никотина, руки слегка дрожали. Ливия с ужасом подумала, не начал ли он пить. Она никогда не испытывала особой привязанности к своему брату, но сейчас, когда она видела его в окружении этих самонадеянных мужчин, уверенных, с чопорными лицами, он вдруг показался ей таким уязвимым, что это ее взволновало.

— Хорошо, шутки в сторону, — произнес он. — Я подписываю купчую на мастерские Гранди, и ты не можешь мне в этом помешать. На моей стороне закон, — добавил он, указывая на нотариуса.

— Это единственное, что может быть на твоей стороне, Флавио!

Ливия стиснула зубы, чтобы не закричать во весь голос. Она во что бы то ни стало должна была контролировать свои эмоции. Она не опустится до того, чтобы устроить сцену перед этими мужчинами, которые зачарованно смотрели на нее. Она уже представляла оживленные разговоры за ужином в кругу семьи.

— Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказала она.

Флавио взял в руки лежавшую перед ним перьевую ручку, снял колпачок и повернулся к Марко.

— Где документы?

Марко смотрел на Ливию с вожделением, и довольная ухмылка играла на его губах. Она знала его всю жизнь и могла читать его мысли как открытую книгу. Он понимал, что она в его руках, и наслаждался каждой секундой. Она не захотела стать его женой, и теперь пришло время расплаты. Марко откровенно упивался своей властью, его чересчур мясистые губы блестели, а на лице читалось удовлетворение, вызывавшее в ней чувство тошноты. Он открыл лежавшую перед ним папку, достал оттуда несколько скрепленных листков и протянул их Флавио. Высокомерный и жалостливый взгляд, который он бросил при этом на своего друга, уколол молодую женщину в самое сердце. Как ее брат мог дружить с таким ничтожеством? Марко не мог быть ничьим другом. Этот хитрый и изворотливый мужчина не отличался особым умом.

— Стой! — велела она.

Дрожа от ярости, она открыла свою сумку и принялась рыться в ней непослушными пальцами. Разозлившись, что не смогла сразу найти то, что искала, она вывалила ее содержимое на пол. Миниатюрное зеркало, пудреница, бумажник, паспорт разлетелись по полу. Ливия взяла в руки красную тетрадь и направилась к брату.

Юный Джанни отступил на шаг, чтобы пропустить ее.

Она с силой хлопнула тетрадью Гранди по листам договора, лежащим перед Флавио. Все взоры устремились на старую запятнанную обложку. Мужчины затаили дыхание. Казалось, в тишине было слышно, как от напряжения скрипят их мозги.

Не следует недооценивать силу суеверия у муранских стеклоделов. Укрывшись за кирпичными фасадами своих мастерских с вечно бодрствующими высокими трубами, они создали себе репутацию опасных и предприимчивых коммерсантов. На протяжении веков они являлись привилегированными гражданами Светлейшей, которая их холила и лелеяла и даже предоставила право чеканить монеты. Но если в их генах и были заложены удача и богатство, вкус нищеты и невзгод тоже был им хорошо знаком. Недоверчивые, искусные, немногословные, они уважали традиции и почитали своих предков. И были такие вещи, прикосновение к которым влекло за собой молниеносное проклятие.

— Наш дед, умирая, передал ее мне, — произнесла Ливия низким голосом, таким глубоким и чувственным, что мужчины наклонились вперед, чтобы не упустить ни слова. — Он доверял мне, и я выполнила его последнюю волю. И сегодня я заклинаю тебя его именем и именем нашего предка, пролившего свою кровь, чтобы сберечь эту книгу, не продавать мастерские Гранди.

Флавио часто заморгал и опустил взгляд на тетрадь. Ливия увидела, как по телу брата пробежала дрожь, и его тонкая шея показалась ей вдруг невероятно хрупкой. Набалдашник его трости переливался в луче солнца. Медленным, благоговейным движением он протянул руку и коснулся красной обложки.

Она вспомнила изуродованные руки Андреаса, шрамы на его теле, отстраненный взгляд, когда он говорил о войне. Флавио вернулся сломанным из тех же боев, из этой безжалостной России, о которой ей не было ничего известно, и тогда она не захотела его понять. Два года назад у нее не было ни терпения, ни мудрости прислушаться к его отчаянию. Внезапно она с тоской подумала, что во всем происходящем виновата она сама.

Если бы она постаралась понять брата, сдерживая свою импульсивность и надменность, не случилось бы той ночи любви с Франсуа, она бы не забеременела и, возможно, не стояла бы сейчас в роскошном кабинете Дзанье, обнажая свою душу перед мужчинами, которые пожирали ее глазами.