Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917–1953 гг.) - Джули Хесслер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как мы убедились, правоохранительные мероприятия и внесудебные репрессии были привычной реакцией сталинского окружения на нежелательные формы обмена. Неудивительно, что эти методы продолжили применять к рынкам и после 1932 года. Однако во время войны подход к нелегальной и полулегальной торговой деятельности смягчился, что разительно отличало этот кризис от предыдущих. Учтя опыт 1931–1932 годов, в период чрезвычайного положения в стране Сталин не желал повторения событий тех лет и не хотел совершать ошибки, сделанной до него Лениным, то есть зайти «слишком далеко… по пути закрытия местного оборота». Смягчение наказаний способствовало расширению неформальной торговой деятельности и укреплению ее явно противозаконных черт.
В этой главе прослеживается эволюция частной торговли после 1932 года в ее общественных формах, экономических функциях и взаимоотношениях с государством. В первом разделе исследуется развитие базаров сталинской эпохи от их бессрочной легализации в 1932 году до послевоенного периода. Эти базары существовали в двух формах: в виде крестьянских рынков, которые власть явно одобряла, а чиновники постоянно стремились направить в социалистическое русло, и в виде блошиных рынков, которые создавали больше сложностей как места легальных и нелегальных сделок. Во втором разделе рассматривается возрождение явления «мешочничества» на фоне постоянных несанкционированных поездок за товарами, составляющих заметную часть рыночной торговли в небольших городах. Далее дается обзор возобновления частной предпринимательской деятельности в конце войны. В заключительном разделе главы делается попытка обрисовать более долгосрочную перспективу, сопоставляя социальную организацию неформального частного сектора сталинской эпохи с официальными предприятиями времен НЭПа.
Базары сталинской эпохи
Специалистам по экономической истории известно, что «колхозные рынки» сталинской эпохи продолжали поставлять значительную часть продовольственного снабжения городов, однако для историков из других областей этот факт является наиболее примечательным. Поскольку в тот период сельхозпродукция предприятий обобществленного сектора не была широко представлена на рынках, торговую деятельность крестьян следует толковать как легальный частный сектор советского сельского хозяйства[460]. В 1939 году (спустя десять лет с начала коллективизации) этот частный сектор обеспечивал 33 % картофеля (в килограммах), потребляемого в домохозяйствах служащих, 46 % других овощей, 60 % фруктов и ягод, 54 % молока, 27 % сливочного масла и 46 % мяса и мясных продуктов, в том числе 58 % парного мяса. На долю рабочих, которые чаще получали посылки с едой от родственников из деревни и имели собственные огороды, приходился несколько меньший процент продуктов питания, приобретаемых в частном секторе. Это средние всесоюзные показатели. В столицах доли были ниже, но городское население крупных частей страны приобретало на рынке практически все продукты питания, кроме хлеба, риса и зерновых продуктов[461].
Социалистическая реконструкция, очевидно, не стерла много-укладности, которую идеологи рассматривали как определяющую черту НЭПа. Колхозные рынки, основу которых составляли хозяйства отдельных крестьян и, во все большей степени, коллективизированные личные крестьянские участки и скот, сохранили то, что Б. Кербле называл «традиционным обликом крестьянских рынков» [Kerblay 1968:131][462]. Готовность властей принять крестьянскую торговлю в качестве компонента социалистической торговли основывалась на убеждении в том, что «традиционный облик» первой можно вытеснить обновленным, социалистическим обликом, отмеченным преобладанием обобществленных хозяйств, предлагающим много продуктов питания по низким ценам и имеющим сходство с «культурной советской торговлей». Этими целями определялась политика центральной власти по отношению к рынку уже в 1932 году, однако на время голода они в рабочем порядке были свернуты в пользу мер по временному закрытию рынков, «административных мероприятий» и стандартного репертуара методов Советского государства по перемещению продовольствия от рынка к органам снабжения[463].
«Культурная торговля» на базарах имела мало общих черт с изобилием «Гастронома № 1». В лучшем случае она предполагала наличие ряда услуг для крестьян-торговцев, а на самом элементарном уровне «культурные» рынки обеспечивали уборку мусора в конце каждого дня. Предсказуемо, что рынки в большинстве городов не дотягивали даже до этих стандартов, и на протяжении довоенного периода торговые чиновники сожалели об их «некультурном» состоянии. С 1932 по 1934 год в этих жалобах отмечалась сохраняющаяся роль частных перекупщиков и независимых крестьян, которые часто охотнее соблюдали санитарные нормы, чем прошедшие коллективизацию крестьяне и колхозы[464]. К 1935 году в дискуссиях представителей власти о крестьянской торговле «перекупщикам» и «частным торговцам» уже не уделялось столь значительного внимания, но проблемы соблюдения санитарных норм оставались частью повестки. На совещаниях, посвященных колхозным рынкам, проводившихся в Наркомате внутренней торговли, какой-нибудь депутат мог похвастаться «белоснежными передниками» и порядком на своих рынках, но большинство выражали стыд по поводу плохого оборудования, недостаточной уборки мусора и (особенно это касалось рынков в малых городах) уличной грязи по щиколотку (рис. 7). Даже Арбатский рынок в Москве, где «совершают покупки дипломаты», страдал от недостатка низовой культурности. Из-за нехватки железа крестьянские ларьки не имели крыш от дождя и снега, и даже в ноябре 1936 года один иностранец описывал «замерзших, оборванных, полуголодных мужчин и женщин» на Арбатском рынке, которые «целый день сидели на каменном полу, стараясь продать мясо в грязных мешках»[465].
Рис. 7. Крестьянский базар в Башкирии, 1932 год.
Фото предоставлено Российским государственным архивом кинофотодокументов (РГАКФД)
В первой половине десятилетия более амбициозной целью, поставленной перед уличными рынками, было обеспечение крестьян-торговцев возможностью получать все необходимые товары и услуги на месте. Летом 1932 года в населенные пункты были спущены два распоряжения на эту тему, в которых муниципальным советам было приказано открыть парикмахерские, ветеринарные кабинеты, кузницы, обувные лавки и юридические службы. В Одессе тем летом чиновники бесконечно говорили об открытии «культурных» кафе, оборудованных кранами, чтобы крестьяне могли мыть руки[466]. Гостиницы и ночлежки в окрестностях базаров предполагалось превратить в крестьянские гостиницы (так называемые дома крестьянина) с рядом удобств: безопасной стоянкой для лошадей и телег, внутренней сантехникой, сытной недорогой пищей, кинотеатром, библиотекой и проведением регулярных лекций на сельскохозяйственные темы[467]. Неудивительно, что такие дома не всегда соответствовали этим стандартам, а те, что соответствовали, могли быть использованы для других целей из-за собственнической психологии их руководителей. В 1933 году в недавно отремонтированном одесском Доме крестьянина размещали
