История России с древнейших времен. Книга ХIII. 1762—1765 - Сергей Соловьев

Воронцов писал, что один общий приятель Питту и ему уверял его, что Питт выражал крайнее удивление, почему настоящее министерство ничего не делает по польскому вопросу, почему оно после получения известия о смерти Августа III не отправило немедленно курьера в Петербург с предложением своих услуг и с уверением, что если Франция вмешается в дело, то Англия не только употребит все средства воспрепятствовать этой державе в исполнении ее намерений, но постарается совершенно уничтожить их. Питт прибавил, что если министерство будет и вперед вести себя так в польском деле, то он выскажет свое мнение в палате общин, выразит свое удивление, что лондонский двор обнаруживает такое равнодушие в таком важном деле. На это Панин заметил: «Он обманывает, он лжет. Никогда человек со смыслом не скажет, что известный двор должен отправить курьера к другому двору с предложением услуг. Дворы предлагают друг другу добрые услуги только в случае несчастия; здесь это великодушие, тогда как в другом случае это низость и подлость».

Воронцов должен был потребовать от английского министерства, чтоб оно перевело своего резидента Ратона (Wroughton) из Дрездена в Варшаву. Воронцов в письме к графу Галифаксу имел неосторожность прибавить, что исполнение этого желания императрицы может ускорить желанное заключение союзного договора с Россиею. За это он получил от императрицы такой рескрипт: «Как мы вообще имеем причину довольными быть ревностию и тщанием вашим к службе, так, напротив того, не хотим ныне скрыть удивления нашего по поводу французской пиесы, которую прислали вы сюда, по сообщении оныя статскому секретарю графу Галифаксу. Вы не можете сами не признаться, что весьма неумеренно и неприлично окончание помянутой пиесы, когда в замену переведения аглинского резидента из Дрездена в Варшаву полагается некоторым образом кондициею с нашей стороны ускорение трактуемых между нами и Англиею трактатов. Мы требовали от аглинского двора такой угодности, которая сама по себе ничего не значит и не может иметь следствий, ибо весьма равно для Англии содержать министра своего в Дрездене или Варшаве, потому что в одном и другом месте может он ей равные показывать услуги, а в соответствие сей малой угодности обязали вы нас в таком деле, которое интересует пользу и честь империи нашей, когда мы не инако с Англиею или с другою какою державою намерены заключать трактаты как с равною для обеих сторон выгодою. Сверх того, вышепомянутое важное, но по всем околичностям крайне излишнее прибавление в французском переводе вами переделанного рескрипта не только не имеет основания правды, но с собственным вашим графу Галифаксу торжественным уверением, что вы неправды сказать ни для чего на свете не в состоянии, совсем несогласно, когда о таком кондициальном требовании к вам не писано, да и писать о том невозможно было. Итак, вы, объявя оное за истину, подвергли как собственный свой, так и дворовый кредит безвременно явному предосуждению. Примечая вам, таким образом, справедливое наше по сему случаю удивление, удостоверены мы, что ошибка ваша произошла от избытка усердия, и для того довольствуемся только в запас подтвердить вам, дабы вы впредь, осторожнее поступая, не делали без нужды письменных сообщений, а особливо в таких делах, где и одни словесные изъяснения достаточны быть могут».

Воронцов оправдывался, но противоречил себе в своих оправданиях: выставлял, что сделанная им прибавка ни к чему не обязывает Россию, представляя голый комплимент, и в то же время утверждал, что без этого прибавления английский двор не решился бы исполнить требование русского — перевесть Ратона из Дрездена в Варшаву — по своей холодности к польским делам.

В конце ноября Воронцов писал, что Англия долго не примет никакого участия в общих делах Европы. Но в Петербурге кроме польских дел считали нужным содействие Англии еще в шведских делах. По поводу субсидного трактата, предложенного Франциею Швеции, Екатерина приказала Воронцову в дружеской откровенности обратить внимание английского министерства на это французское предложение и побудить его к скорой посылке своего посланника в Стокгольм. Воронцов отвечал, что это было бы совершенно согласно и с английскими интересами, ибо, несмотря на заключение мира между Франциею и Англиею, британские министры не могут не понимать, что союз между Испаниею и Франциею имеет целью одну Англию, чтоб со временем при первом удобном случае нанести ей удар. Несмотря на то, он, Воронцов, должен сказать, что хотя бы лондонский двор и держал в Швеции своего министра, то никак не помешает союзу этой державы с Франциею, разве только обещанием субсидий; но известно, что Англия никому в мирное время субсидий не дает, а еще менее при настоящем министерстве, которое не посмеет потребовать у нации ни малейшей суммы. Туча, собирающаяся от оппозиции, страшит министров более, чем все политические в Европе приключения и союзы, против Англии заключенные. На этом донесении Екатерина написала: «Когда другие виднейшие политические консидерации не дозволяют распространить свое старание, чтоб совсем того не допустить или другим подобным перебить то, что заключается в предосуждение интересов, тогда благоразумие требует старания изыскивать и положить такие антравы тому заключенному делу, дабы оно в следствиях своих оставалось без всякого действа. Таковой надлежит теперь быть нашей с английским двором общей политике в рассуждение шведской с Франциею новой алиянции. Ибо совсем ее не допустить к заключению, нам надобно употребить такую корюбцию (коррупцию), которая б произвела чрезвычайный сейм и революцию в правительстве шведском, а Англия б дала столько субсидей, чтоб та держава могла себя искупить из всех своих нужд и недостатков. Но как ни то, ни другое не может согласоваться с нашими другими настоящими делами, то и надлежит соединенно стараться при тамошнем дворе сочинить и содержать такую партию, которая б своим перевесом в делах национальных приводила в слабость помянутую алиянцию и не допускала б ее действия. Я о сем пространно рассуждала с послом аглинским, а и на случай приезда в Стокгольм аглинского министра тоже может служить новыми инструкциями графу Остерману».

16 декабря Воронцов уведомил свой двор о разговоре, который он имел с графом Сандвичем, преемником Галифакса по северному департаменту иностранных дел. Сандвич именем короля объявил ему, что к английскому резиденту в Варшаве посылаются указы, чтоб он при избрании нового польского короля наблюдал две вещи: свободу голосов при выборах и непременное сохранение областей Польской республики, чтоб они никем не были захвачены. Воронцов отвечал, что никак не ожидал такого сообщения и что касается сохранения в целости польских владений, то предписание на этот счет излишне после объявления России, что она не имеет намерения раздроблять Польшу. На этом объявлении действительно основана целость всех частей Польши, ибо если бы русская императрица намерена была отнять у Польши какую-нибудь область, то каким бы образом английский резидент господин Ратон мог спасти от этого республику? Этот ответ очень понравился Екатерине, она написала на депеше: «Сей ответ похвалы достоин, лучше сказать было невозможно».

Дополнения

К примеч. 201. В шведских делах 1768 года есть перевод записки шведского посланника в Петербурге Дюбена, где сказано: «Генералы граф Захар Чернышев, Румянцев и Панин за великую обиду себе ставили, что главная команда над назначенным в Польшу корпусом поручена была младшему генералу князю Волконскому, посему Чернышев просился в отставку, и как тотчас он в том удовольствован и о такой его отставке обнародовано было весьма унизительным для него указом, то он в немалой заботе находился и всевозможным образом старался опять в службу принятым быть, что наконец, хотя и не без великих затруднений, графы Орловы ему исходатайствовали»

Приложения

1) Протокол учрежденного при дворе собрания. 1762 года, 18 мая.

Тайный секретарь Волков вручил собранию подписанное его и. в-ством оному повеление, в том состоящее, чтоб 1) стараться получить от Дании наследные его величества земли силою, и к тому не токмо все потребное тотчас приуготовить, но и действительно за дело приниматься; 2) чтоб армия всегда в хорошем состоянии содержана была и никакого недостатка не претерпевала; 3) чтоб потребные для того денежные суммы иметь и в готовности содержать и о всех государственных доходах попечение возыметь, а излишние расходы сократить; 4) чтоб в будущем примирении принять участие и 5) чтоб не оставлять в небрежении и прочие обширных здешних областей границы. И вследствие того он же, тайный секретарь, словесно объявил, что начатие войны против Дании почитает его и. в-ство толь нужным и справедливым, а нынешнее время в рассуждении пребывания здешних войск в Германии и генеральной почти всюду войны толико к тому удобным, что подобного, может быть, никогда не случится, что потому пропущение оного было бы во всем непростительно. Потому его и. в-ство и хощет, чтоб данные его о том повеления как наискорее возможнейшим образом и по лучшему разумению самим делом исполняемы, а никакие к затруднению оного клонящиеся представления его в-ству подаваемы не были. И наконец, что буде потребных на то денежных сумм, яко главнейших и необходимых способов, на лицо нет, а приисканные Сенатом четыре миллиона рублев на чрезвычайные расходы не так скоро получены быть могут, как того настоящая нужда требует, то его и. в-ство находит удобное и ближайшее к тому средство в делании банкоцеттелей. По выслушании всего этого предъявленный способ к скорому получению денег найден основательным.