Восстание декабристов. Мифы и правда о 14 декабря 1825 года - Владимир Андреевич Брюханов

и Голицын ознакомились с этим спешным делом двумя-тремя часами позже — не может же быть позднее: ведь они заведомо находился в маленьком тогда Петербурге, а их секретари и адъютанты всегда должны были иметь возможность срочно вызывать их во дворец!

Сколько требуется затем времени, чтобы узнать, где именно служит Свистунов (если этого не знал Милорадович, знакомый практически со всеми гвардейскими офицерами!), связаться с его начальством и выяснить факт свежей командировки? Совершенно очевидно, что немного — ничуть не более того, чем выяснить, где же находятся Никита Муравьев и Захар Чернышев. И это как бы подтверждается воспоминаниями Николая.

Но дело в том, что в последних говорится об отпуске Свистунова, а не о командировке!

Могло ли это быть недоразумением или неточностью памяти царя, записавшего свои воспоминания через десять лет?

В принципе — да, т. к. в приведенном тексте содержится несколько неточностей, в том числе довольно существенная: участие С.Г. Волконского в заговоре выяснилось лишь после показаний Майбороды генералу А.И. Чернышеву в Тульчине 22 декабря и С.П. Трубецкого Следственной комиссии в Петербурге 23 декабря; арестован же Волконский был только 7 января 1826 года в Умани. Далее: в 1825 году А.И. Чернышев еще не был графом, а получил этот титул лишь в следующем году — за рвение в разоблачении декабристов. Так же и штаб-ротмистр Г.А. Мантейфель не был тогда генералом. Кроме того, неверно указан полк казачьего полковника С.С. Николаева, посланного Дибичем за Вадковским. Однако, все эти детали не имеют непосредственного отношения к событиям 12–14 декабря в столице.

А вот если бы Милорадович сообщил о командировке Свистунова, то сразу бы возникли вопросы: куда она, когда началась и т. д., а главное — нет ли практической возможности ускорить арест Свистунова? Ничего подобного, однако, не происходило. Ясно, что сообщив об отпуске Свистунова, Милорадович просто солгал.

Командировка, в которую Свистунов уехал вместе с близким к нему корнетом того же Кавалергардского полка Н.А. Васильчиковым (тоже состоящим в заговоре), несомненно, имела место; во время нее Свистунов и был арестован, когда за дело взялись уже преемники погибшего Милорадовича.

Когда же Свистунов отправился в командировку?

Хорошо известно, что весь день 12 декабря 1825 года Свистунов провел в Петербурге. Утром или даже днем Свистунов совещался со своими товарищами — молодыми заговорщиками из Кавалергардского полка. Затем двое из последних — поручик И.А. Анненков и корнет Д.А. Арцыбашев — ездили к Е.П. Оболенскому, где застали и Рылеева.

Там собралась довольно интересная компания: помимо двоих названных кавалергардов представители от еще трех гвардейских полков и флотского Гвардейского экипажа: поручик А.Н. Сутгоф (сын генерала), подпоручик Н.П. Кожевников, поручик барон А.Е. Розен, корнет князь А.И. Одоевский, флотский лейтенант А.П. Арбузов.

В официальном докладе Следственной комиссии говорится: «Князь Оболенский сообщил им приказ диктатора и Думы стараться в день, который назначится для присяги, возмутить и вести за собой на Сенатскую площадь сколько им будет возможно нижних чинов из полков своих, а если не удастся, то по крайней мере быть самим». При этом был изложена и четкая схема восстания: «приготовлять солдат к возмущению изъявлением сомнений в истине отречения государя цесаревича и с первым полком, который откажется от присяги, идти к ближайшему, а там далее, увлекая один за другим. /…/ потом все войска, которые пристанут, собрать перед Сенатом и ждать, какие меры будут приняты правительством. Они думали, /…/ что ваше величество, не употребляя силы для усмирения мятежников, решитесь скорее отказаться от прав самодержавия и вступите с ними в переговоры».

В мятеже действительно приняли самое горячее участие все перечисленные мальчишки, кроме кавалергардов: Анненков и Арцыбашев сразу проявили нерешительность, ссылаясь на слабость авторитета заговорщиков в своем полку, а затем, в отличие от других участников данного совещания, не появлялись на дальнейших собраниях, имевших место на квартире уже у Рылеева.

Отметим поразительный факт: выступление Оболенского перед собранными молокососами — первое по ходу событий указание на директивное решение, принятое о восстании. Не существует никаких других упоминаний об обсуждении этого вопроса, которое завершилось бы голосованием или каким-либо иным коллективным или даже индивидуальным окончательным решением.

На всех совещаниях заговорщиков, имевших место до 11 декабря включительно, происходивших преимущественно на квартире Рылеева, такое решение не принималось — происходило как бы предварительное обсуждение вариантов.

На совещаниях, происходивших там же 12 (после описанного выше) и 13 декабря, такое решение тоже не принималось. Обсуждалось множество принципиальных и технических подробностей; некоторые отбрасывались, а другие принимались к практической реализации, высказывалась масса сомнений, но и тогда не решелся вопрос: или-или. Похоже, все уже было решено до появления Рылеева в квартире Оболенского, а затем — вызова туда же семерых перечисленных молодых людей, которым была спущена прямая директива.

Кто же принял это решение?

Прежде чем дать очевидный ответ на этот вопрос, рассмотрим до конца, кто и как распорядился судьбой Свистунова.

Помимо совещания у Оболенского, там же имело место, как очевидно из нижеследующего, и сообщение Анненкова и Арцыбашева руководителям «Северного общества» о командировке Свистунова.

Свистунов оставался в Петербурге до позднего вечера 12, более вероятно — до 13 декабря и даже возможно до раннего утра 14 декабря — это следует из перечисленных ниже фактов.

Известно, что Анненков и Арцыбашев, вернувшись от Оболенского, продолжили совещания с товарищами, уговаривая Свистунова остаться и принять участие в восстании, о котором до этого и речи не было. Свистунов отказался.

Кроме того, отправляясь в поездку, он отказался взять на себя передачу «Южному обществу» решения о восстании, о чем его просил Оболенский, но согласился передать в Москву к М.Ф. Орлову письмо от С.П. Трубецкого и какое-то устное сообщение к С.М. Семенову. Следовательно, он не только сносился, но, возможно, и непосредственно виделся с самими руководителями «Северного общества» уже после окончательного решения о восстании, продекларированного на дневной встрече Оболенского и Рылеева с его однополчанами и другими молодыми заговорщиками.

Следственная комиссия утверждала, что это письмо Трубецкого было отправлено одновременно с тем письмом А.А. Пущина туда же в Москву, которое цитировалось нами выше, и также было написано после окончательного решения о выступлении заговорщиков. Третье письмо, отправленное тогда же, было написано Трубецким к С.И. Муравеву-Апостолу и послано с другим добровольным курьером — девятнадцатилетним прапорщиком Ипполитом Муравьевым-Апостолом, самым младшим из братьев. Все эти письма были отправлены 12 или 13 декабря (последнюю дату указывала Следственная комиссия) — точнее установить трудно, но не ранее вечера 12-го, когда все их отправители и инициаторы (Трубецкой, Пущин, Рылеев и Оболенский) едва успели уяснить