Унесенные ветром. Мировой бестселлер в одном томе - Маргарет Митчелл

Но никто не подвергался таким ожесточенным нападкам, как Ретт Батлер. Когда борьба с блокадой стала делом слишком опасным, он продал свои суда и открыто занялся спекуляцией продовольствием. Слухи о его деятельности в Ричмонде и Уилмингтоне доходили до Атланты и заставляли всех, кто принимал его когда-то в своих гостиных, сгорать со стыда.

И все же, невзирая на эти невзгоды и треволнения, население Атланты, насчитывавшее до войны десять тысяч, увеличилось за эти годы вдвое. И даже сама блокада в какой-то мере содействовала повышению престижа Атланты. Прибрежные города с незапамятных времен занимали господствующее положение на Юге — как по части торговли, так и во всех прочих отношениях. Однако после того как южные порты были блокированы и многие портовые города захвачены противником или подвергнуты осаде, Юг уже не мог ждать спасения ни от кого — ему оставалось рассчитывать только на самого себя. Для победы в войне многое теперь зависело от положения во внутренних территориях Юга, и в центре событий оказалась Атланта. Население Атланты переносило не менее тяжкие лишения, чем жители всех других областей Конфедерации, так же жестоко страдало от болезней и вымирало, но значение самого города в результате войны не упало, а возросло. Сердце Конфедерации — город Атланта — билось надежно и сильно, и по его железным дорогам — артериям страны — продолжал безостановочно литься поток составов с рекрутами, снаряжением, провиантом.

В другие времена Скарлетт пребывала бы в безмерном огорчении из-за своих поношенных платьев и заплатанных туфель, но теперь это ее не слишком волновало, поскольку единственный человек, чье мнение было ей небезразлично, не мог ее увидеть. Ближайшие два месяца были, пожалуй, самыми счастливыми в ее жизни за все последние годы. Когда ее руки обвили шею Эшли, разве не услышала она глухие, взволнованные удары его сердца? А этот исполненный отчаяния и муки взгляд — он сказал ей больше, чем могли бы поведать уста. Эшли любит ее. Теперь ее уже не терзали больше сомнения, и эта уверенность приносила ей такую радость, что сердце ее смягчилось к Мелани. У нее появилось даже чувство жалости к ней — жалости с легким оттенком презрения к ее ограниченности и слепоте.

«Когда кончится война… — говорила она себе. — Когда она кончится, тогда…»

Но порой возникала другая мысль, вонзая в сердце холодное жало страха: «Тогда… а что тогда?» Но она отгоняла ее от себя. Когда война будет позади, все как-то решится. Раз Эшли любит ее, он просто не сможет продолжать жить с Мелани.

Но развод же невозможен. И конечно, Эллин и Джералд — рьяные католики — никогда не допустят ее брака с разведенным человеком. Ведь это означало бы отлучение от церкви! Раздумывая над этим, Скарлетт пришла к решению: если встанет выбор между церковью и Эшли, она выберет Эшли. Но боже, какой поднимется скандал! Разведенных не только отлучают от церкви — их перестают принимать в обществе. Они становятся изгоями. Ну что ж, ради Эшли она пойдет и на это. Ради него она готова принести в жертву все.

Когда война кончится, все так или иначе образуется. Если Эшли любит ее, любит по-настоящему сильно, он найдет выход. Она заставит его найти выход. И день ото дня в ней крепла уверенность в том, что он ее любит и, когда янки будут наконец разбиты, сумеет так или иначе все уладить. Правда, Эшли сказал, что янки берут верх. Но Скарлетт считала, что это чепуха. Он был истерзан, подавлен, когда говорил с ней. Впрочем, мысль о том, победят янки или нет, мало заботила ее. Лишь бы война поскорее кончилась и Эшли возвратился домой.

А в марте, когда непогода и слякоть заставляли всех сидеть по домам, судьба нанесла Скарлетт жестокий удар. Мелани, стыдливо опустив голову и отводя в сторону сияющие гордостью и счастьем глаза, сообщила Скарлетт, что она ждет ребенка.

— По мнению доктора Мида, это будет в конце августа или в начале сентября, — сказала она. — Я догадывалась, но до сегодняшнего дня не была уверена. О, Скарлетт, как это чудесно, правда? Я так завидовала тебе, что у тебя есть Уэйд, я так хотела иметь ребенка. И ужасно боялась, что у меня никогда не будет детей, а я хочу, чтобы их была дюжина!

Скарлетт расчесывала волосы, собираясь лечь спать, и ее рука застыла в воздухе, когда Мелани произнесла эти слова.

— Боже милостивый! — пробормотала она, еще не до конца осознав значение услышанного. Затем в памяти воскресла захлопнувшаяся за Мелани и Эшли дверь спальни, и такая боль пронзила ее, словно в сердце ей всадили нож — словно Эшли был ее мужем и она узнала о его неверности. Ребенок. Ребенок Эшли. Как же он мог, когда он любит не Мелани, а ее, Скарлетт?

— Я знала, что ты будешь изумлена, — не переводя дыхания, продолжала лепетать Мелани. — Не правда ли, это изумительно? О, Скарлетт, я просто не знаю, как написать об этом Эшли! Если бы можно было сказать ему, или… или, еще лучше, ничего не говорить, пусть бы он сам мало-помалу заметил… догадался… ты же понимаешь…

— Боже милостивый! — повторила Скарлетт, готовая разрыдаться, и, выронив расческу, ухватилась за мраморную доску туалетного столика, чтобы не упасть.

— Дорогая, что с тобой, не волнуйся так! Ты же знаешь, родить ребенка вовсе не так уж страшно. Ты сама это говорила. Не тревожься за меня. Я ужасно тронута твоим участием. Правда, доктор Мид сказал, что я… что у меня, — Мелани покраснела, — узкий таз, но он надеется, что все будет в порядке. И… скажи, Скарлетт, ты сама написала Чарли, когда узнала насчет Уэйда, или это сделала твоя мать, или, может быть, мистер О'Хара? О дорогая, если бы моя мама была жива и могла написать Эшли! Я просто не представляю себе, как я…

— Замолчи! — вне себя выкрикнула Скарлетт. — Замолчи!

— О, Скарлетт!.. Господи, какая я дура! Прости меня. Знаешь, когда человек счастлив, он всегда становится эгоистом. Я вдруг совсем как-то забыла про Чарли…

— Замолчи! — повторила Скарлетт, стараясь овладеть собой и пряча от Мелани лицо. Никогда, никогда не должна Мелани догадаться или хотя бы заподозрить, какие чувства ее обуревают.

А у Мелани, деликатнейшего из всех земных созданий, слезы выступили на глазах от стыда за свое жестокосердие. Как посмела она воскресить в душе Скарлетт ужасные воспоминания о том, что малютка Уэйд появился на свет, когда бедняга Чарлз уже несколько месяцев лежал в могиле! Как могла она быть такой бесчувственной!

— Дай я помогу тебе раздеться, дорогая! — смиренно проговорила она. — И приглажу щеткой волосы.

— Оставь меня в покое, — с каменным лицом произнесла Скарлетт. И Мелани удалилась вся в слезах, предаваясь мукам самобичевания. Скарлетт не плакала, ложась в постель, но гордость ее была глубоко уязвлена, надежды рухнули, ее снедала зависть к счастливым супружеским парам.

Она думала о том, что не сможет больше жить под одной кровлей с женщиной, которая носит в своем чреве ребенка Эшли, и ей нужно вернуться домой, к родному очагу. Ей казалось, что она не сможет теперь поглядеть в глаза Мелани и не выдать своей тайны. И наутро она встала с твердым решением сразу же после завтрака собраться в дорогу. Но когда они сидели за столом — Скарлетт в угрюмом молчании, тетушка Питти в растрепанных чувствах и Мелани с несчастным видом, — принесли телеграмму.

Моз, слуга Эшли, сообщал Мелани:

«Я искал его повсюду и не нашел. Прикажете возвращаться домой?»

Никто не понимал, что значит эта телеграмма, — они смотрели друг на друга расширенными от страха глазами, и всякая мысль об отъезде сразу вылетела у Скарлетт из головы. Не закончив завтрака, они покатили в город, — телеграфировать командиру полка, в котором служил Эшли, но на телеграфе их уже ждала телеграмма самого полковника:

«С прискорбием извещаю: майор Уилкс, не возвратившийся три дня назад с разведывательной операции, числится пропавшим без вести. Будем держать вас в известности».

Мрачным было их возвращение домой: тетушка Питти плакала и сморкалась в носовой платок, Мелани сидела бледная, прямая, неподвижная, потрясенная Скарлетт забилась в угол коляски. Войдя в дом, Скарлетт, пошатываясь, поднялась по лестнице к себе в спальню, схватила четки и, упав на колени, попыталась обратиться с молитвой к богу. Но слова молитвы не шли ей на ум. Душа ее была объята ужасом — страшная мысль сверлила мозг: господь отвернулся от нее за ее грех. Она полюбила женатого мужчину, она пыталась увести его от жены, и господь отнял у него жизнь, чтобы покарать ее. Ей хотелось молиться, но она не решалась поднять глаза к небесам. Ей хотелось плакать, но глаза ее были сухи. Слезы жгли ей грудь, душили ее, но не могли пролиться.

Отворилась дверь, и вошла Мелани. Ее бледное лицо в ореоле темных волос было как вырезанное из белой бумаги сердечко, в огромных глазах застыл страх. Она походила на заблудившегося во мраке ребенка.