В твоих руках не страшно (СИ) - Островская Ольга

Такому ему противиться сложно. Сейчас со мной король говорит. Но и мне нужно помнить, что я Верховная. И я… имею право на собственное мнение. Имею! И пора мне самой для себя это осознать!

Хочет поговорить? Хорошо? Но… если снова начнёт мне, как ребёнку малому и несмышлёному, запрещать разговаривать с Кахин, или с кем-то ещё, я больше не буду смиренно молчать и соглашаться.

— Да, Аедан. Я закончила. И могу с тобой поговорить, — произношу ровно, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к нему.

Наши взгляды встречаются, и его несносное величество удивлённо вскидывает брови. Наблюдает, как я подхожу. Улыбается хищно, протягивая мне руку.

— Постой, Дан, — неожиданно окликает его Кахин. — Пожалуйста, подойди. Я должна тебе сказать…

Взгляд моего демона снова мрачнеет. Пару секунд он молча смотрит прищурено на немощную старушку, умоляюще тянущую к нему руку. А потом, скрипнув зубами, всё же подходит к кровати.

— Я слушаю.

Глава 91

Кахин закрывает глаза, судорожно вздыхая. Качает головой сокрушённо… И поднимает на него тоскливый взгляд.

— Я знаю, что ты никогда не простишь меня, Дан, — произносит тихо.

— Для этого не нужно быть прорицательницей, — роняет мой демон холодно.

— Да. Да, ты прав, — согласно кивает она. — Но… я хотела, чтобы ты знал. Мой дар ушёл. Значит, и жизнь на исходе.

Я вскидываюсь отрицательно, даже возразить пытаюсь, но Кахин останавливает меня, подняв дрожащую руку.

— Этого не изменить, дитя. Это непреложный закон. Странницы живы, пока несут свой дар миру. Если дар уходит, значит, наш путь завершён. Я уже очень много прожила. И благодаря тебе, проживу ещё пару лет, но не дольше. И когда выздоровею и уйду отсюда, мы больше не увидимся. Мне бы хотелось сказать, что я ни о чём не жалею. Но это не так. Дан… — её взгляд снова обращается к внуку. — Я не прошу тебя простить меня. Я пыталась поступать правильно… но делала ошибки… много ошибок. Ты был прав. Ослеплённая своим предназначением, я не всегда выбирала тот путь, который был действительно правильным. И однажды я пошла против воли богов. Я пыталась уберечь свою дочь от её судьбы, запрещая любить твоего отца. Я знала, что это неизбежно и, что приведёт её к гибели. Но она не послушалась меня. А я, ослеплённая горем и гневом, не смогла найти другого способа спасти её. Правда сокрылась от меня. Пока не оказалось слишком поздно. Я знаю, что ты не веришь в то, что я не могла предупредить. Но это действительно так. Я не успела. Я не видела, когда за ней придёт смерть. А когда увидела… была слишком далеко.

— Ты могла сказать, что её убьёт туманный демон, — непримиримо чеканит Аедан. — И отец бы предотвратил это.

— Нет. Не могла. Это изменило бы судьбу мира. Необратимо. Пройдут годы и ты поймёшь. Я пыталась найти другой путь. И не смогла. И об этом буду вечно жалеть.

Пару минут проходит в гробовом молчании. Они смотрят друг другу в глаза. Такие далёкие друг от друга, какими могут быть только те, кто мог бы быть близок.

— Твоя беда, Кахин, в том, что ты слишком много на себя берёшь, — наконец нарушает воцарившуюся тишину Аедан. — Ты считаешь себя великой вершительницей судеб. Говоришь, что не смогла найти другой путь? А просто поговорить и всё объяснить тоже не могла? С моими родителями? Со мной? Про то, что может изменить судьбу мира, как ты говоришь, а что нет? Или думаешь, я так глуп, что не понял бы великого божественного замысла, который тебе открылся? В общем, неважно уже. Твои сожаления я выслушал. Выгонять на улицу умирать не собираюсь. Но на большее с моей стороны не рассчитывай. И на глаза мне не попадайся. Моё мнение о тебе остаётся прежним, — чеканит сурово, а затем, развернувшись, направляется ко мне. — Идём, Мина.

Прорицательница устало улыбается дрожащими губами, опускаясь на подушки. И закрывает глаза, в уголках которых блестят непролитые слёзы.

Из спальни Кахин мы выходим, держась за руки. Аедан выглядит хмурым и задумчивым. И я уже догадываюсь, что он мне сейчас скажет. Его последние слова, обращённые к Кахин, однозначны и весьма категоричны. Но и я уже не могу просто так смириться с его решением. По крайней мере в том, что касается меня лично.

— Аедан, постой, пожалуйста, — тяну я его за руку, прежде чем мы успеваем выйти из небольшой гостиной в коридор.

И это внезапно очень сильно напоминает мне вчерашний день. То, как он вёл меня к гроту, а я остановилась, почувствовав взгляд Кахин. Даже спина моего демона напрягается почти так же. Да и лицо довольным никак не выглядит. Но я должна сказать.

— Я знаю, что ты сейчас мне скажешь, — выпаливаю прежде, чем рассеется моя решительность отстаивать своё мнение.

— Неужели? — удивлённо поднимает он брови.

— Да, — я для смелости даже кулаки сжимаю. И продолжаю сбивчиво: — Ты собираешься запретить мне приходить сюда. И я понимаю, почему ты так категоричен. Но… это не повод запрещать мне общаться с ней. Я не ребёнок. Я не глупа, и могу понять, когда мною манипулируют. И не так наивна и доверчива, как ты считаешь. То… что я доверилась тебе… это… это исключение. Просто ты такой… хороший. И… настойчивый. Но я… Я хочу знать о своей родне. Понимаешь?

Аедан молчит, странно смотря на меня. Словно до конца не верит в то, что слышит. А ведь я уже что-то подобное ему говорила. Но хоть не перебивает, за что я безмерно благодарна. И мне становится немного легче изливать ему душу, делясь наболевшим.

— При дворе в Аделхее все были уверены в том, что мама родила меня от какого-то случайного любовника, который бросил её, как только узнал, что она беременна. Обсуждали это у меня за спиной. Пальцами тыкали. Мамин муж… он никогда меня не признавал, не скрывал, что женился на маме и дал мне своё имя только ради её состояния, обзывал меня ублюдком и бастардом, и даже слова доброго я за всю жизнь от него не услышала. А когда мама погибла, сразу же отрёкся от меня, оставив без гроша. Меня никто никогда не любил кроме мамы и Тори. А единственная мужская любовь, которая мне известна, которую я видела, это больная одержимость Танраггоса. И мне… так хочется услышать о том, кто на самом деле дал мне жизнь, кто погиб, защищая нас с мамой. Хочется… услышать о жрице Олуфеме, которая думала обо мне даже тогда, когда меня на свете ещё не было. Хочется поверить наконец, что я родилась не просто так, не случайно. Хочется узнать о любви своих родителей, что мой отец не бросал нас и мог бы меня полюбить, если бы не погиб. Мне это нужно, понимаешь? И я имею право это получить.

Выговорившись, я застываю напряжённой струной, тяжело дыша. Это так долго кипело внутри меня, так долго давило на сердце, что сейчас я будто каменную глыбу с плеч сбросила. И не могу понять, чего мне больше хочется — плакать, или парить.

— Такое право у тебя действительно есть, — озадаченно произносит Аедан. Поджимает задумчиво губы. И в чёрных глазах мелькает тень сожаления. — Я… даже не думал, что для тебя это настолько важно.

— Очень важно, — шагнув к нему, я прижимаюсь к широкой груди, прячась от всех неприятных воспоминаний в его объятиях.

— Тогда, я не имею права тебе это запрещать, — на мой затылок опускается широкая ладонь, ласково гладя мои волосы. — Но не могу не предупредить. Будь с ней осторожна, Крольчонок.

Глава 92

Что-то изменилось между нами с Аеданом после этого разговора.

Я и раньше довольно часто ловила на себе его внимательные взгляды, привыкла к тому, насколько проницательный мужчина мне достался. И спокойно приняла это, ведь другой бы не пробрался под ту корку страхов, что сковывала моё сердце.

Но теперь у меня всё чаще начало возникать ощущение, что он наблюдает за мной уж слишком пристально. Словно увидел по-новому. И изучает теперь. И вопросы задаёт. Всё больше о моих мыслях, желаниях, мечтах. О моём детстве. О моих взглядах на разные вещи.

После каждого моего визита к Кахин, мне приходилось подробно рассказывать ему, что она мне поведала, о чём мы говорили. И я бы подумала о том, что так мой демон старается удостовериться в том, что его бабушка не наговорит мне чего-то опасного на его взгляд. Но наши с ним долгие разговоры и обсуждения, следующие за этим, получались какие-то уж очень… странные… и личные. Я никогда даже подумать не могла, что с мужчиной можно так откровенно обо всём разговаривать, столько всего обсуждать, стольким делиться.