Наша великая мифология. Четыре гражданских войны с XI по XX век - Александр Широкорад

В такой ситуации Деникин решил оперативно связаться с представителями Антанты. Еще в апреле 1918 г. бывший командующий Румынским фронтом генерал от инфантерии Д.Г. Щербачев, бежавший к румынам, был объявлен представителем Добровольческой армии при королевском дворе. В октябре 1918 г. Щербачев в Бухаресте вступил в переговоры с французским генералом А. Бертело, который был назначен главнокомандующим союзными силами в Румынии, Трансильвании и на юге России.

3 ноября 1918 г. Щербачев после переговоров с Бертело доложил Деникину, что результаты совещания превзошли все его ожидания. Он писал, что генерал Бертело, имеющий поддержку премьер-министра Франции Клемансо, уполномочен «проектировать и осуществлять все вопросы политические и военные, касающиеся юга России и спасения его от анархии». Генерал Щербачев сообщил о достигнутом между ним и генералом Бертело соглашении: «Для оккупации Юга России будет двинуто настолько быстро, насколько это возможно, 12 дивизий, из коих одна будет в Одессе на этих же днях.

Дивизии будут французские и греческие.

Я (генерал Щербачев) буду состоять по предложению союзников и генерала Бертело при последнем и буду участвовать в решении всех вопросов.

База союзников – Одесса; Севастополь будет занят также быстро.

Союзными войсками Юга России первое время будет командовать генерал д’Ансельм с главной квартирой в Одессе.

По прибытии союзных войск, кроме Одессы и Севастополя, которые будут, несомненно, заняты ко времени получения Вами этого письма, союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее организовать и быть свободными для более широких активных операций.

В Одессу, как в главную базу союзников, прибудут огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, железнодорожных и дорожных средств, аэронавтики, продовольствия и проч.

Богатые запасы бывшего Румынского фронта, Бессарабии и Малороссии, равно как и таковые Дона, можно отныне считать в полном вашем распоряжении…».[133]

Генерал Деникин позже вспоминал: «Это письмо своей определенностью выводило нас, наконец, из области предположений. Широкая и конкретная постановка вопроса открывала перед нами новые, необычайно благоприятные перспективы, ставила новые задачи в борьбе с большевиками».[134]

24 ноября в Севастополь пришел британский легкий крейсер «Кентербери», посланный на разведку. А на следующий день заявилась большая эскадра «тетушки Антанты». Как писал Оболенский, ставший главой губернского земского собрания: «Солнце грело, как весной, зеленовато-синее море ласково шумело легким прибоем у Приморского бульвара, с раннего утра наполнившегося густой толпой народа, с волнением ожидавшего приближения эскадры. Я тоже присоединился к этой толпе. Все напряженно смотрели в прозрачную синюю даль. Вдруг толпа заволновалась, кто-то из стоявших на скамейках крикнул – „вот они“, и действительно, на горизонте показалась полоска дыма, потом другая, третья… Суда шли в кильватерной колонне. Дредноуты, крейсера, миноносцы…».[135]

Впереди шли британские дредноуты «Суперб» и «Темерер», за ними – французский дредноут «Джастис» («Justice») и итальянский «Леонардо да Винчи», крейсера «Галатея», «Агордат» и девять эсминцев.

«Толпа кричала „Ура!“ и махала шапками. Наконец, свершилось то, чего мы ждали в течение четырех лет войны и двух лет разложения России».[136]

Как только дредноуты бросили якорь, к британскому флагману двинулись три катера: на одном находились деятели нового крымского правительства, на другом – губернского земского собрания, а на третьем – представители Добровольческой армии. Англичане быстро поставили почетную публику на место, как в переносном, так и в прямом смысле. Им пришлось постоять пару часов в помещении линкора, где не было мест для сидения. Затем их принял британский адмирал Колторн. Он выслушал гостей, но отказался вступать в какие-либо переговоры, сославшись на отсутствие инструкций от своего правительства.

На берег были высажены шестьсот британских морских пехотинцев и 1600 сенегальцев из 75-го французского полка. Англичане строго потребовали, чтобы на всех судах в Севастополе были спущены Андреевские флаги и подняты английские. Однако другие союзники потребовали и свою долю в разделе германских и русских судов.

Как писал советский военно-морской историк В. Лукин: «Англичане споров не заводили, и когда французы пожелали поднять свои флаги на боевых германских подводных лодках, коих было четыре „UB-14“, „UВ-42“, „UВ-37“, „UВ-23“, то англичане спустили на двух из них свои флаги, а французы подняли свои. На „Воле“ и миноносцах были подняты английские флаги и посажена английская команда (было оставлено всего три русских офицера), и суда эти отправились в Измид (залив и порт в Мраморном море). Германские подводные лодки англичане быстро снабдили командой, и через три дня суда стали опять действующими боевыми судами, но уже английского флота. Французы лодки только перекрасили, ими не воспользовались, и их две лодки пришли вскоре в полный беспорядок. Про весь происшедший разбор флота напрашивается такая заметка, если судить по имеемым письменным документам. Англичане желали все годное в боевом отношении забрать себе или сделать так, чтобы этих судов не было, т. к. всякий военный флот, кроме своего, им органически противен; французы желали взять флот для того, чтобы как трофеи привести его в свои порта; итальянцы были скромны и вели себя вежливо, греки зарились на коммерческие суда. Для русского офицерства приход союзников вместо ожидаемой радости принес много огорчений. Они не учли того, что Россия была дорога Антанте, как сильный союзник, с потерей же силы – Россия потеряла для них всякое значение. В политическом положении союзники не могли разобраться (и сами русские офицеры в этом путались). Становятся понятными все огорчения офицеров группы „Андреевского флага“, когда например, французы потребовали разоружения русских подводных лодок. Союзники желали обеспечить себя и только, и поэтому оставить лодки боеспособными было для них рискованно. Англичане так и сделали – они сразу увели суда в Измид – „подальше от греха“ как говорится. Им в местной политике белогвардейской России, конечно, было разбираться трудно: так например, когда командующим русскими морскими силами на Черном море был назначен адмирал Канин (назначение это было не то „Крымского“, не то „Уфимского“ правительства), добровольческая армия выдвинула своего адмирала Герасимова. К 27 ноября оказалось, что Канин – Коморси всего моря, а в портах, занятых добрармией – Герасимов; затем – Герасимов является морским советчиком при начальнике армии в Екатеринодаре, а позднее – идет целый ряд новых комбинаций».[137]

Лукин писал это в 1923 г., в пору относительной свободы слова в СССР. Однако уже в начале 1930-х годов советские историки создали миф о «походах Антанты», которая якобы хотела задушить молодую Советскую республику и восстановить в России власть капиталистов и помещиков. Увы, реальное состояние дел в 1918–1919 гг. не только на Черном море, но и на Севере и на Дальнем Востоке ничего не имело общего с этим мифотворчеством. Союзники были совсем не против свержения советской власти, но они вовсе не жаждали увидеть во главе «единой и неделимой» России сильного диктатора типа Колчака или Деникина.

Союзники пришли не для участия в классовой борьбе, а за… «зипунами»! Да, да, они пришли грабить, а при хорошем раскладе и добиться иных политических целей. При этом на первом этапе их более заботили не большевики, а друзья-союзнички – как бы те не урвали более жирные куски. На Черном море англичане побаивались французов и итальянцев, а на Дальнем Востоке американцы – японцев и т. д. Соответственно, интервенты во всех регионах пытались балансировать между белыми армиями и самостийными правительствами.

«Тетушка Антанта» в ноябре—декабре 1918 г. высадила десанты не только в Крыму, но и в районах Одессы, Николаева, Херсона, а также в главных портах Кавказа. Основной контингент оккупантов составляли французы и греки. Наступать в глубь Украины союзники не имели ни сил, ни желания.

Между тем гетман Скоропадский оправдал свою фамилию и убежал из Киева, переодевшись раненым германским офицером (обмотав лицо и голову бинтами). Михаил Булгаков в знаменитой пьесе «Дни Турбиных» почти документально показал финал этой политической оперетты.

В начале 1919 г. Украина погрузилась в хаос. В центральной и восточной частях Украины действовали красные и петлюровцы, а главное – различные банды, в западной части существовали различные местные государственные формирования и банды поляков. За 1919 г. Киев переходил из рук в руки не менее шести раз.