Армагед-дом - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не замечали с ним изменений в последние несколько месяцев? – как можно небрежнее спросила Лидка.
Биологичка задумалась. У нее было много дел. У нее было четверо внуков, которые тоже заканчивали школу. У нее лежал в столе наполовину готовый отчет, а под стеклом – неутвержденные экзаменационные билеты, а дома терпеливо ждал пустой холодильник…
– Н-ну… Вы вот сказали, и я подумала… Может быть, в последние несколько месяцев он… как бы думает о чем-то… как бы погружен в себя… я связывала это с первой любовью, юношеским чувством…
Лидка снова терпеливо кивнула:
– Да, возможно… А больше ничего?
– Нет, – удивленно ответила биологичка. И поглядела на Лидку с подозрением: – А что еще?
Лидка улыбнулась:
– Видите ли… перед апокалипсисом возможны… разные нервные срывы у ребят. Мне показалось, что Андрей чересчур увлекся религиозной литературой, мистикой, прочей чепухой…
Биологичка округлила глаза.
Через три минуты Лидка извинилась за беспокойство и распрощалась.
У инспектора было серое от усталости лицо и пухлые растрескавшиеся губы. А потому говорил он как бы нехотя, едва разжимая рот:
– Вы не замечали за сыном странностей в последнее время?
Лидка улыбнулась устало и снисходительно. Она вполне могла бы не являться в эту сиротскую комнату с решетками на окнах. Ее сын никогда не имел никакого отношения к инспекции по делам несовершеннолетних. И сам факт того, что ее сюда пригласили, есть безусловная ошибка – вот что было написано на ее лице, а если инспектор захочет разглядеть ее глубоко припрятанную тревогу, то без бинокля ему не обойтись.
Стул для посетителей был хлипкий, жалобный, обитый клеенкой; Лидка отвыкла от таких стульев.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась она холодно и отстранение.
Инспектор дернул уголком рта. Ну надо же, говорили его прищуренные злые глаза, явилась по вызову и ведет себя, как с подчиненным в собственном кабинете. Инспектор знал, конечно, кто такая профессор Сотова, и потому ее холодность и отстраненность особенно задевали его.
– Как часто ваш сын не ночует дома?
Так, подумала Лидка. И царственно подняла подбородок:
– Ему уже семнадцать. Иногда он засиживается допоздна у друзей и остается на ночь.
– Иногда – как часто? Раз в неделю? Два раза? Через день?
Лидка вскинула брови, как бы удивляясь настойчивости инспектора:
– Раз в неделю. Иногда реже.
Уголки инспекторского рта опустились еще ниже, отчего губы стали похожи на опрокинутую круглую скобку.
– Вы никогда не слышали, Лидия Анатольевна, о так называемом «Круге Последней Жертвы»?
Лидка тщательно проследила, чтобы на лице ее ничего не отразилось. «Последняя жертва» – Беликов – плеск молока в цистерне… Нет, молоко тут ни при чем.
– «Круге»?… Нет, а что я должна была слышать?
– Это молодежная организация, строящая свою «идеологию», – инспектор пожевал тонкими губами, – на идее о необходимости жертвоприношений. Человеческих жертвоприношений. Чтобы открыть Ворота.
Лидка молчала.
Если бы инспектор прихлопнул бы ее пыльным мешком из-за угла, вряд ли эффект был бы большим.
– Человеческие… жертвоприношения?
Инспектор вздохнул. Поглядел на Лидку мрачно, с подчеркнутым сочувствием, полез в ящик стола и долго рылся в бумагах – казалось, он специально тянет время. Лидка тупо смотрела в его лысеющую макушку. Наконец инспектор выпрямился:
– Вот…
На стол легла стопка черно-белых фотографий скверного качества.
– Посмотрите внимательно, Лидия Анатольевна…
Лидка подавила в себе желание немедленно поднести фотографии к глазам.
– Что здесь? Какое отношение это имеет к моему сыну?
– Посмотрите, – сказал инспектор, и нечто в его голосе заставило Лидку достать очки, надеть на нос, взять со стола стопку глянцевых карточек.
На первой же фотографии Лидка увидела ночной костер, который выглядел бы невинно и буднично, если бы за ним, на втором плане, не было вертикальной скалы и с этой скалы на свисали бы беспомощно чьи-то босые ноги.
Лидка смотрела на фото, чувствуя, как потихоньку поднимаются на макушке покрытые лаком, уложенные в прическу волосы.
– И что же…
– Нет, вы смотрите дальше.
Лидка сняла очки. Тщательно протерла платком. Надела снова.
Лица людей на фото получились нечетко, тем не менее она сразу же узнала девочку Сашу. Саша на корточках сидела у костра – таких фотографий полно в альбоме любого туриста, разве что руки к огню Саша тянула уж слишком красивым, картинным жестом.
Лидка облизнула покрытые помадой губы. Стала смотреть дальше.
Незнакомые Лидке ребята сидели у того же костра. Точка съемки сместилась чуть назад, и на тусклом фото можно было различить, что костер горит в камнях у моря, что мальчики (а на общем плане Саша тоже казалась мальчиком) расположились вокруг огня правильным кругом. И что стоячий камень плоской своей гранью обращен к морю и подвешенный на нем человек изгибается дугой, пытаясь опереться о камень босыми пятками. У Лидки онемели щеки. На следующей фотографии скала была выхвачена крупным планом. Повешенный уже обмяк; вокруг его запястий смыкались не то ремни, не то железные браслеты, к браслетам крепились цепи, живо напомнившие Лидке цепную карусель в парке развлечений. Голова свешивалась на грудь, лица не разглядеть было, но плавки показались Лидке знакомыми.
Нагая жертва – в плавках с якорями?
Уже почти ничего не видя, Лидка механически перебирала фотографии. Ребят снимали, похоже, с лодки. Длиннофокусным объективом. Вот еще несколько снимков; строгость ритуала была нарушена, мальчишки возмущенно махали руками, швыряли камни, прогоняя непрошеного свидетеля. А парень на скале чуть приподнял голову, лишая Лидку возможности верить, что это другой мальчик спер Андрюшкины плавки, собираясь немножко повисеть в них на скале…
В ушах звенело. Какой позор: профессору Сотовой шлепнуться в обморок прямо с этого унизительного клеенчатого стула…
– Лидия Анатольевна, – пробился сквозь звон голос инспектора, – вам валидола?
– Спасибо, – сказала она сквозь зубы. – Буду благодарна.
Он что, специально держит здесь аптечку для нервных посетителей? Для мамаш малолетних преступников, несовершеннолетних жрецов и жертв?
У таблетки был отвратительный вкус. Инспектор опять поморщился, как будто это ему сунули под язык валидол.
– Вы узнали кого-нибудь на фотографиях?
Лидка молчала.
– Видите ли, Лидия Анатольевна…
– Отсюда можно позвонить? – спросила она, еле двигая языком.
– Да. – Инспектор пододвинул к ней разбитый телефонный аппарат цвета весенней травки. – Звоните…
Лидка, ошибаясь и не попадая пальцем в отверстия на диске, набрала знакомый номер.
– Алло… Мама? Ты где?
Лидка медленно, чтобы не видел инспектор, выдохнула. Голос Андрея был совершенно безмятежен.
– У тебя все в порядке? – спросила она, следя за голосом.
– Да. – Кажется, он удивился. Лидка не так часто позволяла курице, хлопотливой толстой курице, прорваться наружу в лишнем звонке, в лишнем вопросе, в лишней толике опеки.
– Я скоро приду, – сказала Лидка и повесила трубку.
Инспектор смотрел на нее. Изучающе. Пристально.
– Что… им инкриминируется? – спросила Лидка, и голос вышел из-под ее контроля. Голос был жалкий, срывающийся, подернутый подступающими слезами.
– Еще валидола? – участливо спросил инспектор.
– Нет. – Лидка качнула головой, отчего сиротская комнатка с решетками на окнах поплыла перед глазами.
– Видите ли, Лидия Анатольевна… Пока что они никого не убили и не причинили увечья. Это, скорее, театр… Игра. Они по очереди репетируют роль жертвы. Ваш сын уже был «жертвой», но, как видите, пришел домой целый и невредимый…
Лидка с ненавистью смотрела в его серые, откровенно насмешливые глаза.
– …Пока они не совершили ничего противозаконного. Они смирные, особенно на фоне прочих молодежных забав. В их группу входят в основном благополучные дети высокопоставленных родителей, лицеисты и выпускники лицея. Идейным вдохновителем считают писателя Беликова, хотя сам Беликов всячески отрицает свою причастность… Я хочу предупредить вас, Лидия Анатольевна. Просто предупредить. Потому что с теми, кто выходит стенка на стенку, даже с теми, кто насилует в подъездах зазевавшихся девиц, с ними все ясно, а вот с этими… Сектанты, фанатики. Я не удивлюсь, если они совершат групповое самоубийство или что-то в этом роде…
Лидка глубоко, до самых пяток, втянула спертый воздух кабинета.
– Лидия Анатольевна… может быть, все-таки возьмете еще таблетку?
– Нет, – сказала она сквозь зубы. – Спасибо. Перебьюсь.
Беликов писал захватывающе. Взявшись за книжку, Лидка, как правило, сперва дочитывала ее до конца и только потом спохватывалась, вспоминая почему-то колоритный плеск в чреве беликовского молоковоза. Здорово, ярко, талантливо, но чепуха-то, немыслимая чепуха…