Агент нокке, или на войне как на войне - Елена Романова

– Мама, – плакала девочка, – пусть папа его уведет! Не надо его нам!

Пришлось Галине строго поговорить с дочерью, рассказать о том, как папа и дядя Гилдор дружили. Маленькая девочка, затаив дыхание, слушала неспешный рассказ матери о боевых подвигах папы и дяди Гилдора, про нелепую гибель молодой волшебницы Дези. И как маленький Дани остался без отца:

– Так у него совсем никого нет? Он совсем один, никто его не жалеет? – переспросила девочка.

– Совсем одни, – сказала ей мама.

Девочка помнила, что когда она сама болела, вокруг нее порхали папа и мама.

Центр вселенной временно перемещался в этот аккуратный глинобитный домик, стоящий в глубине ухоженного сада. Да и болела то Оксанка всего пару раз, да и то не серьезно. Она даже боялась представить себя на месте нового братика: все болит, а вместо мамы и папы чужие люди, вместо своего домика – темный чуланчик (Дани в последнее время не мог выносить свет – сильно резало глаза) в чужом доме. И еще постоянно глотать какую-то гадость, которая все равно не помогает. Ей стало вдруг очень-очень жалко мальчика.

– Бедненький Данька! Я никому не дам тебя обижать! – девочка обняла нового братика своими тонкими ручками, – Пусть только попробуют к тебе сунуться. Мы с папой им всем покажем!

Иван был удивлен. Он думал, что его жена и близко не подойдет к спасенному малышу. Мало того, что она прияла мальчика, как родного, так еще и урезонила слегка избалованную дочку.

– Галина, – восхищено выдохнул супруг, – я уже испугался, что гадюку в жены взял.

А ты у меня, оказывается, такая славная!

– Хватит подлизываться, помоги лучше, – с напускной строгостью ответила ему жена.

Галя выхаживала мальчишку как своего. Для соседей придумала историю о погибшей подружке. Дани, будто бы ее сын, который чудом спасся из горящего поезда. Дани стал улыбаться, ходить. На месте язв остались страшные рубцы, которые особенно страшно смотрелись на шее, но если закрыть шею шарфиком или косынкой, то ничего и не заметно.

Мальчика сильно мучили провалы в памяти. Галя испугалась: она знала его как смышленого для своих лет мальчишку. И тут ребенок однажды забыл свое имя. И все время из правого уха капала кровь. Ничего не помогало.

– Данька, иди молоко пить, свеженькое.

Ребенок стоял как вкопанный.

– Я Данька?- недоуменно посмотрел на женщину приемыш,- а, в самом деле, как меня зовут? Не помню.

Мальчишка мог часами стоять по среди улицы и не вспомнить, куда ему надо, а если и вспоминал, то не мог вспомнить как ему пройти. Галя уже не выпускала его на улицу – потеряется.

Мало того, вдруг вернулись страшные головные боли. В доме Галины снова поселилась болезненная тишина. Опять целыми днями слабые стоны, иногда переходящие в истошные крики. Мальчишка перестал слышать на одно ухо. В последние дни ребенок не выходил на улицу, лежал в темном чулане или в саду у родничка. А какая-то соседка-доброжелательница заявила, что она много видела такого, когда работала санитаркой в психушке. И "тонко подготовила" приемную мать "к принятию неизбежной информации":

– Не выкарабкается он у тебя Галка. Осталось ему неделя, от силы две. Пойду я лучше венков накручу. Понимаешь, девка, если мальчонку пинают в голову или бьют головой об стену – это очень плохо, это просто так не пройдет. А если уж еще чего другое прочее – это совсем безобразно. Он, наверное, у тебя и жить-то после такого не хочет. Все равно помрет – не сейчас, так потом. Выживет – дураком на всю жизнь станется. А ты Галка, не мучься с ним. Не давай ему пить дня два-три – сам уйдет.

У Галины сердце кровью обливалось, глядя на мучающегося от головной боли мальчика. Ему надо серьезно лечится, нужно пробираться к врачам – к своим врачам.

А что она могла – травки и таблетки, которые не помогают, положить мокрую тряпочку на лоб, туго-туго обмотать платком или полотенцем голову, подержать за руку и поговорить с ним, обрызгать личико холодной водой, когда совсем плохо.

Дани становилось лучше оттого, что он не один.

Иногда вместо тети Гали с мальчиком сидела Оксанка – рассказывала сказки, жалела, что-то заговаривала, поила водичкой. Особенно, когда отказали ноги, а руки были такие слабенькие, что не могли удержать кружку с водой.

Однажды дядя Ваня говорил с каким-то моряком о старом храме. Этот тот самый храм, про который говорил папа три недели назад и через который папа хотел отправить сына и еще тетю Галю с Оксанкой к своему другу профессору. Три недели назад – еще в той, прошлой жизни. В той жизни, когда еще был жив папа, когда еще ничего не болело. Дани помнил, как его схватили сильные руки, голова еще сильнее заболела. Он тихонько плакал от боли почти непрерывно.

– Тише, маленький! Скоро будет легче! Потерпи совсем чуть-чуть! Сейчас пойдем к тебе, там тебя вылечат, все будет хорошо – еле слышно, почти одними губами уговаривал монотонно стонущего от боли ребенка дядя. Галина категорически отказалась уходить из родного города в чужой мир, в чужую страну. Не так она была воспитана.

Наконец-то они на месте. Мальчишку положили у какой-то стены, где обдувал ветерок. Стало чуть-чуть полегче. В полночь одна из стен храма засветилась нежно-голубым сиянием, затем через несколько минут стена исчезла, и в лицо ударили незнакомые запахи – Дани ни разу не был на родине предков. Дядя Ваня с ребенком на руках перешагнул призрачную границу.

– У тебя три часа в запасе, – сказал ему оставшийся товарищ.

Через несколько минут их остановила патрульная машина. Мальчишке дали что-то выпить, сделали укол, и он заснул. Дядя Ваня не успокоился, пока маленький страдалец не был устроен в больницу.

Дани не хотел отпускать своего спасителя – лицо дяди Вани был единственным знакомым. Девица, которая первой осмотрела постанывающего во сне мальчишку, и затолкала его в какую-то тесную трубу, была в шоке.

– Как!!! – воскликнула молоденькая девушка-врач, возмущенно и недоуменно вглядываясь в монитор компьютера, которая к великому своему счастью не видевшая ничего подобного, – Эти повреждения кто-то нанес ему нарочно! Боже мой, кто это сделал? Неужели так можно?

– Для тех, кто это сделал все можно. Их сиятельствам все можно. У них на месте совести собака не ночевала. Они за кристалл мать родную продадут. Подумаешь, какой-то мальчишка бесполезный.

– Это сделали люди? – не то спросила эта милая девушка, не то бросала небрежно оценку (как мы сказали бы "это сделали негры (арабы, и прочее)").

– Не люди, девонька, – мрачно ответил ей Иван, – нелюди.

Ивану даже разрешили остаться. Хотя бы до выздоровления мальчика. Но дядю Ваню ждал жена и дочка. Его быстро довезли к месту перехода.