Рассвет над волнами (сборник) - Ион Арамэ

Кутяну предупреждал матросов, чтобы они вели себя осторожно и не приставали к португальским полицейским — не дай бог, возникнет какой-нибудь скандал… Саломир хотел было пройти мимо, но внутренний голос заставил его остановиться…

— Салют! — бросил он полицейскому.

Тот медленно повернулся к нему — его лицо было мертвенно бледным, он едва держался на ногах. При очередном резком крене полицейский покачнулся и упал. Саломир не раздумывая подскочил к нему и подхватил под мышки. Португалец обмяк и повис на его руках как мешок. Матрос приподнял его и отнес в кубрик. Посмотрев при свете на его лицо, он понял, что тот потерял сознание. Он помахал перед его лицом беретом, но португалец не приходил в себя. Тогда Саломир оставил его и побежал в рулевую рубку.

Там был один лишь Профир.

— Товарищ командир… полицейский… ему плохо… — тяжело дыша от быстрого бега, начал матрос.

— Где он?

— В кубрике…

Профир не стал ждать разъяснений, взял фуражку и направился в кубрик. Все бодрствующие матросы собрались вокруг португальца. Командир отстранил их и подошел к человеку, лежавшему на полу. Лицо португальца было желтым, глаза закрыты, он едва дышал.

— Принесите горячего чая с камбуза — быстро! — бросил Профир.

Он снял китель, сложил его и подложил под голову португальца. Появился кок с чаем. Профир взял чашку из рук кока, приподнял голову полицейскому и поднес ее к его губам. Португалец несколько раз глотнул. От горячего напитка он ожил, веки его зашевелились, он открыл глаза и испуганно огляделся вокруг. Хотел было приподняться, но это ему не удалось, и он снова откинулся на спину. Профир поддержал ему голову и приставил чашку к губам. Наконец португалец очнулся, взял чашку из рук командира и жадно допил до дна. Посмотрел на Профира, на матросов, не понимая, где находится. Все молчали, только помогли ему подняться на ноги.

— Скузате ми… Скузате… — бормотал португалец на исковерканном итальянском, пытаясь застегнуть пуговицы на мундире и разгладить помявшуюся форму.

Профир жестом успокоил его, потом спросил по-итальянски, как он себя чувствует.

— Си… си… — ответил полицейский, направляясь заплетающимся шагом на палубу.

Через некоторое время пришел катер со сменой. На борт поднялся другой полицейский, а молодой парень уехал. Вернулся он на другой день, и хотя ему было приказано смотреть за кораблем, махнул на все рукой и направился в каюту командира. Профир встретил его улыбаясь. Полицейский тоже улыбался ему, как старому знакомому. Кутяну находился в это время в каюте командира, и хотя он мало что понимал по-итальянски, но по жестам, но то и дело вспыхивающему смеху он понял, что этот человек, кто бы он ни был, чувствовал себя хорошо на борту барка «Мирча».

Сводки погоды по-прежнему были тревожными. Сильный ветер, низкая облачность, мчавшиеся по небу черные облака однозначно предупреждали всех, кто рискнул бы тронуться в путь, о надвигающейся опасности. Будто подтверждая пессимистические прогнозы, мимо «Мирчи» то и дело проходили суда разных типов, ищущие в порту спасения от шторма. Картина была невеселой. Дождь лил не переставая, ветер свистел в мачтах.

Экипаж бездействовал. Все газеты, журналы и даже рекламные проспекты, доставленные коммерческим агентом были прочитаны. Особенно оживленно комментировались проспекты, рекламирующие бюстгальтеры и другие принадлежности дамского туалета. Самые интересные случаи и истории были рассказаны и пересказаны. Жутко раздражали португальские полицейские, что-то высматривающие, чем-то напуганные.

Между людьми установилась негласная договоренность: никто не заводил речи об отплытии. Они делились мыслями о книгах, вспоминали о доме, о любимых девушках, но молчали о главном. И только мечтали о том дне, когда будет поднят якорь, когда придет конец томительным ожиданиям. Но каждое утро прогноз погоды разбивал их надежды.

Всякий раз, когда матросы видели Профира или Кутяну, они вопросительно заглядывали им в глаза, ожидая от них, как избавления, команды на отплытие. Но те молчали. Бремя ожидания давило и на их плечи. Если бы кто-нибудь мог заглянуть в их души, то узнал бы, что и их гложет тоска по дому, по оставленным родным и близким.

Только на четырнадцатый день долгожданная команда «Якорь поднять!» взбудоражила экипаж и конвой покинул рейд Лиссабонского порта. Ни один румынский матрос за время долгой стоянки так и не ступил на берег. Покидали рейд без сожаления, но с неприятным осадком, оставшимся от негостеприимной страны.

Океан еще не успокоился окончательно, а они отправлялись навстречу новым опасностям. Тяжелые волны одевали в белую мантию носовую часть старого барка, прорывались струей через клюзы, обмывали палубу. Корабль продвигался вперед с трудом, разбивая форштевнем пенные холмы.

Жизнь на борту входила в нормальное русло. Время измерялось изнурительными вахтами у двигателей, у штурвала, в носовой части корабля, у бортов. У двигателей — оглушающий шум, на палубе — пронизывающий ветер, дождь, от которых негде укрыться. Но расстояние до цели по карте уменьшалось. Корабль шел вперед, и это самое главное.

В Атлантическом океане мало мест, пользующихся такой печальной славой, как Бискайский залив. «Залив смерти», «Залив кораблекрушений», «Залив бурь», «Залив покойников» — эти названия знает каждый моряк. И они вполне оправданны, потому что здесь в течение года свирепствуют самые сильные во всей Атлантике штормы, здесь похоронена не одна сотня кораблей, которых поглотили алчные бурные воды, здесь часто дует холодный северо-восточный ветер, здесь волны торопятся в глубину залива, образуя многочисленные течения. Ни с того ни с сего на воду опускается густой туман. Ко всем этим капризам погоды прибавьте еще острые скалы вдоль побережья, способные погубить любой потерявший управление корабль, и станет понятна флотская присказка: только тот, кто прошел Бискайский залив, может считать себя настоящим моряком.

Конечно, может случиться, что, плавая здесь, везучий капитан так и не узнает настоящего нрава залива. Но это исключение из правил, как и шторм, свирепствовавший в тот год у бретонского побережья. Французская пресса писала: «В ноябре — декабре погода побила три рекорда: дождей выпало 53 литра на квадратный метр, в то время как среднее количество осадков в эти месяцы за последние 30 лет составило 17 литров на квадратный метр. Скорость ветра составляла 153 километра в час.

Такого не наблюдалось последние 20 лет. Редко бывает, что шторм бушует с неослабевающей силой в течение почти двух месяцев. В последние 20 лет среднее количество солнечных часов в эти месяцы составило 1551, в то время как в 1965 году — лишь 200 часов…» Эти пожелтевшие от времени вырезки из газет Профир хранил как важный документ.

Сейчас он стоял на палубе, с надеждой вглядываясь в горизонт. Рядом с ним находился Цутяну. Спокойствие командира передалось и ему.

— Нам повезло с погодой, товарищ командир, — осмелился сказать старпом.

— Да, Кутяну, если нам еще немного повезет, через двое суток пересечем Бискайю. Понимаешь?

Он понимал, конечно, и ему было приятно, что этот суровый с виду мужчина впервые разговаривал с ним не как с подчиненным, а как с близким другом.

— Твоя очередь… — Профир легонько похлопал его по плечу, будто хотел сказать: «Оставляю корабль на тебя».

После того как Профир ушел, Кутяну на короткое время остался в рулевой рубке, чтобы проверить по карте курс корабля. Потом вышел на палубу. Офицер испытывал труднообъяснимое чувство: впервые он обладал на корабле полной властью, отвечал за его судьбу. Старпом убеждал себя, что в состоянии справиться с любой ситуацией, которая может возникнуть.

Кутяну вернулся в рулевую рубку, взял авторучку и начал записывать в судовом журнале: «25 ноября 1965 года. Переменная облачность. Состояние буксирного троса нормальное. Атмосферное давление…» И вдруг он почувствовал, как стол отодвигается от него и вновь возвращается. Не закончив фразы, он направился к выходу. Потянулся к ручке двери, но не достал ее. Пол поплыл перед глазами. Все, что было на столе, — карты, компасы, угломеры — полетело на пол. Он хотел ухватиться за край стола — стол ударил его в грудь, и он отлетел к стене. Резкая боль пронзила позвоночник. Незакрепленные предметы летали, описывая самые причудливые траектории. Ударялись один о другой, отскакивали, возвращались на прежнее место после каждого нового движения палубы вверх. Помещение казалось коробкой, которую невидимая рука встряхивала то так, то эдак.

От боли старший лейтенант несколько минут оставался на полу, атакуемый со всех сторон находившимися в рубке предметами. Подождал нового крена корабля, чтобы ухватиться за ручку двери. Крепко сжал ее. Выждав благоприятный момент, с силой толкнул дверь и рванулся наружу. Поток холодного воздуха ворвался в открытую дверь и едва не отбросил его назад. Он уперся ногами в пол и вышел на палубу.