Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы) - Вадим Роговин

Примерно в то же время, т. е. в разгар «хлебной стачки», Сталин заявлял, что партия «добилась умиротворения деревни» и обвинял оппозицию в стремлении «открыть гражданскую войну в деревне». Таким образом, ничто не предвещало того, что главный «умиротворитель» деревни, «защищающий» крестьянство от оппозиции, которая якобы хочет его «ограбить», спустя несколько месяцев начнёт проводить принципиально иную политику, которая будет стоить советской деревне неимоверных, чудовищных человеческих и материальных жертв. Сталин превратится в самого жестокого «усмирителя» деревни, причём с помощью таких методов, которые никогда не предлагались левой оппозицией.

В конце 1927 года обнаружилось, что вопреки утверждениям Сталина, Бухарина и их сторонников об «идейном банкротстве» оппозиции, прогнозы и предостережения последней о нарастании кризисных тенденций целиком подтвердилось. Стихийные элементы нэпа начали оказывать деструктивное влияние на экономику в целом. Запоздалое признание этого появилось у Бухарина лишь в сентябре 1928 года, когда он писал: «Стремясь извлечь уроки из нашего собственного прошлого и непрерывно критикуя самих себя, мы должны прийти также к следующему выводу: мы и сами недостаточно осознали ещё всю новизну условий реконструктивного периода. Именно поэтому мы так «запаздывали» … проблему совхозов и колхозов сдвинули практически с места после хлебозаготовительного кризиса и связанных с ним потрясений и т. д., словом, действовали в значительной мере согласно истинно русской поговорке: «Гром не грянет — мужик не перекрестится»[744].

В 1927 году социально-экономическая политика правящей фракции всё больше обнаруживала свою уязвимость перед лицом новых задач, связанных с технической реконструкцией народного хозяйства. Требовался планомерный поворот в этой политике, который при нормальных условиях партийной жизни мог бы быть подготовлен идеологически и организационно. Политика партии могла быть скорректирована разумным путём, что предполагало свободное обсуждение сроков, темпов и методов решения новых задач.

Однако такое обсуждение политических альтернатив оказалось уже невозможным, поскольку все силы партии были отвлечены и сконцентрированы на «добивании оппозиции», самодеятельность первичных партийных организаций была задушена, а критика ошибок ЦК стала караться полицейскими репрессиями. Всё это предопределило последующее трагическое развитие событий, в ходе которого была ликвидирована возможность свободной дискуссии даже внутри Политбюро, а его последние члены, способные разговаривать со Сталиным на равных, были подвергнуты остракизму и устранены с политической арены.

В конце 1927 года под влиянием изменений во внутренней и международной обстановке в Политбюро происходило запоздалое обсуждение новых проблем. Корректировка линии Политбюро в преддверии XV съезда нашла, однако, выражение не в выступлениях Сталина, по-прежнему изображавшего экономическое и политическое положение страны в радужных тонах, а прежде всего в выступлениях Бухарина, который в докладе «Партия и оппозиция на пороге XV партсъезда», прочитанном на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября, провозгласил линию «более форсированного наступления на кулака». Это должно было означать, по его мнению, борьбу с куплей, продажей, дарением и завещанием земли, сокращение сроков аренды земли, «уточнение и улучшение постановки прогрессивно-подоходного обложения в смысле уловления всех доходов кулака», «строгое соблюдение кодекса законов о труде в деревенском капиталистическом, т. е. в кулацком, хозяйстве»[745] и т. д.

В таком же духе были выдержаны представленные XV съезду тезисы Рыкова о директивах по составлению первого пятилетнего плана и тезисы Молотова о работе в деревне. В них предусматривались уже названные изменения в области аграрной политики, а также требования увеличения капиталовложений в промышленность, усиления планирующей роли государства и контроля над частным капиталом. Всё это означало, по существу, отказ от безоговорочной поддержки свободных рыночных отношений.

При обсуждении тезисов Рыкова и Молотова на октябрьском пленуме ЦК лидеры оппозиции обращали внимание на то, что ЦК «списывает» из «Платформы» оппозиции лозунг нажима на кулака и нэпмана, то есть такого перераспределения народного дохода, без которого немыслимо добиться более быстрой индустриализации, сокращения безработицы и ликвидации товарного голода. В речи на пленуме Смилга заявил, что вопросы, затрагиваемые в тезисах Рыкова, «гораздо лучше и яснее и правильнее сформулированы в платформе большевиков-ленинцев, которую вы скрываете от партии»[746].

Смилга подчёркивал, что хозяйственная перспектива бескризисного развития, выдвигавшаяся лидерами правящей фракции, опровергается несомненным наличием денежной инфляции, резким обострением товарного голода, громадными хвостами за мукой и за основными предметами рабочего потребления в городах и крупных промышленных районах, влиянием растущего расслоения деревни на хлебозаготовки.

В «Контртезисах» оппозиции подчёркивалось, что, наконец-то (с опозданием на два с лишним года), ЦК провозглашает совсем другую политику, при этом исход из ложной установки, будто для изменения политики достаточно дать новый «приказ». Большинство ЦК, желая скрыть своё идейно-политическое банкротство, делает попытку объяснить необходимость «форсированного нажима» на кулака и нэпмана их «ослаблением».

XLV Теория и практика термидорианской амальгамы

На всём протяжении деятельности оппозиционного блока ЦК под предлогом борьбы с фракционностью неуклонно запрещал публикацию оппозиционных документов. Чтобы довести свои документы до партии, оппозиционеры организовали нелегальную типографию, где печатались «Заявление 83-х» и «Платформа большевиков-ленинцев». Уже летом 1927 года дело перестало ограничиваться исключением из партии лиц, подписавших эти документы. Внутрипартийные разногласия стали «разрешаться» с помощью ОГПУ. В августе 1927 года были произведены аресты организаторов нелегальной типографии.

Поскольку в глазах большинства коммунистов размножение оппозиционных документов, пусть и нелегальным путём, ещё не могло рассматриваться как преступление, требовавшее вмешательства ГПУ и арестов оппозиционеров, организаторы нелегальной типографии были обвинены в связях с буржуазными интеллигентами, часть которых, «в свою очередь, оказалась в связях с белогвардейцами, замышляющими о военном заговоре»[747]. Октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1927 года исключил Зиновьева и Троцкого из ЦК на том основании, что они довели «фракционную борьбу против партии и её единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами»[748]. На пленуме была, таким образом, пущена в ход новая сталинская провокация, облегчившая проведение массовых репрессий против оппозиции. Именно в связи с этой провокацией оппозиция впервые употребила понятие «термидорианская амальгама».

Наряду со Сталиным в создание этой амальгамы существенный вклад внёс Бухарин, который на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября 1927 года заявил: «Дело обстояло таким образом. В связи с раскрытием нелегальной оппозиционной типографии было установлено, что некоторые из работников этой типографии через ряд звеньев были связаны с военными группировками, помышлявшими о военном перевороте у нас… Товарищи, прошу вас иметь в виду, что никто из нас -никогда не думал обвинять оппозицию в том, что они — контрреволюционные заговорщики, — пока до этого дело не дошло. Они обвиняются с нашей стороны в том, что своей бесшабашной борьбой против партийной и советской легальности, бесшабашной ломкой законов пролетарской диктатуры притягивают всякий сброд, окрыляют его»[749]. Между тем Бухарин знал, что версия о «военном перевороте» основывалась лишь на показаниях бывшего врангелевского офицера, оказавшегося агентом ОГПУ, специально подосланным к организаторам нелегальной типографии.

После выступления председателя ОГПУ Менжинского на октябрьском пленуме с «разоблачением» связи оппозиционеров с «военным заговором» лидеры оппозиции пришли к Менжинскому и Ягоде с требованием показать им свидетельские показания, которые оглашались на пленуме. Менжинский «не скрывал, что дело идёт, в сущности, о подлоге, но наотрез отказался показать нам свои документы… Когда мы, ничего не добившись, уходили, Каменев ещё задержался у Менжинского. У них были свои счеты. Ещё совсем недавно Менжинский состоял в распоряжении «тройки», против оппозиционеров. «Неужели же вы думаете, — спросил Каменев Менжинского, — что Сталин один справится с государством?». Менжинский прямо не ответил. «А зачем же вы дали ему вырасти в такую грозную силу? — ответил он вопросом на вопрос, — теперь уже поздно»[750].