АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

Эркин снова вздохнул.

— Ничего, — улыбнулся Андрей. — Месяц остался, а там… — он залихватски выругался.

— Этот месяц ещё продержаться надо, — возразил Эркин, но улыбнулся.

Конечно, они продержатся, перекрутятся, перебьются-переколотятся. Сделают всё, чтобы никто ничего до самого дня отъезда не заподозрил. На всякий случай. Ведь никто не знает, что может случиться. Нужно затаиться и не выделяться. Ничем и никак.

— Завтра суббота. На рынке попробуем?

Андрей кивнул.

— Придётся. Со станцией совсем глухо. В воскресенье в церковь эту чёртову переться…

— Перетерпим, — хмыкнул Эркин. — Не самое тяжкое.

— Кто бы спорил.

Было уже совсем темно, когда они разошлись.

Женя шла медленно. Рассел опять пошёл её провожать. И даже не спросил, как обычно, её разрешения, а просто догнал на улице — она и на десять шагов не успела отойти от конторы — и пошёл рядом. Молча. И Женя теперь тянула время, чтобы Эркин успел прийти домой, чтобы опять не столкнуться у калитки. Дважды не везёт.

— Джен, — Женя вздрогнула: так неожиданно заговорил Рассел. — Я хочу, чтобы вы меня поняли. Вы вполне вправе сами определять свою жизнь. Но… но я хотел бы, чтобы ваш выбор был… осознанным.

— Что-то очень туманно, Рассел.

— Джен, — в голосе Рассела прозвучала такая боль, что Женя удивлённо вскинула на него глаза. — Когда не знаешь правды, всей правды… то можно совершить чудовищные ошибки. Не желая того. Я знаю… вам это будет неприятно, даже больно. Думаю, очень больно. Но… но это правда. Даже, — Рассел криво усмехнулся, — я бы сказал, голая правда.

— Рассел, — Женя весело покачала головой, — Чем больше вы объясняете, тем меньше я понимаю.

Они уже подходили к её дому, и разговор надо было заканчивать, такой непонятный и совсем не нужный. Женя остановилась и подала Расселу руку.

— Мы уже пришли. Спасибо за…

— Джен, — перебил он её. — Прошу, умоляю понять меня… — и прежде чем она успела сказать, что ничего не понимает, достал из кармана и протянул ей небольшую книгу.

— Что это? — удивилась Женя.

— Это? Прочитайте её, Джен. Внимательно, не торопясь. Сегодня у нас пятница. Во вторник вы мне её вернёте.

— Во вторник Хэллоуин, — напомнила Женя, беря книгу.

— Да, я и забыл, — Рассел невесело улыбнулся. — Хорошо, тогда… тогда в понедельник. Я встречу вас. После работы, — Женя недоумевающе кивнула. — И ещё, Джен. Я прошу вас ни с кем это… эту книгу не обсуждать. Прочитайте её. Клянусь, я отвечу на все ваши вопросы. Но… но только это должно остаться между нами.

— Хорошо, — кивнула Женя.

Она попыталась засунуть в сумочку, но книга не влезала.

— Хорошо, Рассел, — Женя успокаивающе улыбнулась. — Обещаю её прочитать внимательно и тщательно.

— Да, Джен. Я… я отметил там несколько мест, обратите на них особое внимание.

— Хорошо, — Женя засмеялась. — Думаю, за субботу и воскресенье я её изучу. И обещаю хранить всё это в тайне.

— Я вам верю, Джен.

Рассел вежливо снял шляпу, склонил голову.

— Спасибо за доверие. До свидания.

— До свидания, Джен.

Рассел ещё постоял, провожая Женю взглядом. Посмотрел, как она вошла в калитку. Вот стукнула её дверь. Что ж… что бы он ни услышал от неё в понедельник, он не жалеет о сделанном. У него не было иного выхода. Да и не поверила бы она его словам, а фотографиям, строгому академическому тексту… И потом это — правда. У правды есть интересная особенность. Она не нуждается в особых доказательствах. В отличие от прямой лжи, умолчаний и иносказаний.

Он надел шляпу и, повернувшись, пошёл по улице. Домой? А не всё ли равно куда? Джен… сентиментальная, жаждущая оберегать и заботиться, одержимая, как все женщины, мечтой о семье, доме, любящем мужчине рядом… Люди могут простить многое, но не разрушение своих иллюзий. Джен не простит, возненавидит. Пусть. Он сделал всё, что мог, и пусть другой на его месте попробует сделать больше.

Занятый своими мыслями, Рассел не заметил стоящего в густой тени человека в рабской куртке. Правда, куртка, сливаясь с тенью, делала мужчину практически невидимым.

Эркин дождался, когда шаги беляка затихнут, прислушался ещё раз и уже спокойно пошёл домой. Ну, не отстаёт от Жени сволочь белая. Ладно. Месяц остался, нарываться нет смысла. Да и днём сволочь не посмеет пристать, а так поздно Женя дважды в неделю возвращается. Во вторник и пятницу. Прикрою.

Его разбудил шум дождя. Стук капель по жестяному козырьку над окном неприятно напомнил выстрелы. Чак, не открывая глаз, прислушался, плотнее натянул на плечи одеяло. Теперь зарядит надолго. А может, и нет. Когда-то он умел по шуму дождя определять: надолго тот или нет. Ещё в имении, до всего. А потом это стало ненужно, вот и забыл. Руки ломит. Опять идти к этим… поганцам. Разминать мышцы. До чего же умелые сволочи. Спальники. По мордам же видно, а что им ни скажи, молчат. Обложить попробовал, так они к счёту накинули. За руки как за полный заплатил. Устроились гады и знать ничего не желают.

Он сознательно взвинчивал, накручивал себя, зная уже, что только злоба, жгучая, тяжёлая, до красного тумана в глазах, заглушит боль. Иначе… он видел, что бывает потом…

…Хозяин пришёл к ним на тренировку рукопашного боя. Они, уже зная порядки, продолжали работу. Только прибавили жёсткости. Хозяин молча стоял и смотрел на них. Не хвалил и не ругал. Просто смотрел. И когда прозвенел сигнал и они построились, оглядел их, не улыбнулся как обычно, не пошутил, что, дескать, трупов нет, значит, не занимались, на что они всегда отвечали, что коли надо, так щас сделаем. А сейчас хозяин просто махнул им рукой, чтобы шли за ним и пошёл сам, не оборачиваясь. Они пошли как были, в тренировочных штанах, полуголые, мокрые от пота. По лестнице спустились в подвал. Всем стало не по себе. В подвале самые жёсткие тренировки и… наказания. Всех сразу? За что? Хозяин открыл тяжёлую толстую дверь, и они сразу услышали крик. Крик нестерпимой боли. Он уже знал, что так кричат горящие спальники. Стало немного легче. Значит, не их, они сейчас будут… он не додумал. Хозяин остановился перед камерой, и они, как положено, встали за ним полукругом. Камера маленькая. На цементном полу корчится голый мулат. И уже не кричит, воет. Но… но это же не спальник! Тех совсем по-другому корёжит. Мулат вдруг замолкает и медленно неуклюже встаёт. Нет, точно не спальник. И чего это? И тут он замечает, что руки у мулата болтаются будто… будто чужие, а пальцы скрючены и не шевелятся.

— Убейте, — хрипит мулат. — Я не могу больше, убейте меня.

Хозяин молча открывает камеру, входит, сделав им знак стоять на месте. Мулат в ужасе пятится, пока не упирается спиной в стену. Хозяин берёт его за локоть, и парень сразу вскрикивает, и не стонет, кричит всё время, пока хозяин ощупывает ему руки. Но это же… это же, как у спальников, те тоже, загоревшись, орут, когда их лапают. Хозяин поднимает мулату руки, отпускает, и они сразу бессильно падают. Парень не может их держать. Хозяин поворачивается и выходит к ним, оглядывает холодными светлыми глазами. И раздвигает губы в улыбке, от которой становится сразу и страшно, и весело.