Холодная война. Свидетельство ее участника - Георгий Корниенко

А вот еще один пример того, как у мидовских переговорщиков, над которыми довлело желание начальства договориться с американцами как можно скорее, притуплялось профессиональное чутье. В интересах укрепления режима Договора по ПРО советскими военными было предложено согласовать перечень конкретных устройств, вывод которых в космос противоречил бы этому договору, если их технические критерии (параметры) превышают определенные величины. Названные нами при этом величины были определены таким образом, чтобы подобные же устройства, но с параметрами ниже этих величин не могли быть использованы в целях ПРО — только поэтому их можно было бы выводить в космос.

В ходе состоявшейся в сентябре 1987 года встречи министров в Вашингтоне американцы, не давая согласия даже на обсуждение этого нашего предложения, в то же время под предлогом его «уяснения» подвели своих собеседников к тому, что при изложении в совместном рабочем документе советской позиции по данному вопросу наши представители с благословения Шеварднадзе согласились с тем, чтобы она была сформулирована так, будто устройства с параметрами ниже установленных порогов можно было бы выводить в космос «в любых целях независимо от того, связаны они с ПРО или нет».

Это было подобно тому, как если бы в законе, запрещающем хранить и использовать — без специального на то разрешения — огнестрельное оружие крупнее определенного калибра, было добавлено, что оружие меньшего калибра «можно использовать в любых целях, в том числе для убийства человека». Когда я предложил одному из наших переговорщиков, допустивших указанный «ляп», подписаться под такой формулировкой, у него не поднялась рука сделать это. А применительно к Договору по ПРО поднялась.

Американцы, продолжая отказываться обсуждать наше предложение по существу, вместе с тем тут же использовали оплошность своих собеседников, не без основания заявив, что рассматривают их согласие с приведенной формулировкой как «движение в направлении широкого толкования Договора по ПРО».

Подобные «проколы», конечно, подрывали нашу прежнюю позицию, не допускавшую никаких двусмысленностей в отношении Договора по ПРО.

На беду России ее новые творцы внешней политики в лице Ельцина и Козырева в вопросах разоружения пошли по стопам Горбачева и Шеварднадзе. В подписанном в 1993 году Договоре СНВ-2 практически уже и не пахло принципом равной безопасности. Более того, США навязали России то, чего они безуспешно пытались добиваться от Советского Союза на протяжении всех переговоров по стратегическим вооружениям начиная с 1969 года: ломку исторически сложившейся и наиболее целесообразной для нашего государства с учетом многих факторов структуры его стратегических сил.

И подобно Договору СНВ-1, Договор СНВ-2 был подписан без необходимой увязки со строгим соблюдением Договора по ПРО. Лишь в 1997 году, в бытность министром иностранных дел Е. М. Примакова, удалось в известной мере подправить ситуацию, когда в одном из совместных российско-американских документов была подтверждена «приверженность сторон Договору по ПРО, являющемуся краеугольным камнем стратегической стабильности». Определенное положительное значение имеет и то, что в Федеральном законе от 14 апреля 2000 года о ратификации Договора СНВ-2 зафиксирована обусловленность реализации российских обязательств по этому договору строгим соблюдением обеими сторонами Договора по ПРО. Хорошо и то, что в этом же законе, а также в постановлении Государственной думы «Об обеспечении поддержания боевой готовности и развития стратегических сил Российской Федерации» предусматриваются кое-какие меры, которые в случае их реализации смогли бы хоть в какой-то степени нейтрализовать ущербность Договора СНВ-2 для России. Однако перспективы ратификации Соединенными Штатами Договора СНВ-2 и связанного с ним пакета документов 1997 года остаются довольно туманными.

А тем временем в США снова возрождаются планы создания национальной системы ПРО и в этой связи предпринимаются попытки уговорить российскую сторону «модернизировать» соответствующим образом Договор по ПРО, угрожая в противном случае односторонним выходом США из договора.

То, что руководство России не поддается этим уговорам и угрозам, отрадно. Но настораживает, что в России раздаются и голоса, рассуждающие так: все равно, мол, американцы не отступятся от своих планов, а поэтому нам надо идти на компромисс, «пока не спущен курок». Точно так же рассуждали те, кто в 1986 году в Рейкьявике, а в 1987 году в Вашингтоне подталкивали Горбачева пойти навстречу Рейгану, доказывая, что он все равно не откажется от «расширительного» толкования Договора по ПРО и от своей программы «звездных войн». А ведь вынужден был отказаться! Пусть не столько из-за позиции Москвы, которая не всегда была достаточно четкой и последовательной, а из-за внутренней оппозиции. Но все же сторонникам сохранения Договора по ПРО было бы гораздо сложнее одержать верх над его противниками, если бы Горбачев поддался уговорам и благословил план Рейгана.

Не выдерживает критики и другая аргументация тех, кто ратует за «модернизацию» Договора по ПРО, которая позволила бы США развернуть национальную систему ПРО. В качестве контрдовода тезису о том, что строгое соблюдение Договора по ПРО является критически важным для поддержания стратегической стабильности, выдвигается тезис, будто стратегическая стабильность зиждется просто на «паритете взаимного уничтожения», а «Договор по ПРО — лишь один из элементов, фиксирующих данную реальность». Авторы этого тезиса либо сознательно затуманивают мозги другим, либо действительно сами не понимают, что без Договора по ПРО в его нынешнем виде не станет и существующего стратегического паритета, обеспечивающего эффект взаимного уничтожения. В случае развертывания американцами национальной системы ПРО этот паритет будет радикально нарушен в силу тех же законов логики, о которых говорилось раньше и которые подвигли руководителей СССР и США на заключение Договора в 1972 году как бессрочного.

И то, что спустя 25 лет после заключения Договора по ПРО, в сентябре 1997 года Россия и США подтвердили, что договор «является краеугольным камнем стратегической стабильности», служит лишним свидетельством того, что за четверть века законы логики не изменились. За последующие три года с тех пор тоже не произошло ничего такого, что могло бы превратить «краеугольный камень» в «лишь один из элементов». Если можно понять, почему кое-кому в США хочется сломать Договор по ПРО, то мотивы наших доброхотов, желающих помочь им в этом, не поддаются рациональному объяснению.

Возвращаясь к бесхребетной линии Горбачева — Шеварднадзе в вопросах разоружения, необходимо подчеркнуть, что она не только привела к неоправданным перекосам в решении конкретных вопросов в ущерб интересам Советского Союза, но и деформировала саму основу равенства, которая была создана усилиями нашего народа и позволяла закончить «холодную войну» достойно, к взаимной выгоде сторон.

С этих же позиций я подхожу и к оценке того, как произошло объединение двух германских государств — ФРГ и ГДР, а точнее говоря, включение второго в состав первого, что юридически состоялось 3 октября 1990 года.

Я не ставил и не ставлю под сомнение право немецкого народа жить в едином государстве, если такова его воля. Это так или иначе должно было когда-нибудь произойти. Но Советское государство имело и исторические, и моральные, и международно-правовые основания сказать свое весомое слово в том, что касалось путей объединения двух германских государств и статуса объединенной Германии. Это его право вытекало не только из Потсдамских соглашений, но и из статьи 107 Устава ООН.

Была здесь определенная почва и для политического взаимодействия СССР с Англией и Францией в плане более полного учета законных интересов трех стран при объединении Германии. О том, что в Западной Европе вообще не всех радовала перспектива объединения Германии, свидетельствовало, например, следующее заявление известного итальянского деятеля Андреотти: «Мы все согласны с тем, что должны существовать хорошие отношения между двумя Германиями. Но не следует перегибать палку в этом направлении. От пангерманизма следует отказаться. Существуют два германских государства, и эти два государства следует сохранить».

К несчастью, когда к концу 1989 года этот вопрос встал в повестку дня международной жизни, Горбачев и Шеварднадзе оказались абсолютно неспособными правильно оценить складывавшуюся ситуацию, своевременно разработать с помощью профессионалов и последовательно осуществлять нашу линию в германских делах. У Горбачева не было позиции по Германии ни при встрече с Миттераном в ноябре 1989 года в Киеве, куда тот прилетал специально обсудить этот вопрос, ни при встрече с Бушем в декабре того же года на Мальте. В изложении Горбачева советская позиция по вопросу объединения Германии в ту пору сводилась к общим фразам насчет того, что при этом должны учитываться интересы безопасности других государств. Каким образом они должны учитываться, не расшифровывалось. Не говорилось, что вхождение объединенной Германии в НАТО было бы несовместимо с интересами безопасности Советского Союза.