Звезда и тень - Лаура Кинсейл

— Не то чтобы очень.

— Я люблю мистера Жюля Верна. Он пишет о таких экзотических местах. А ты видал многое своими глазами. Тебе он, наверное, неинтересен?

— Конечно. Киты. Каннибаллы. И так — каждый день.

Он глянул на нее и подумал «Книги? Мы будем говорить о книгах?»

Она взяла его перчатки и пошла к двери. Он поймал ее за запястье. Она дрожала в его обьятьях.

Он не знал, что сказать, что делать. Она податлива, как воск. Его желание разгоралось все сильнее и сильнее.

Он не должен был возвращаться так рано. Он должен был идти и идти, — до самого края земли.

Он отпустил ее, подошел к окну, раздвинув занавески, облокотился лбом о перекладину. Пальцы сжали бархат.

Она почти торжественно сказала:

— Я должна сказать — я больна. Он резко повернулся.

— О, дорогой сэр, не смотрите так! — она всплеснула руками. — Это всего лишь… недомогание… всего несколько дней… каждый месяц… Это так ужасно! — Она беспомощно посмотрела на него.

— Ах, да, — пробормотал он.

— Извините, — тихо сказала она, — я не хотела вас волновать.

Он глубоко вздохнул. Потребовалось несколько секунд, чтобы подавить волнение. Он имел весьма смутное представление об этих женских слабостях, но было ясно, что она не хотела бы, чтоб он трогал ее в этот период.

— Я лягу в гардеробной, — сказал он.

Она хмуро посмотрела на него, словно возражая.

— А что бы ты хотела?

— Я не хотела бы причинять вам неудобства. Ее колебания, казалось, сведут его с ума. Он взял ее за плечи и сильно поцеловал. Напряжение ее спало. Она склонила голову ему на грудь. Движение его губ стало более нежным.

— Скажи мне, что ты хочешь? — спросил Сэмьюэл.

— Может быть, ты просто будешь рядом? В нашей кровати. А я — может быть, тебе это понравится, сделаю тебе массаж спины.

— Нет, — он отстранился. Она опустила голову. — Ну хорошо, хорошо, если ты этого хочешь, Леда.

Он почувствовал, что внутри него закипает нервная 'дрожь, но постарался подавить ее в зародыше. Она посмотрела на него. Взяла за руку.

— Если ты этого не хочешь, то я не хочу тоже. Облегчение обрушилось на него. Он испытал необъяснимое желание поблагодарить ее.

— Только дай мне обнять тебя. И все. Обнять. И ты расскажешь мне все о новых тарелках.

Она помолчала минуту, глядя на свои опущенные руки.

— И тебе хотелось бы узнать о кувшинах и столовых приборах?

— Конечно, и о столовых приборах.

— И тебе, конечно, хочется уснуть, как только я стану рассказывать? И ты быстро захрапишь.

— Боже, я храплю?

— Прошлой ночью ты захрапел, стоило мне только начать описывать мебельный гарнитур для столовой. Я большой знаток подобных гарнитуров, но боюсь, что не каждый разделяет мой энтузиазм.

Он поцеловал ей нос, рука скользнула по бедру.

— Ты уверена, что больна?

— Убеждена.

— Черт возьми! — и он закрыл ей рот поцелуем прежде, чем она успела его открыть.

30

Ему хотелось бы показать Леде Америку во всем естественном блеске ее диких гор и небес, но вместо этого она увидела нечто хоть и естественное, но весьма бесславное.

Соединенные Штаты представились мрачным прибежищем дождя и снега, а в небольшом поселке на берегу единственными местными жителями, которых довелось разглядеть, оказались две лошади да желтоватая безобразная собака.

На борту парохода у них даже не было общей каюты. На зимний период количество судов сильно сокращено. На тех же, которые продолжали свои рейсы, не было приличной каюты на двоих. Потому Сэмьюэл заказал Леде каюту на женской половине парохода в экстра классе. Он в глубине души гордился ею: она не жаловалась на качку. К счастью, Леда оказалась невосприимчива к морской болезни, держалась бодро. Но погода была столь неважной, что Сэмьюэл в конце концов посоветовал ей не покидать женской половины корабля даже во время обеда, на который она приходила в столовую.

Он мало видел ее во время путешествия. Когда они достигли Нью-Йорка, то жены и дочери его корабельных попутчиков, с которыми он посиживал за столом красного дерева, беседуя о золоте и процентах, нефти и лесе, увели ее в женские, магазины Бродвея. Он мало принимал участия в беседе, только иногда вставлял несущественные замечания. Он, например, ничего не сказал об инженере Парсонсе из Нью-Кастла, который должен поставить ему паровые турбины, кто разработал проект корабля со скоростью в тридцать узлов.

Он без усилий улыбался, заходя с каким-нибудь бизнесменом в кафе на Пятой Авеню, ему было приятно слышать мягкий акцент вспыльчивых американских леди. Голос Леды не грассировал, не дрожал от восторга. Под этот голос было приятно засыпать — и эта мысль тоже заставляла его улыбаться.

Вечерами он выслушивал от Леды отчеты о вульгарных французских товарах, позолоченных, с наивными завитушками, которые ее новые друзья рекламировали ей. Нет, эти люди очень милые, но ценят вещь только по тому, сколько она стоит, словно забывая о качестве и вкусе. А вещи в Нью-Йорке не дешевые. Даже этот отель, наверное, сжигает сотни тонн угля, чтобы обогреть все комнаты. А еще теплая вода в ванне!

А самое ужасное — эти, как их называют, плевательницы. Такое неприятное слово. Леда надеялась, что Сэмьюэл не будет пользоваться ими, табак — вещь, которая противоречит привычкам истинного джентльмена.

О плевательницах она впервые упомянула в Денвере. Леда глянула на Сэмьюэла несколько озабоченно, чуть повернув голову на подушке. Он вертел в пальцах ее локон и пообещал, что никогда не будет жевать табак. Не такая уж большая жертва, но тоже требующая награды…

В Сан-Франциско он повел ее в Китай-город — они как раз попали на встречу китайского Нового года. Когда, выйдя из тумана, они очутились в блеске красных и золотых огней, на ее лицо стоило взглянуть! Он специально не предупредил ее ни о чем заранее. Они шли рядом сквозь толпу китайцев, закутанных в аляповатый шелк, держась за руки.

Повсюду — красные, оранжевые бумажные ленты, терпкие кухонные запахи. Ряды резных фонариков свешиваются с балконов. Лавки светятся розоватыми огнями, повсюду — китайские иероглифы.

Сэмьюэл остановился у прилавка с лентами, вазами и разукрашенными тарелками. Рядом — корзины с фруктами. Продавец в черной шапочке, с которой ленты спускались вплоть до ремня вдоль спины, приветливо закивал головой. Сэмьюэл поздравил его с Новым Годом на китайском: «Пиджин!», отчего приветливость продавца перешла в полный восторг.

Он быстро вскочил на табуретку и снял одну из гирлянд, на которую указал Сэмьюэл. На ней были какие-то буквы.

— Мы повесим ее над нашей дверью, — Сэмьюэл осветил гирлянду, подставив ее под фонарь. — Здесь текст пожеланий — здоровья, богатства, долголетия, светлой любви и естественной смерти.