Прыжок - Мартина Коул

— По-моему, мне лучше уйти.

Нуала потянула брата за руку; она была потрясена до глубины души всем, что сказала ее мать.

— О, пускай он идет, Нуала, меня мутит от одного его вида.

Нуала проводила взглядом брата, пока он шел по комнате к двери, а Маэв подбежала к порогу и прокричала вниз, по лестнице, где Стефан уже открывал парадную дверь.

— И скажи этой толстой суке, которую ты трахаешь, что это грех перед Богом. Она по возрасту в матери тебе годится!

Нуала прижала пальцы к губам, вслушиваясь в страшные слова матери. Маэв пролетела мимо дочери и ворвалась в свою крошечную гостиную.

— Ну и щеки у этой! Я собственными глазами видела, как он целовал и лапал эту старую шлюху, Бог свидетель. Я могла бы оторвать башки им обоим. Кого я воспитала, Нуала, девочка моя? Один вдали, упрятан до Страшного суда, другой — любовник бабки. Если бы это не было так печально, я посмеялась бы.

— Ох, мам!

— Иисус и Мария, это все, что ты научилась в монастырской школе? «Ох, мам». Я ведь только сказала ему правду, давно пора, чтобы кто-нибудь это сделал.

Она грузно опустилась на старый диван, и тот застонал под ее тяжестью.

— В этой комнате бывало много детишек. Я чувствовала блаженство, потому что все мои семеро детей хорошо питались, были здоровы. Каждый вечер, пав на колени, я благодарила за это Господа. И вот теперь я спрашиваю его: что случилось? Почему все пошло не так? Марио — какой-то странный, как девятитысячная купюра, Джорджио посадили на восемнадцать лет, Господи Иисусе, а Стефан… умный, красивый Стефан держит агентство шлюх и живет, как жиголо, на эти деньги. Только ты, Мария и Патрик, похоже, нормальные люди, хотя бы наполовину, хотя Мэри такая зануда, что, разговаривая по телефону с ней, можно заснуть. Она только и говорит, что о своих соседях, и о чем подумают люди, и обо всем таком. Господи, она совершенно другая!

Нуала удивленно покачала головой. За всю свою жизнь она никогда не слышала, чтобы мать ее так говорила, как сейчас.

— Ох, мам.

Маэв закурила шестую сигарету и процедила сквозь сжатые зубы:

— Если ты еще раз скажешь мне «Ох, мам», я выдеру каждый волосок с твоей пустой башки и втопчу его в ковер!

Огорошенная Нуала встала, глядя, как мать лихорадочно курит, часто и резко затягиваясь. Помолчав немного, она тихо спросила:

— Приготовить чашку хорошего кофе, мам?

— Нет, девочка, — покачала головой Маэв. — Ты только взгляни на свое лицо, от твоего вида у меня просто сердце разрывается. Сейчас мы с тобой спустимся в ресторан и откроем бутылку хорошего коньяка. И будем пить, пока не развеселимся. Но я предупреждаю тебя, детка, на это может уйти некоторое время.

— О, мама, что случилось с нашей семьей?

Маэв с трудом поднялась.

— Ничего особенного не случилось, Нуала, милая. Просто вы все выросли.

В голосе матери слышались слезы, и Нуала прижала ее к себе, пытаясь удержаться от того, чтобы не расплакаться.

Долли постучала в дверь кабинета и тихо вошла.

— С тобой все в порядке, дорогая? Я уже начинала о тебе беспокоиться.

Донна посмотрела ей в лицо и почувствовала стыд за то, что она недавно так с ней разговаривала.

— Со мной все в порядке, Долли. Входи, налей себе черри.

Долли щедро налила себе сладкого черри и уселась в глубокое кожаное кресло возле окна.

— Мне всегда нравилась эта комната, Донна. Если я закрою глаза, то увижу Джорджио, он сидит там, где сейчас сидишь ты, что-то кричит по телефону и в то же время подмигивает мне. Какой был парень! — В голосе ее слышалась печаль и тоска.

Донна подвинулась в кресле вперед и начала внимательно прислушиваться к словам Долли.

— Ты помнишь, когда вы ездили в Блэкпул? Еще в последнюю минуту он заставил меня поехать с вами? Вот это были деньки! Хотела бы я просить Господа, чтобы они повторились. Он был великий человек, Джорджио, добрый человек.

— Долли, старушка, он еще с нами, он же не мертв!

Домохозяйка пожала плечами и отхлебнула вишневый ликер.

— Что ж, может оно и так, да только он заперт в этом проклятом «Паркхерсте». Я спрашиваю тебя, Донна, что это за жизнь для него? Такая жизнь и для тебя плоха, хотя ты на свободе.

Донна заметила, как лицо Долли проясняется.

— Слушай-ка, Донна. Ты помнишь, как мой старик приехал за мной и принялся орать, потом потащил меня к парадной двери? Ну и рожа у него была, когда к нему вышел Джорджио. Эту картину я никогда не забуду. Джорджио ворвался, как вихрь! Я до сих пор вижу, как он пнул моего старика под зад, да так, что тот вылетел на дорожку!

Донна улыбнулась в ответ на веселые слова женщины.

— Он был ублюдком со мной, мой старик. — Теперь голос Долли зазвучал печально. — Когда я была беременна моим мальчиком, он швырял меня из одного угла дома в другой. Я помню, как я поехала в госпиталь на Майл Энд Роуд. О, это, наверное, было в 1943-м. Там вовсю бомбили, по крайней мере, в Ист Энде. У меня был фонарь под глазом, губа распухла, а младенец три дня не шевелился. Я знала это наверняка. Он ударил меня в живот ногой. Так всегда заканчивал старый Джой. Пинком в живот. — Она всплеснула руками презрительным жестом.

— Но все равно я поехала в больницу, я страшно жалела себя, и они намеренно проигнорировали мой видок. Словно со мной все было в порядке или еще что. В те дни это не особенно обсуждали. Не то что сейчас, когда на всех этих шоу люди рассказывают всем и каждому, что они не могут удержаться от воровства или азартных игр. А в те дни все держали при себе. И если ты замужем за подонком, то так оно и было, и неважно, среди хороших или плохих, богатых или бедных. И поверь мне, девочка, для большинства из нас это было хуже некуда, а выхода — никакого!

Мне было пятнадцать, когда я потеряла этого маленького мальчика. Трудно представить себе, как это можно выходить замуж в пятнадцать лет, не так ли? Но в те времена, знаешь… У меня в животе было полно ручек и ножек. Старик избил его, потом мы поженились, и так оно и было всю оставшуюся жизнь. Ему было восемнадцать, и петух у него сразу же вставал, даже когда ветер шелестел по его брючине! Он был настоящим кобелем, этот клоп. Наверное, и до сих пор таким остался.

Донна вслушивалась в печальный голос Долли и ощущала, как ее омывает волна ярости: она злилась на мужа этой женщины за то, что он так по-скотски относился к ней. Ей было обидно и за многих женщин вроде Долли.

— А почему ты не ушла от него, Долли?

— Сложный вопрос, девочка. Вопрос на шестьдесят четыре тысячи фунтов. — Она склонила голову в сторону и задумалась на несколько минут. — Во-первых, потому что мне некуда было идти. Я не могла вернуться к матери. У нее дома еще шестеро детей оставались на руках, и все они моложе меня, хотя она и была замужем. И, во-вторых, я его любила, как ни странно. Знаешь, я долгое время любила его. Я понимаю, что в это трудно поверить, но ты должна понять, во время войны браки совершались поспешно, потому что никто не знал, что ждало тебя за углом, да? Тебя могло убить бомбой, взорвать, все что угодно. И вот ты делала вещи, которые в обычной жизни не совершила бы. Ну, вроде того, чтобы позволить восемнадцатилетнему парню потащить тебя на задний двор и повалить у сарая, где хранится уголь. Это была самая волнующая ночь в моей жизни. Он ведь мог подцепить любую девчонку, а выбрал меня. Все за ним бегали! Долли фальшиво усмехнулась.