Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. - Александр Путятин

Но Шеин не пошел на риск. Он все еще надеялся на прибытие подкреплений и потому предпочел оборонительную тактику. Поначалу казалось, что дела идут неплохо. 28 августа 1633 года королевские войска предприняли штурм острожков Матисона и Прозоровского, расположенных у Покровской горы. Русская армия отбила атаки. Однако Шеин не учел один важный момент: если крымские татары всеми силами навалились на юг России, то польские окраины они оставили в покое. А значит, к королю вскоре должны подойти войска с южных границ. Они не заставили себя ждать. 3 сентября в польский лагерь прибыло свыше 15 тысяч запорожских казаков. Теперь численное превосходство врага стало почти двукратным.

Кроме того, королевские войска имели позиционное преимущество. Русские полки были рассредоточены по 14 отдельным острожкам, и враг мог последовательно концентрировать против них многократно превосходящие силы. Теперь избежать уничтожения армии Шеин мог, лишь собрав всех в один лагерь. Однако решился он на это не сразу. При срочном отступлении на позициях нужно было бросить часть «наряда». А потеря пушек в Московском царстве считалась большим позором. Но очаговая оборона не имела шансов на успех. После двухдневного сражения 11—12 сентября поляки захватили острожек Матисона на Покровской горе. 18 сентября они пошли на штурм лагеря полковника ван Дама. Весь день у его частокола шел тяжелый бой. Обе стороны несли большие потери. Ночью русские покинули разбитый снарядами острожек и отступили к позициям Прозоровского.

Только после этого Шеин приказал всем отходить в основной лагерь. Надо отдать воеводам должное, отступление войск было проведено искусно и скрытно. Владислав IV не смог ему помешать. Однако этот частный успех Шеина не отменял его главной неудачи. К 20 сентября 1633 года король окончательно прорвал блокаду Смоленска. И теперь перед русским командованием встал вопрос: что делать дальше? Самым логичным в этой ситуации было отходить к Вязьме, пока дорогу на Дорогобуж перекрывала лишь тонкая завеса из кавалерийских заслонов. Но Шеин медлил… Его удерживали у Смоленска два важных обстоятельства. Во-первых, в последней царской грамоте содержался четкий приказ: не отступать. Михаил Романов обещал прислать помощь и сообщал, что для этого под Можайском формируется новая армия. Во-вторых, Шеина привязывал к лагерю «большой наряд». Добровольно отдать врагу дорогие осадные пушки было не просто позорно. В Московской Руси это считалось воинским преступлением.

Впрочем, путь к отступлению вскоре перекрыли. Уже через несколько дней большая часть королевских войск перешла от Покровской горы к селу Жаворонки на Московской дороге. Высланные вперед отряды Казановского и Гонсевского общей численностью свыше восьми тысяч человек заняли Дорогобуж, обеспечив заслон против деблокирующих ударов. Таким образом, полки Шеина оказались в окружении. 2 и 3 октября запорожские казаки пытались штурмовать русский лагерь, но были отбиты. Тогда Владислав IV велел установить батареи на Жаворонковой горе. Высота эта господствовала над местностью, и лагерь Шеина с нее был виден как на ладони. Польские пушкари могли вести прицельный огонь по выбранным целям. Русская артиллерия отвечала фактически «вслепую», и ее выстрелы не давали нужного эффекта.

Только теперь Шеин попытался дать полевое сражение. Однако и сейчас его войска не пошли на прорыв, а принялись 9 октября штурмовать укрепления на Жаворонковой горе. Битва длилась до ночи. Гору Шеину занять не удалось. На следующий день обстрел русского лагеря возобновился. Положение царских войск с каждым днем становилось все хуже. В начале ноября обнаружился недостаток продовольствия и фуража. Опустела войсковая казна, и чтобы заплатить наемникам, Шеин вынужден был занимать деньги у собственных офицеров. В декабре наступили холода. Русских ратников косили голод и болезни. Меж тем Владислав IV предложил Шеину перемирие на достаточно выгодных условиях: после размена пленными оба войска отходили в свои пределы.

Многие историки упрекают воеводу в том, что он не согласился сразу, а отправил в Москву гонца за разрешением. Однако они забывают, что посланец поехал в русскую столицу тайком, потому что поляки никого из лагеря Шеина не выпускали. Более того, вражеские разъезды вскоре перехватили нескольких царских гонцов, которые везли грамоты с согласием на условия короля. А значит, Владиславу IV нужен был не мир, а лишь разговоры о нем. Поляки тянули время, ожидая, когда войска Шеина дойдут до последней крайности. А что же Михаил Романов? Ему в тот момент было не до Смоленска. 1 октября 1633 года умер Филарет. Царю волей-неволей пришлось сконцентрироваться на внутренних проблемах. Ему требовалось проконтролировать выборы нового патриарха и перенастроить госаппарат на принципах единоначалия. А потому решение о сборе новой армии, которая должна была идти на выручку Шеина, Михаил Романов принял только 18 ноября 1633 года.

Командовать войсками на главном, вяземском, направлении назначили Дмитрия Черкасского и Дмитрия Пожарского. В их распоряжение должны были поступить свыше 21 тысячи ратников. Для фланговой поддержки начали формировать еще две армии. Одну возглавили Одоевский и Шаховской, другую — Куракин и Волконский. Каждая из этих группировок должна была иметь около трех с половиной тысяч воинов. Все три армии очень грозно смотрелись на бумаге… Где, если уж говорить честно, они в основном и находились. Расчет царя был прост и изящен. Базировался он на информации об оперативных возможностях вражеской разведки. Стоило только Черкасскому с Пожарским «доложить в Москву о готовности армии к походу», а Михаилу Романову «отправить в Можайск и Калугу приказы о начале наступления», как польские шпионы донесли эти сведения до короля. В результате уже через пять дней Владислав IV подписал с Шейным соглашение о перемирии, по которому истощенная боями русская армия получила право покинуть смоленский лагерь и уйти домой.

На самом же деле Разрядному приказу удалось к этому времени собрать меньше 10 тысяч человек. Их едва хватило, чтобы прикрыть западные рубежи России от возможных ударов Владислава IV. Ни о каком походе к Смоленску с такими малыми силами не могло быть и речи…

Тем не менее 16 февраля 1634 года Владислав IV заключил с Михаилом Шейным перемирие на Жаворонковой горе. Условия его были благоприятны для царской армии, находящейся в тот момент буквально на грани уничтожения. «Все русские ратные люди могли свободно отступить от Смоленска, сохранив холодное оружие и мушкеты с зарядами»{177}. Все больные, кто не мог сразу покинуть лагерь, получали право вернуться домой после выздоровления. Немаловажным было и то, что перемирие распространялось лишь на уходящие из лагеря войска. Они обязались в течение четырех месяцев не участвовать в войне против короля. Остальные русские армии сохраняли полную свободу действий. Таким образом, уже через месяц-другой правительство могло перебросить на юг выведенные из-под Смоленска полки, а взамен направить «в поле» свежие части.

Но все равно это было поражение. Михаилу Шеину пришлось оставить в лагере весь осадный «наряд», а значит, царскому правительству приходилось надолго забыть о возвращении Смоленска. Из полковой артиллерии русские имели право забрать с собой 12 орудий с зарядами. Однако лошадей осталось мало, и Шеин вместо пушек предпочел вывезти максимальное число раненых и больных. В общей сложности лагерь покинули около восьми тысяч человек, половина из них ехала на телегах. Еще три с половиной тысячи больных остались в лагере. В Москве о перемирии узнали в начале марта. Царь послал навстречу Шеину Моисея Глебова. Тот должен был расспросить воеводу об условиях договора и передать ободряющие слова вышедшим из окружения войскам: «Служба их и радение, и нужда, и крепкостоятельство против польского короля, и против польских и литовских людей, и что с ними бились, не щадя голов своих, государю и всему Московскому государству ведомо»{178}.

Из этого можно сделать вывод, что Михаил Романов высоко оценил действия Смоленской армии. В таком случае воевод должны были ждать в Москве знатные пожалования. Однако прием оказался нерадостным. Еще до возвращения Шеина по его «делу» царем была назначена следственная комиссия. Возглавил ее боярин Иван Пуговка Шуйский, который, помимо Думы, руководил еще и Судным приказом. В состав комиссии вошли князь Андрей Хилков, окольничий Василий Стрешнев, дьяки Тихон Бормосов и Дмитрий Прокофьев. Что же произошло за то время, пока Смоленская армия добиралась до Москвы? Если верить Хронографу, бояре начали клеветать на Шеина, о чем воеводе стало известно. Оправдываясь, он принялся «грубо отписывать на Москву», оттуда отвечали «с осуждением и опалой»{179}. Иными словами, между руководством страны и воеводой Шейным началась склока, в которой стороны не стеснялись в выражениях.