Дарвин - Максим Чертанов

Работу Уоллеса ругали — он заявил, что современные человеческие расы, возможно, произошли от одной, а это считалось ужасной ересью. Дарвин утешал его: «Такие работы сделают больше для распространения нашего представления о происхождении видов, чем трактаты, посвященные собственно этому предмету…» Но с главными тезисами Уоллеса он спорил: физические качества людей продолжают иметь значение для выживания, во всяком случае у «дикарей». Кроме того, он полагал, что расы по-разному выглядят совсем не потому, что живут в разных условиях.

Эта мысль и сейчас кажется еретической. В любом учебнике вы прочтете, что (грубо говоря) негры черные, потому что в Африке жарко. Меланин, обусловливающий темный окрас кожи, защищает от разрушительного действия ультрафиолета. Люди, чьи гены обеспечивали больше меланина, имели преимущество для жизни в Африке. Тем, кто занимал другие климатические ниши, такая прорва меланина была не нужна и они вновь осветлились. Дарвина это объяснение не устраивало. Почему южные китайцы, живущие почти в таком же климате, как африканцы, не почернели? И почему негры, живущие в Европе, не белеют? И он выдвинул гипотезу о причинах внешних (фенотипических) расовых различий: цвет кожи и другие внешние черты были случайным признаком, сцепленным с другим, важным — устойчивостью к заболеваниям, встречающимся в регионе:«Цвет кожи и волос совпадает иногда поразительным образом с невосприимчивостью к определенным ядам и защищенностью от некоторых паразитов». Он списался с Адмиралтейством и получил разрешение разослать анкету армейским хирургам в тропических странах — какие расы чем болеют. Но вразумительных ответов не получил. Придумал иную гипотезу: негры черные, потому что негритянкам это нравится. Почему нравится? Так получилось, у разных людей вкусы разные. Ему самому в Бразилии казалось, что негры красивее белых, во всяком случае, португальцев. Африканские женщины предпочитали мужчин потемнее.

Уоллесу он сказал, что о человеке писать не будет, предложил ему свои материалы по этой теме, тот отказался: уже занимается географией растений, отвлекаться не хочет. Продолжали спорить, Уоллес отрицал, что у «дикарей» продолжается отбор на физические качества: самые сильные гибли бы в сражениях раньше остальных, не успев оставить потомства. Не верил он и в то, что дамские предпочтения могли сыграть какую-то роль в том, как выглядит потомство. Выбирает всегда мужчина (он сам только что выбрал невесту). Хорошо, пусть наоборот, неграм нравились темные женщины? Но Уоллес считал идею о каком бы то ни было половом отборе бредовой.

Обсуждали также экспедицию на Борнео: Уоллес видел там орангутанов и считал, что в тамошних пещерах можно отыскать ископаемых праорангутанов или древних людей. Увлекли этой идеей Лайеля, тот хлопотал в правительстве, но безуспешно. А Дарвин между тем влюбился в растение плакун-трава: его выделяющийся нектар в старину считали слезами над распятым Христом. Плакун был триморфный — цветки с коротким, средним и длинным пестиками. Он обильно рос в Саутгемптоне, где жил Уильям, отец попросил сына наблюдать за опылением, 25 мая отправили статью о сексуальной жизни плакуна в Линнеевское общество. А на следующий день в лондонском Сент-Джеймс-холле проходил (в рамках сельскохозяйственной выставки) конкурс ловушек. Участвовали более ста изобретателей, первый приз получила ловушка — ящик с захлопывающейся дверцей, похожая на те, что сейчас используют для поимки животных натуралисты. Участники конкурса, ощутившие себя причастными к науке, стали пользоваться таким ловушками. Но остальные не отказались от стальных капканов[27].

Летом 1864 года Дарвин продолжил наблюдать за вьюнами, у него было уже 100 разных видов. Как они приобрели подвижность и отрастили чуткие пальцы — усики? Да все так же: осваивая нишу. Когда обитаешь среди плотной растительности, трудно пробиться к солнцу, а надо: тот, кто родился чуть более подвижным или усатым, чем другие, получал преимущество. Фрэнсис помогал в экспериментах: на усачей навешивали грузы, отворачивали их от солнца, но они упрямо распрямлялись и хватались за опору. Статья о них «Движение и повадки лазящих растений» («The Movements and Habits of Climbing Plants») вошла в сборник Линнеевского общества, изданный в сентябре 1865 года. Надо было возвращаться к «Изменениям», а здоровье опять ухудшилось. Гукеру: «Бог знает, когда книга будет окончена, потому что чувствую себя слабым и в самые хорошие дни не могу работать более полутора часов; эта работа много труднее, чем писать о моих милых лазящих растениях». Вдобавок осенью хлынула новая волна критики в адрес «Происхождения видов». Французский физиолог Флуранс опубликовал разнос: «Книга месье Дарвина стала предметом всеобщего увлечения… Но какая путаница, какие вздорные идеи! Какой претенциозный и пустой язык!» Лично он, Флуранс, за свою долгую жизнь ни разу не видел, чтобы одно животное превратилось в другое, а значит, такого не бывает. Дарвин отвечать не стал: спорить с французами было ниже его достоинства.

Но и немцы, в общем его любившие, нанесли удар. Кёлликер назвал Дарвина телеологом: этот его хваленый «естественный отбор» то же самое, что «высшая сила», поскольку заботится о пользе животных, а на самом деле никто о животных не заботится, они развиваются под действием «внутренних сил». Какие это силы и как они действуют, Кёлликер не объяснял. На сей раз Дарвин рвался ответить — Лайель и Гукер отговорили, ответил за него Хаксли в «Естественноисторическом обзоре»: «Кошки хорошо ловят мышей. Телеология говорит, они делают это потому, что были специально созданы так, чтобы идеально ловить мышей… Дарвинизм утверждает, напротив, что никто специально не строил их так, а просто среди многочисленных вариаций кошачьих, многие из которых вымерли, некоторые кошки ловили мышей лучше других. Кошки существуют не затем, чтобы ловить мышей, а благодаря тому, что умеют их ловить».

Той же осенью Хаксли организовал сообщество сторонников новых идей в биологии — «Х-клуб». Вошли в него люди разного возраста, все уже влиятельные, члены Королевского общества: Гукер, Хью Фальконер, Джон Лаббок-младший (парламентарий, получивший звание рыцаря и имевший связи в высших кругах), физик Джон Тиндаль, социолог Герберт

Спенсер, медики Джордж Баск и Эдвард Френкленд, химик Томас Херст, математик Уильям Споттсвуд. Баск и Фальконер вновь выдвинули Дарвина на медаль Копли и пролоббировали решение. Вручение происходило 30 ноября, Дарвин не явился: хворал или схитрил, зная, что Сэбин его не любит и скажет какую-нибудь гадость. (Так могло произойти: в приветственном адресе Сэбин написал, что «Происхождение видов», сомнительная книжонка, отношения к медали не имеет, а наградили Дарвина за старые работы; Хаксли потребовал исключить эти слова и своего добился.) Целый год после этого разные общества слали Дарвину знаки отличия; он был избран почетным членом Берлинской академии, Эдинбургского Королевского общества и Королевского Медицинского общества. Но главная радость 1865 года — Хорас перестал хворать и в январе уехал в Клэпхем к братьям.