Шпандау: Тайный дневник - Альберт Шпеер

19 июня 1953 года. Несколько дней назад до нас дошли сенсационные слухи о восстании в Восточной Германии. С ужасом понимаю, что все эти годы не проявлял ни малейшего интереса к советской части Германии. Странно! Ведь все мы некогда занимали высокие посты в правительстве, которое неизменно твердило о благополучии Германии, а теперь мы почти никогда не упоминаем Веймар, Росток, Дрезден или Франкфурт-на-Одере и не задумываемся, как живут люди в этом районе. Я ни разу не попытался представить, как могло сказаться присутствие русских на жизни там, изменили ли они уличный пейзаж городов, приспособились ли люди к их присутствию. Очевидно, нет — учитывая характер немцев с их приверженностью к порядку, тот факт, что эти люди решились на мятеж, говорит о крайней степени горечи и отчаяния.

В саду Нейрат с Дёницем в волнении говорят, что мы не должны проявлять интереса, что нам следует вести себя как обычно; такое впечатление, что мы просто не хотим говорить об этом.

Я держу язык за зубами.

20 июня 1953 года. Сегодня из репродуктора донеслась мелодия песни «Был у меня один товарищ»[13]. Во всех камерах стояла мертвая тишина.

8 июля 1953 года. Сегодня услышал, что в начале русского месяца и через две недели после восстания 17 июня майор Андреев пригласил своих троих коллег на роскошный ужин. Американский директор не пришел.

16 июля 1953 года. Подал прошение о получении копии своего приговора. Русские наложили на него вето. Когда я заметил, что каждый заключенный имеет право увидеть свой приговор, Бресар ответил:

— У вас и так достаточно связей с внешним миром!

Что ему известно? Неужели наша тайная переписка вовсе не является секретом?

22 июля 1953 года. Теперь по решению директоров мы вынуждены носить официальную тюремную одежду из плотного коричневого вельвета, причем даже в тропическую жару. После стольких лет шорты внезапно попали под запрет. Пиз, сообщивший мне об этом решении, поражается моему спокойствию.

— Что с вами? — спрашивает он.

Дело в том, что мне все равно.

2 августа 1953 года. Рано утром 28 июля у Нейрата был еще один сердечный приступ. Британский и французский охранники оказали ему первую помощь, приложив холодный компресс. Четыре дня он провел в постели, и теперь ему лучше, хотя его мучают страшные приступы катарального бронхита, вдобавок у него высокая температура.

Сегодня утром он вызвал к себе трех западных директоров. Нейрат попросил их сообщить своим правительствам, что они держат за решеткой беспомощного старика. Несколько часов спустя к нему явился мсье Лодри, сотрудник французского судебного ведомства, и в грубой форме заявил, что Нейрат сам виноват в своих болезнях. В июле Нейрат похудел на четыре килограмма, потому что не может есть однообразную русскую пищу.

5 августа 1953 года. В течение последних дней нам поступали сенсационные новости о Нейрате. Говорят, три западных верховных комиссара обсуждают его дело. Но, по мнению Нейрата, надежды мало, потому что добрая воля этих троих ничего не значит, если четвертый, русский, скажет «нет». Я обещал связаться с его дочерью по своему тайному каналу и узнать, как продвигается дело. Теперь, разменяв девятый десяток, он слишком нервничает, не уверен в себе и не может сам отправить тайное послание.

6 августа 1953 года. Сегодня Нейрату приказали вычеркнуть следующие предложения из его письма от 2 августа: «Несколько дней назад у меня был приступ слабости. На этот раз не в голове, а в ногах. Но мне уже лучше, и, надеюсь, к вашему приезду я уже буду в полном порядке». Нейрат обратился к новому британскому директору Катаиллу, который коротко и недружелюбно заметил: «Любая информация о вашем здоровье может исходить только от нас».

Вечером Нейрат впал в истерику и плакал.

2 сентября 1953 года. Долгое время думал, стоит ли детям приезжать на свидание, особенно теперь, когда нам разрешили получасовые свидания раз в месяц. Наконец я решился, и вчера приезжал Альберт, а сегодня — Хильда. Они хотели приехать вместе, но их просьбу отклонили: детям старше шестнадцати лет разрешается приезжать только по одному.

Когда меня арестовали, Альберту было десять, Хильде — девять. Сейчас, восемь лет спустя, передо мной сидели взрослые молодые люди. Я пристально рассматривал их лица, пытаясь узнать знакомые черты. Как трудно понять человека по письмам и фотографиям! Альберт находился в состоянии сильного душевного волнения, чем очень меня встревожил; Хильда вела себя более сдержанно. Как мы договорились в письмах, мы болтали о ее жизни в Америке. Ее радость передалась мне.

Спереди воротник у свитера вытерся, поэтому, идя на встречу, я надел его задом наперед.

3 сентября 1953 года. Редер вернулся со свидания с женой. Он сказал ей, что за американский месяц набрал около трех килограмм. Когда она спросила, на сколько он похудел во время русского месяца, их прервал советский переводчик: «Прекратить! Вам не разрешается об этом говорить».

Нейрат во время свидания со своей женой сказал, что неважно себя чувствует. Тогда тоже вмешался советский переводчик, но Нейрат продолжил, невзирая на запрет:

— Видишь, здесь кругом ложь и лицемерие.

7 сентября 1953 года. Сегодня в половине седьмого узнали первые результаты вчерашних выборов в бундестаг. К двенадцати стали известны предварительные итоги голосования. Дёниц оставил их без комментариев, и Ширах не преминул заметить:

— Не может смириться с поражением правых.

— Партия правых не получила ни одного места? — задумчиво спросил Гесс. — Говорите, она — преемница национал-социалистической партии? А люди об этом знают?

Я подтвердил, что знают, и он добавил, качая головой:

— Тогда я не понимаю.

Лично я доволен, что победил Аденауэр.

9 сентября 1953 года. После совещания директоров полковник Катхилл заговорил с Нейратом непривычно дружелюбным тоном, но, как оказалось, лишь для того, чтобы поставить его в известность о решении директоров: даже на свиданиях он не имеет права сообщать информацию о состоянии своего здоровья. Нейрат отвечает бесцветным голосом:

— Скоро вы запретите мне думать о моей болезни.

9 сентября 1953 года. Вечером мне удалось передать Нейрату письменные показания профессора Эриха Кауфмана. Документ составлен на нескольких страницах. Я получил его от дочери Нейрата. Кауфман был уважаемым профессором международного права, который бежал из Германии. Вскоре после войны он вернулся и часто давал консультации министерству иностранных дел Германии по правовым вопросам. В качестве юрисконсульта он составил аффидевит с требованием немедленно освободить Нейрата на законном основании. Тем не менее Нейрат остается фаталистом.