Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Мои родные, как отец, так и мать, остались верны своим идеям. Я помню, как главный инженер завода рассказывал мне:

— Меня он заставлял брать такси, а сам пользовался общественным транспортом в целях экономии государственных денег.

Когда отцу сказали, что для старых партизан и политкаторжан открыт продовольственный ларек, отец был возмущен и категорически отказался пользоваться им и нам запретил, заявив:

— Я буду получать ровно столько, сколько получают рабочие на нашем заводе, и не больше.

«Интернационал» в дальнейшем, для следующих поколений, был просто гимном, тогда как для предыдущего поколения это был призыв к борьбе за справедливое переустройство всей жизни не только у нас в стране, а на всей планете. «Мы наш мы новый мир построим» гремело с такой убедительной силой, что стены дрожали. «Смело мы в бой пойдем, за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это». В те годы, полные энтузиазма, миллионы, миллионы смелой и решительной молодежи, в основном БЕСПАРТИЙНОЙ — именно беспартийной, так как ПАРТИЙНОЙ была тогда горсточка — раздетые, голодные, холодные, смело и решительно боролись, защищали, и защитили наперекор всему, СОВЕТСКИЙ НАРОДНЫЙ СТРОЙ, именно СОВЕТСКИЙ, именно НАРОДНЫЙ, с простой и благородной идеей — все для всех. Среди таких людей я росла, жила и до смерти любила их энтузиазм, их жажду героических подвигов для всех, за всех. Это они, народ, а не горсточка большевиков, добились победы над всеми вооруженными до зубов врагами.

Я до сих пор помню, как эти молодые воины, сами почти дети, превращались в веселых, милых Коль, Петь, Федь, хватали нас на руки и делили с нами свой голодный паек. Никто из них в партии не был, и все они боролись не за двуглавого орла, не за трехцветное знамя, а за пятиконечную звезду, за серп и молот и за красное знамя. И вот всем им на 20-м году существования советской власти Сталин приклеил ярлык «враги народа». И не вражеское правительство их заклеймило, а свое, советское, которое они защитили ценой своей жизни. Клеймо-то, какое! — «враг народа» — и в 1937 году все они исчезли.

Кто дал право Сталину вешать на них такое клеймо?

И вот они-то все и оказались «врагами народа», и потом, после 1937 года, я только встречала членов их семей, которые спрашивали: «за что?», «что происходит?», «что случилось»? и «как могло произойти такое»?

Где же партия, которую они так горячо, так беззаветно горячо защищали в самые лучшие годы своей жизни, и почему она не могла защитить их сейчас? Но не только не защитила, а, находясь под «мудрым руководством» Сталина, она их заклеймила. Это был страшный, уму непостижимый кошмар, который невозможно было понять. И я до сих пор не могу ни понять, ни принять, как могло случиться, чтобы все они в один миг, в одно мгновение превратились во «врагов народа» и исчезли, и часто не только они, но и их жены и дети.

Стоит только вдуматься: за что? За что был наказан с такой жестокостью наш героический народ? Ведь воевал и погибал за советскую рабоче-крестьянскую власть не Сталин, а народ. Значит, эта власть была — власть народа и принадлежала народу. Так за что же он заставил народ перенести такие муки и страдания и пролить океаны слез?

Коммунистическая партия оказалась репрессированной, парализованной, терроризированной Сталиным и, даже не будучи за тюремной решеткой, она была такой же арестанткой, как и те, кто сидел, томился и погибал в тюрьмах.

Манипулируя и спекулируя прекрасными советскими лозунгами, Сталин держал всю страну, всю партию в страхе, а миллионы арестованных были его заложниками.

Заложники Сталина

Заложниками были те люди, которые защитили страну от иностранной интервенции, от контрреволюции и от всевозможных банд, те люди, которые вынесли на своих плечах ликвидацию тяжелой послевоенной разрухи. Люди, создавшие такое могучее государство, которое даже после сталинских потрясений способно было защитить не только свою страну, но и всю Европу, весь мир в эту самую страшную войну из всех, выпавших на долю человечества. И это спустя 20 лет, только 20 лет, когда страна по существу начала только-только подниматься после таких катастрофических потрясений, как Первая мировая война, Гражданская война, голодный 1921 год и страшные голодные годы сталинской коллективизации. И это сделали, опять же, советские люди, наш советский народ, который воевал за наш Советский Союз, за наш советский герб — СЕРП и МОЛОТ, за нашу красную звезду и за наше красное знамя, ведь над Рейхстагом взвилось наше КРАСНОЕ ЗНАМЯ с серпом и молотом, а не трехцветное с двуглавым орлом. С этим знаменем в руках наш народ победил дважды — в Гражданскую войну и во Вторую мировую войну. Это знамя обагрили своей кровью и отдали за него свои жизни миллионы, миллионы наших советских людей. Даже те, кто попал в плен или сдался немцам, а таких я встречала много, не собирались воевать за двуглавого орла и за старое трехцветное знамя, за всю эту старорежимную атрибутику, которую бывшая аристократия не смогла защитить и утопила, как все говорили, в Черном море.

Сопромат или любовь?

Вернувшись после отпуска в Москву в мрачное дождливое утро и с трудом протиснувшись в трамвай, полный мокрых раздраженных пассажиров, я задумалась — куда ехать? После каждого приезда, даже на 4-м уже курсе, ордер на общежитие так просто с «разбегу» нельзя было получить, надо было постоять в очереди, и через неделю, через две, если повезет, получить ордер, а пока ночуй, где попало. Даже на 3-м курсе я только в конце семестра получила общежитие.

Когда я вошла в институт, там уже было полно народу, несмотря на ранний час. В хозчасть стояла очередь, ребята выглядели обновленными, посвежевшими, девушки в новых нарядах, и глядя на эти хорошие, веселые лица, я прибодрилась.

— Ты знаешь, мы уже целую неделю здесь торчим, а занятия начинаются через день, — успокоили меня ребята.

Неужели опять ждать здесь не одну, а, может быть, несколько недель? Идти к знакомым у меня не было никакого желания, хотя я знала, что везде меня примут хорошо, но все жили в таких стесненных условиях, что лишнего человека трудно было втиснуть. Сколько раз за прошлые годы, если мне приходилось поздно возвращаться или задержаться, я засыпала прямо на ступеньках лестничной клетки. Так я стеснялась и боялась побеспокоить людей, давших мне приют. Мне так хотелось получить свой уголок, свою кровать и приступить нормально к занятиям!

Но — о чудо! — к концу дня мы с Олей Беркович получили ордер и как угорелые помчались устраиваться. Я была такая счастливая! Наша кабинка стала самой популярной, все домашние занятия нашей бригады теперь проходили у нас.