Опасные намерения - Ферн Майклз

Дым поднимался из труб домов. Тусклый желтый свет, струящийся из покрытых ледяными узорами окон, делал снег вокруг похожим на лоскутное покрывало.

Был канун Рождества.

Главное здание — или, как его называли местные рабочие, Большой Дом — стояло как часовой, будто охраняя остальные строения от подозрительной тишины царившей вокруг.

В гостиной шестеро рабочих и два человека из города играли в карты и пили красное вино. Все остальные уехали на праздники в Шайенн. Те шестеро рабочих, что остались, поедут туда на Новый год, когда вернутся уехавшие. Люди из города останутся.

Окрестности утонули во мраке ночи. Все пространство ранчо дышало спокойствием.

В ярко освещенном изнутри Большом Доме пахло хвоей. Дым от дров поднимался вверх, к потолочным балкам.

Мэдди и Дженни сидели у печки и по случаю праздника пили вино, которое могло свалить с ног мула.

— За Рождество и за процветание «Волшебной сказки», — сказала Мэдди, поднимая стакан. — И за то, чтобы акции «Юнитек» сделали тебя миллионершей.

Дженни выпила.

— Ты можешь подумать о чем-нибудь еще, кроме денег? — сердито спросила она.

— А о чем? О Пите? О его драгоценной подружке Энни? О Нестере? О мафии? Кстати, перед Рождеством товары всегда идут нарасхват. Доходы за пару дней могут покрыть месячные убытки, если они, конечно, есть.

— Интересно, у Мерилл Линч устраивают вечеринку на Рождество? — с грустью проговорила Дженни. — Я бы купила себе новое платье и пошла бы туда со своим приятелем, о котором тебе рассказывала. Он тоже скупал акции «Юнитек».

Мэдди отхлебнула вина.

— Знаешь, Дженни, такое впечатление, что ты воспринимаешь происходящее очень легко. Как тебе это удается? — спросила она.

— У меня все равно нет выбора. Я могла бы остаться в Юте и прозябать там так же, как прозябаю здесь. После суда я решу, как мне жить дальше. Незачем противостоять всему этому, Мэдди. Смирись и научись принимать вещи такими, какие они есть.

— Мы все равно что рабыни. Готовим трижды в день жратву для рабочих ранчо и так устаем, что заваливаемся спать в семь вечера, потому что уже в четыре надо вставать, чтобы печь хлеб. Нам кидают по сто долларов в неделю, но нам все равно негде их тратить. Здесь нет ни телефона, ни телевизора, а радио работает только по воскресеньям утром. Я по десять раз перечитываю прошлогодний журнал, а некоторые главы из «Моби Дика» уже знаю наизусть.

— Мэдди, ты говорила мне то же самое и вчера, и позавчера. Я устала и хочу спать. К тому же завтра моя очередь идти в пекарню. Если хочешь, поменяемся, и ты сорвешь свою злобу на тесте. Сегодня Рождество, Мэдди, день, когда все должны любить друг друга. Мы живы, здоровы и в безопасности. У нас есть пища и крыша над головой. Не хотела говорить этого, но если ты не перестанешь допекать меня своими жалобами на судьбу, я попрошу, чтобы меня перевели куда-нибудь в другое место.

— После всего, что мы пережили вместе?

— После всего, что ты заставила меня пережить.

— Твои муки не сравнимы с моими. «Волшебная сказка», Пит…

Дженни обхватила колени руками.

— Мэдди, «Волшебная сказка» тебе не принадлежит. Пит заплатил из своего кармана за аренду помещения и за товар. Конечно, ты сделала многое для того, чтобы магазин открылся. Пит сумеет наладить в нем работу. У него хватает денег, и он знает, что когда-нибудь «Волшебная сказка» будет приносить очень неплохой доход. Любой неглупый человек сможет управиться с торговым бизнесом. А что касается Пита… мы так много с тобой о нем говорили. Не знаю, выдержу ли я еще один разговор. Мэдди, я уверена, что он готов ждать тебя, сколько потребуется, но приехать сюда, чтобы торчать здесь… Нет, на это он не пойдет. Подумай. Ты любишь его. Он любит тебя. Если ваша любовь достаточно сильна, вы будете вместе, когда ты вернешься.

Мэдди поморщилась.

— Я требовала встречи с глазу на глаз, потому что имела на это право. Ясно, что сам Пит не горит желанием повидаться: зачем ему ломать себе жизнь? И это называется любовью? Если так, то кому она нужна? — с отчаянием воскликнула она.

— Ты переживаешь так из-за Энни Габриэль?

— Конечно. Возможно, сейчас, пока мы с тобой разговариваем и хлещем эту дрянь, они сидят себе под елкой и обмениваются подарками. Или пьют великолепное вино в креслах у камина. А потом, возможно, лягут в одну постель. Откуда мне знать, что там у них происходит?

— Должна отметить, что у тебя слишком богатое воображение.

— А что бы думала ты на моем месте?

— Я не на твоем месте. Ты превращаешься в человеконенавистницу, дорогуша.

— Возможно, — ответила Мэдди. — Интересно, что он решил насчет дома в Стамфорде? Как ты думаешь, а?

— Думаю, он отказался от покупки, чтобы не ранить себе душу лишними мучительными воспоминаниями, связанными с тобой. Ты это хотела услышать?

— Я просила тебя высказать свое мнение. Между прочим, твоя очередь подбросить полено в огонь.

— Всегда моя очередь! — почти взвизгнула Дженни. — С завтрашнего дня все пойдет по-другому, по справедливости! Ты стала чертовски ленивой, Мэдди, и очень хитрой. Ты задала вопрос, и я на него ответила, а если ответ тебя не устраивает, это твоя проблема. И еще… Я до смерти устала нянчиться с тобой, во всем тебе потакать, выслушивать твои причитания. Больше не хочу с этим мириться. Я все время старалась облегчить наше положение и не могу спокойно наблюдать за тем, как ты с каждой минутой все больше его осложняешь.

— Дженни, прости… Я никак не могу смириться с судьбой. Я люблю Пита, и ты не можешь понять этого, потому что сама никогда не любила.

— Опять начинается! — Дженни вскочила и решительно направилась к двери. — Лучше пойду в хлев. Пойду куда угодно, лишь бы тебя не слышать. К вашему сведению, мисс Мэдди Ште… ах, прощу прощения, мисс Оливия Парсонс, однажды я была влюблена. И знаю, что человек при этом чувствует. Знала бы ты, как я страдала, когда он бросил меня из-за девятнадцатилетней дуры с силиконовыми сиськами. Если тебе так уж не терпится свести себя с ума, пожалуйста. Но только тогда, когда меня не будет рядом. Счастливого Рождества, Мэдди.

— Дженни, не уходи. Мне очень жаль. Ведь сегодня праздник… Ладно, я больше не буду. Эй… Ты не бросила полено в огонь, — добавила Мэдди сварливо, когда Дженни все же толкнула дверь, впустив в комнату поток ледяного воздуха.

— Наплевать! — огрызнулась Дженни. — Если уж сравнивать себя с рабынями, то я у тебя в рабстве с тех пор, как мы приехали сюда. Теперь ты будешь делать все сама и начнешь с того, что завтра утром отправишься в пекарню. Я пекла хлеб вчера и позавчера.