Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Силвия Плат

– Вот так я и попала в больницу на бесплатные роды. Конечно, в белом халате и маске. Вроде бы это произошло в то время, когда я познакомилась с тобой – ты была на старшем курсе, а я на втором. – Майре казалось, что ее голос доносится издалека и звучит неестественно, как на старой пластинке. Неожиданно ей ясно вспомнились слепые эмбрионы грибного цвета в банках с консервационной жидкостью и четыре обнаженных трупа, почерневших, как сгоревшая индейка, на анатомических столах. Она вздрогнула, в жаркий день ее пронзил холод. – Женщине ввели какой-то препарат, изобретенный мужчиной, – как, полагаю, и все остальные лекарства. Он не убрал боль, но заставил потом о ней забыть.

– Таких препаратов много, – сказала Сайсли. – Ты забываешь о боли, находясь как бы в дреме.

Майра не понимала, как Сайсли может так спокойно говорить о том, что боль забывается. Пусть стертая с поверхности сознания, боль все равно где-то остается – пустым, без окон и дверей, коридором. А потом, обманутые временной амнезией, женщины в своей невинной простоте снова зачинают детей – одного за другим! Это варварство! Обман, придуманный мужчинами для продолжения человеческого рода, достаточная причина, чтобы женщины навсегда отказались вынашивать детей.

– Эта женщина кричала во весь голос и стонала, – рассказывала Майра. – Это производит сильное впечатление. Помнится, им пришлось ее резать. Было море крови…

Из песочницы донесся голос Элисон, она что-то говорила пронзительным голосом, но Майра, увлеченная собственной историей, не вслушивалась в монолог ребенка.

– Студент третьего курса, принимавший роды, все время повторял: «Я его уроню. Я его уроню…» – нараспев, как стихи из Библии. – Майра замолчала, глядя сквозь темно-рыжую сетку буковых листьев и ничего не видя: она вновь играла свою роль в той памятной пьесе, роль, после которой все другие роли померкли, стали казаться ничтожными.

– …И она поднимается на чердак, – говорила Элисон… – у нее ноги в занозах.

Майра подавила внезапное желание отшлепать ребенка. Но потом слова девочки пробудили в ней интерес.

– Она протыкает глаза людям на тротуаре. Она стаскивает с них одежду. По ночам у нее понос…

– Элисон, – закричала Сайсли. – Замолчи сейчас же! Перестань говорить глупости.

– О ком она? – Майра оставила незаконченной историю о синем младенце, позволив ей утонуть в темных глубинах памяти, откуда она поднялась. – О соседском ребенке?

– Ох, – вздохнула Сайсли с раздражением. – О своей кукле.

– Суити-Пай![47] – крикнула Элисон.

– А что еще делает Суити-Пай? – спросила Майра, не давая Сайсли утихомирить ребенка. – У меня тоже была кукла.

– Она залезает на крышу. – Элисон запрыгнула в свое плетеное кресло и села на сиденье на корточки – по-лягушачьи. – Сбрасывает оттуда желобщиков.

– Желобщиков?

– Сегодня утром маляры сняли с крыши крыльца желоб, – объяснила Сайсли. – Расскажи миссис Уардл, – приказала она Элисон четким голосом с социально-конструктивными интонациями учительницы унитарианской воскресной школы, – как ты помогала малярам сегодня утром.

Элисон помолчала, трогая голые пальцы ног.

– Я собрала их вещи. Одного из них звали Нил. Еще одного звали Джоко.

– Не знаю, что мне делать с мистером Груби. – Сайсли повернулась к Майре, намеренно выключая из разговора Элисон. – Сегодня он начал красить в шесть тридцать утра.

– В шесть тридцать! – изумилась Майра. – С какой стати?

– А закончил в десять тридцать. У него проблемы с сердцем, поэтому он работает утром, а днем рыбачит. Каждое утро он приходит все раньше. Восемь тридцать – еще куда ни шло, но шесть тридцать! Даже не представляю, когда он придет завтра.

– При такой скорости – с восходом солнца, – сказала Майра. – Полагаю, – задумчиво добавила она, – что у тебя достаточно забот, хотя бы потому, что ты мать. – Не стоило говорить «хотя бы», это звучало пренебрежительно, но так вышло.

В последнее время Майра стала задумываться о детях. Несмотря на молодость и счастливый брак, она чувствовала себя незамужней тетушкой среди детей родственников и друзей. А еще в последнее время у нее появилась бессмысленная привычка срывать листья с нижних ветвей деревьев или метелки с высокой травы, а также скатывать в тугой комок бумажные салфетки, чего она не делала с детства.

– Да, утром, днем и вечером, – согласилась Сайсли с видом благородной мученицы.

Майра взглянула на часы. Было почти полпятого.

– Думаю, мне пора бежать. – Не взгляни она на часы, могла бы просто по инерции просидеть и до ужина.

– Куда ты торопишься? – сказала Сайсли, однако поднялась из кресла, лениво отряхивая сзади бермуды.

Майра старалась придумать объяснение своему поспешному уходу. Готовить ужин еще рано, для покупок в центре – поздно. Вдруг оказалось, что в ее жизни слишком много свободного времени.

– В любом случае мне надо идти.

Повернувшись, Майра увидела темно-синий автомобиль, остановившийся у некрашеной дощатой калитки, отделявшей подъездную дорожку и задний двор от улицы. Приехал Хайрем Франклин, которого Майра видела всего пару раз в колледже восемь лет назад. Сайсли и дети тут же забыли о ней; они были уже где-то за стеклянным окном бездушного, мчащегося без остановок экспресса, в залитых розовым светом мягких купе, любовно прильнувшие к молодому человеку среднего роста, открывавшему калитку. Миллисент, нетвердо ступая, направилась к отцу.

– Папочка! – крикнула Элисон из песочницы.

Хайрем подошел к женщинам. Тем временем Миллисент ухватила его за брюки, и он наклонился, чтобы взять ее на руки.

– Она папина дочка, – сказала Сайсли.

Майра ждала, и улыбка на ее лице застывала, как бывало, когда она позировала фотографу. Хайрем выглядел слишком молодо для акушера-гинеколога. Твердый взгляд голубых глаз под черными ресницами придавал его лицу холодное выражение.

– Хайрем, это Майра Смит Уардл, – представила ее Сайсли. – Моя подруга по колледжу, ты должен ее помнить.

Хайрем Франклин кивнул Майре.

– Должен помнить, но, каюсь, не помню. – В его словах было не столько извинение за забывчивость, сколько твердое отрицание прежнего знакомства.

– Я уже ухожу.

Майра тут же ощутила мощную связь Сайсли с Хайремом, не оставлявшую места ничему другому. Некоторые женщины именно так относятся к своим мужьям, подумала Майра, – как собственницы, не желающие делить их ни с кем другим даже на мгновение. Супругам, наверно, не терпелось поговорить о семейных делах, о женщине, которая возникла ниоткуда и записалась к Хайрему на прием.

– До свидания.

– До свидания, Майра. Спасибо, что зашла. – Сайсли даже не пошевелилась, чтобы проводить Майру до калитки. – Приходите как-нибудь вместе с Тимоти.

– Обязательно, – отозвалась Майра уже с лужайки. – Если сумею оторвать Тимоти от резца.

Наконец кустарник на углу дома скрыл от ее глаз картину семейной идиллии Франклинов. Майра чувствовала, как солнце припекает ей макушку и спину. Потом услышала позади чьи-то шаги.

– Где ваша машина? – Элисон стояла на мятой полосе травы между тротуаром и улицей, самовольно или по какой-то причине покинув семейную группу во дворе.

– У меня ее нет. Во всяком случае, здесь. – Майра замолчала. На улице и тротуаре никого не было. Испытывая странное чувство, словно она