О Лермонтове. Работы разных лет - Вадим Вацуро

Иероним Вальтер фон Кронек.

1826 года декабря 17 дня.

Москва.

Пансион.

3

Н. Н. Колачевский — Н. А. Степанову

27 декабря 1827 года, Москва

1827 года декабря 27. Москва Милостивый государь Николай Александрович!

Как мне пред вами извинитьМое столь долгое молчанье?Экзамен наш не оправданье;Других же нет причин. БранитьМеня вы вправе совершенно.Уж больше месяца, как яНе отвечаю на бесценныйПодарок ваш; а так друзьяНе делают — винюсь, как можетВиниться тот, кто уличенУже в вине и не поможетКому напрасный вопль и стонСмягчить карающий закон.Винюсь еще. Но до поэтаЧеред доходит наконец:Каких чудес нам ждать от света,Когда поэт такой же льстец —А, может быть, еще и боле,Чем лучший шаркатель двора,Дитя, спеленутый в неволе!Поэт в движение пераПереливает пламень чувства;В нем говорит одна душа,Без принужденья, без искусства,Свободной гордостью дыша.А вы… Что если и КлименеВсе ваши клятвы лесть одна? —Беда прекрасной: к их изменеОна готовиться должна.Нет! Невозможно! Столько чувства,Огня любви, борьбы страстейНе может быть игрой искусства!Один крылатый чародейУмел восторгами святымиПоэта душу подаритьИ мог чертами огневымиИх на бумагу перелить.Любовь, поэзия и дружба —Три нераздельные сестры!..Скажите мне, что ваша служба?Ужель еще до сей порыВы не наскучили деревней,Однообразной тишиной,Соседей пестрою толпой,Их жизнью, их одеждой древней,Их разговором, дочерьми,Старинной службой, лошадьми,Екатерининскою модой,Борзой и гончею охотойEt caetera, et caetera.Я вам мой «Вечер» посылаю,Он вам заменит вечераСоседей ваших — и желаюОт всей души, чтоб так же онВам мог доставить сладкий сон.Передо мной «ОсвобожденныйИерусалим». Мне подарилЕго сам Раич и просилМеня сказать творцу КлименыЕго поклон. Я прочиталЕму стихи: напрасно б сталЯ говорить, с каким вниманьемОн слушал их, как расхвалилОн ваше милое посланье,Какое сделал предсказаньеИ как меня благодарил.Все досказал. Простите, будьтеМеня довольнее судьбой,Пишите чаще — не забудьтеТого, кто предан вам душой.Колачевский.NB. Я с первой почтой от ПоэтаЖду и пиэсы, и ответаНе в низкой прозе, но в стихах.Скажу о наших вам делах:Экзамен кончен, ждем Совета,Не знаю, будет ли концерт,Но мне изо всего четыре —Ура! На пансионском пиреОтпировали мы семь лет!

4

Н. Н. Колачевский — Н. А. Степанову

4 июня 1827 года, Москва

1827 года июня 4. Москва

Милостивый государь

Николай Александрович!

Много, весьма много виноват перед вами, целый месяц не отвечая на письмо ваше; но не я, а проклятое секретарство, которым меня наградили в нашем собрании, этому причиной. В вашем бесценном для меня письме вы, кажется, решились писать только обо мне, а о себе ни слова: упрекаете меня в лести и платите тою же монетою вдесятеро; радуетесь моему счастию, лишая меня наслаждения радоваться вашему. Скажу словами поэта: такая скрытность много меня огорчила; она разрывает крепкие узы дружбы, она отравляет ее или исчезает при одном появлении этого райского жителя. Половина письма моего состоит из одних упреков — чувствую! — но кто этому причиной? Пишите, ради бога, как проводите вы время? Думаете ли схоронить вашу молодость под пулями или, что еще ужаснее, под красным сукном Сената? Нет! пощадите цветок сей, привыкший к пламенным лучам поэзии! не отрывайте его от любимой почвы, не переносите на почву, ему чуждую! будьте тем, чем были вы прежде, — будьте поэтом, добрым, беспечным, чуждым ничтожных замыслов честолюбия! Поверьте мне, тысячи благ заменят вам мундир гвардейца или ключ камергерский; но ничто не заменит поэзии, с ее светлым вдохновением, пламенным восторгом, ясною верою в прочную будущность, чистыми надеждами, райскими мечтами. Она одна набрасывает цветы на бесплодную, бесконечную степь нашей жизни; одна разделяет с нами то, чего не могут разделить люди, облегчает наше сердце и взором, полным любви и блаженства, указывает нам на небо. Простите! Старая песня; но я люблю повторять ее! Не буду скрытен, как вы, — и скажу вам о себе все, что только знаю. Стихов моих «Видение Рафаэля» на акте не читали, потому что Мерзляков нашел их противными нравственности безнравственных наших архиереев; а Павлов так хорошо их выправил; что я принужден был отказаться от высокой чести видеть их напечатанными. Я перевожу теперь Шиллерова «Дон-Карлоса»; не знаю, каков будет перевод мой; но он меня чрезвычайно занимает. Если вы будете более откровенны со мною, то мы условимся пересылать друг другу наши занятия. Надеюсь, вы в этом не откажете готовому к услугам вашим

Н. Колачевскому.

NB. Семен Егорович благодарит вас за поклон, свидетельствует вам свое почтение и спрашивает: так же ли, как прежде, занимаетесь вы поэзией? Он издает пять песней своего «Освобожденного Иерусалима». Кстати. Вы уже, думаю, читали «Цыганы» Пушкина. Ради бога, напишите мне свое мнение об этой поэме. Думаю, что мы в нем сойдемся.

Сейчас получил письмо от Вальтера фон Кронека.

Если по каким-нибудь обстоятельствам вы будете писать ко мне позже 20 числа сего месяца, то мой адрес: е<го> б<лагородию> м<илостивому> г<о сударю> Н<иколаю> Н<иколаевичу> К<олачевскому>, Смоленской губернии, Гжатского уезда, в сельце Звездоново.

Пушкинские «литературные жесты» у М. Ю. Лермонтова

Сюжет, которым мы займем внимание читателя, восходит хронологически к середине 20-х годов XIX века, когда о Лермонтове-поэте еще нет и речи. На литературной авансцене совсем другие лица — декабристы-литераторы и молодой Пушкин, находящийся в южной ссылке. В Петербурге альманах «Полярная звезда» расходится с невиданным до того успехом; его издатель К. Ф. Рылеев только что закончил новую поэму «Войнаровский», которая еще не напечатана и ходит в списках.