«Несвятые святые» и другие рассказы - Архимандрит (Шевкунов) Тихон

Отец Георгий сразу вцепился в подлокотники и напряженно уставился перед собой. А мы, поняв, что собеседник не склонен поддерживать разговор, болтали о своих проблемах. Через некоторое время отец Рафаил стал ворчать, что машину ведет в сторону, — снова какие-то неполадки с рулем. На прямом участке пути он, по своему обыкновению, не снижая скорости, снял рулевое колесо и засунул голову в рулевую колонку, поглядывая на дорогу. При этом он, по привычке, клял советскую власть за то, что она не может сделать нормальную машину.

Мы приближались к повороту, и я предупредил об этом отца Рафаила. Он взглянул на дорогу, еще что-то подкорректировал в рулевом управлении и наконец начал надевать руль. Но тот никак не вставал на свое место…

— Батюшка, уже близко, — заметил я, имея в виду, что без руля мы повернуть не сможем.

Отец Рафаил заторопился, но скорости не снижал. В последний момент он все же успел надеть руль, резко повернул, и мы благополучно миновали опасный участок. Еще немного поругав нашу отечественную автопромышленность, мы перешли к какой-то другой, не менее захватывающей теме. И уже забыли о произошедшем, как вдруг с переднего сиденья раздался нечеловеческий вопль отца Георгия:

— Останови!!! Останови!!!

От этого страшного крика отец Рафаил настолько перепугался, что разом принес в жертву все свои принципы и нажал на тормоза.

— Что с вами, батюшка?! — в один голос испуганно спросили мы с отцом Рафаилом.

Вместо ответа отец Георгий выскочил из машины. Оказавшись на дороге, он просунул голову в дверь и прокричал:

— Никогда! Ты слышишь? Никогда я больше не сяду в твою машину!

Тут мы стали понимать, что все время от начала манипуляций с рулем отец Георгий просто находился в полуобморочном состоянии. Мы принялись просить у него прощения, обещали ехать дальше тихо и аккуратно, но отец Георгий решительно отказался возвращаться в черный «Запорожец». Он отошел подальше и стал голосовать проезжающим автомобилям, время от времени сверкая на нас глазами.

При всем, можно даже признать, хулиганстве отца Рафаила, все отмечали не только удивительную действенность его молитв, но и силу его священнического благословения. Однажды я с ним поссорился. Сейчас даже не припомню, по какому поводу, но надулся изрядно. Мы были на престольном празднике Успения в Печорах, но я так рассердился, что решил уехать в Москву, не дожидаясь службы Погребения Плащаницы Пресвятой Богородицы, которая совершается в монастыре на третий день после Успения. Перед отъездом я, всячески изображая равнодушие и независимость, все-таки подошел взять у отца Рафаила благословение в путь.

— Как же вы, Георгий Александрович, дерзаете уехать с похорон Божией Матери? — поразился он. — Ни за что вас не благословлю! Вот помолитесь сегодня вечером на погребении, после этого и уезжайте.

— Ах так?! — возмутился я. — Ну, как хотите! И вообще, главный праздник, Успение, уже прошел. А благословение я спокойно возьму у кого-нибудь из монастырских батюшек.

Сказав это, я развернулся и направился прочь. Но, на беду, так и не встретил ни одного священника. Все готовились к долгой вечерней службе или были где-то на послушаниях. Времени до поезда оставалось немного, и, махнув рукой, я поспешил к автобусу. На автовокзале меня ждало еще одно искушение: билетов до Пскова не было. Но и это меня не остановило. Я упросил кассиршу, и она наконец отыскала мне билет на самый неудобный рейс: автобус хотя по расписанию и поспевал к моему поезду, но до Пскова делал длинный крюк через окрестные деревни. Я уселся в первом ряду у окошка, и вскоре передо мной замелькали мокрые от дождя деревянные дома и печальные северные пашни.

Настроение было скверное. Хуже не придумаешь. На сердце лежала тяжесть от ссоры с отцом Рафаилом, которого я все-таки очень любил. И еще, конечно, совесть обличала, что я взял да и уехал с Погребения Плащаницы. И благословения на дорогу так и не взял… «До чего я дожил!» — пронеслось у меня в голове, пока мы тряслись в еле тащившемся допотопном автобусе.

Тем временем, совершив объездной путь по окрестным селам, автобус выехал на псковскую дорогу и побежал резвее. На шоссе прямо под моим окном нас начал обгонять красный «Жигуленок». Я следил за ним рассеянным взглядом и видел, как он припустил, но после обгона вдруг резко вывернул вправо и вдруг оказался под колесами нашего «Икаруса». Раздался пронзительный скрежет металла, завизжали тормоза. Пассажиров бросило вперед. Все закричали… А громче всех закричал я, мгновенно потрясенный страшной догадкой: — Это из-за меня-я!!!

Может, это глупо и смешно, но я, когда вспоминаю эту давнюю историю, до сих пор уверен, что случившееся произошло по моим грехам, из-за моего упрямства и непослушания. А тогда, в общей панике, на мой крик никто не обратил внимания.

Автобус еще несколько метров протащил машину перед собой по асфальту и остановился. Наш водитель открыл двери и бросился к раздавленному автомобилю. Автобус буквально нависал над грудой измятого «Жигуленка». За водителем выбежали пассажиры. От ужаса все замерли на месте перед искореженным «Жигуленком». Вдруг его дверь, скрипя, приоткрылась и оттуда выскочил огромный черный ньюфаундленд. Пес пронзительно заскулил и сразу дал стрекача по шоссе. Я в жизни не видел, чтобы у собаки, даже когда она очень испугана, был так поджат хвост — под самое горло. Вслед за ньюфаундлендом из машины показалась девочка лет двенадцати. Слава Богу, она была совершенно цела! Девчонка закричала вслед убегающей собаке: «Принц! Принц! Ко мне!» — и помчалась за псом.

Наш водитель помог выйти шоферу. Больше в машине никого не оказалось. У мужчины с виду тоже серьезных повреждений не было — его только трясло после аварии, а на лице алели свежие ссадины. «Жигуленок» бедняги был безнадежно изуродован.

Вышедшие из автобуса пассажиры, поняв, что все живы и здоровы, облегченно переговаривались. Но я вдруг еще больше разозлился на свою судьбу. Вместе с десятком моих спутников я принялся голосовать встречным автомобилям в надежде доехать до Пскова. Меня прямо-таки заклинило от упрямства: все равно будет по-моему! Я уеду в Москву во что бы то ни стало!

Так я голосовал и прыгал на шоссе минут пятнадцать, но никто из водителей не остановился, видя, что желающих добраться до Пскова у нашего автобуса скопилось слишком много. В конце концов я взглянул на часы и понял, что не успеваю на поезд ни при каких обстоятельствах.

А через несколько минут рядом с местом аварии остановился рейсовый автобус, шедший из Пскова, и водитель предложил желающим доехать до Печор. Ничего другого не оставалось, и скоро я был доставлен туда, откуда недавно так постыдно бежал.

В монастыре уже шла служба Погребения Плащаницы Божией Матери. По традиции, это происходило под открытым небом на площади у Михайловского собора. Я разыскал отца Рафаила. Увидев меня, он ничуть не удивился.

— А, Георгий Александрович, это вы!

— Простите, батюшка! — сказал я.

— После службы поедем в гости к Старчишке?

Я кивнул, встал рядом, и больше мы от молитвы не отвлекались.

Как-то, когда я был уже на послушании в Издательском отделе, митрополит Питирим попросил меня отвезти в Псково-Печерский монастырь его родных — сестру, ее дочь и двух своих внучатых племянниц. Сестра митрополита Ольга Владимировна была замечательным архитектором, ее дочь тоже занималась архитектурой, а девочки оканчивали школу. Все они, конечно, были глубоко церковными людьми, но общались в основном с московскими священниками и архиереями и никогда ничего подобного Печорам не видели.

Полные впечатлений после монастыря и встреч с отцом Иоанном, они возвращались в Москву. В поезде я так много рассказывал им о наших приключениях с отцом Рафаилом и с отцом Никитой, что, когда мы приблизились к Порхову, где как раз тогда служил отец Рафаил, мои спутницы сказали, что с удовольствием повидали бы таких удивительных батюшек. Я отвечал, что от отца Рафаила и отца Никиты всего можно ожидать и кто знает, может, мы и сейчас с ними встретимся. Дамы с недоверием отнеслись к моим словам, а я на всякий случай вышел в коридор — посмотреть: а вдруг мои друзья и вправду объявятся на вокзале?