Великая Церковь в пленении - С. Рансимэн

У фанариотов было вопросом чести заявлять, что они происходят от высоких византийских предков или, по крайней мере, от одной из восемнадцати знатных провинциальных семей, которые были переселены Мехмедом II в Константинополь, или же от какого‑нибудь выдающегося итальянского дома. Трудно было доказать подобные притязания в обществе, где все домочадцы обычно носили имя хозяина дома, но они производили впечатление; и пришельцы извне спешили связать себя брачными узами с каким‑либо носителем этих блестящих имен.[575] Таким образов, фанариоты связывали себя с памятью о Византии. Стремясь умножить свои богатства и благодаря этому достичь влияния, во–первых, при патриаршем, а во–вторых, при султанском дворах, они мечтали о том, чтобы их влияние в конечном итоге направлялось для возрождения Византийской империи.

Греческому народу потребовалось примерно одно столетие, чтобы оправиться от шока от турецкого завоевания. Тогда мы встречаем первого грека–миллионера османской эпохи, Михаила Кантакузина, Шайтаноглу, «сына дьявола», как называли его турки. Несмотря на то, что он был казнен, а его обширные имения были конфискованы, другие члены семьи сохранили свои богатства и пользовались большим влиянием в среде фанариотов.[576] Его младший современник, Иоанн Караджа, человек низкого происхождения, скопил большие деньги будучи поставщиком провизии для османской армии, пост, который давался как награда и на котором преуспел также его пасынок Скарлатос, по прозвищу Беглици. Скарлатос стал даже богаче, чем Шайтаноглу, но был более осторожным. Он также умер насильственной смертью, убитый янычарами в 1630 г., но его наследники получили все его имущество.

Эти миллионеры XVI в. сколотили свои состояния торговлей; но они поняли, что богатство можно легче получить и сохранить в сотрудничестве с османским правительством. К началу следующего столетия богатые купцы начали посылать своих сыновей учиться, наряду с учеными и богословами, в итальянские университеты, главным образом в Падую, хотя некоторые отправлялись в Рим, Женеву и Париж. Там юноши, как правило, специализировались по медицине. Докторов среди турок были единицы; самый лучший способ войти в доверие влиятельного турка было лечить его от какой‑нибудь болезни, скорее всего от несварения желудка, происходящего от неумеренной любви к сладостям, в сочетании иной раз с тайным пристрастием к алкоголю. Врачи–греки пользовались хорошей репутацией. Как мы видели, любимым врачом английского короля Карла II был грек, д–р Родоканаки.[577]

Эта система вскоре оправдала себя. Около 1650 г. в Константинополь вернулся с Запада молодой доктор, выходец с Хиоса, Панайотис Никуссиос Мамонас, по прозвищу «зеленая лошадь», из‑за поговорки, что легче увидеть зеленую лошадь, чем умного человека на Хиосе. Образование он получил у отцов–иезуитов на Хиосе; но они не обратили его, и он продолжил изучать философию у Мелетия Сирига в Константинополе, а затем в медицинской школе в Падуе. По возвращении он привлек внимание великого визиря, албанца по происхождению, Ахмета Кюпрюлю, который сначала использовал его в качестве домашнего врача, а затем, узнав о его больших способностях и замечательных лингвистических дарованиях, решил, что он будет полезнее в качестве составителя иностранных депеш и посланника при приемах иностранных послов. В 1669 г. Кюпрюлю создал для него пост великого драгомана Высокой Порты, т. е. главного переводчика и постоянного действующего главы министерства иностранных дел. В этом качестве Панайотису было позволено отрастить бороду, привилегия, до тех пор запрещенная для христиан–мирян в Турции, открыто ездить верхом в сопровождении четырех сопровождающих и носить, вместе со своими слугами, шапки, отороченные мехом.[578] В то же самое время был создан пост драгомана флота, который занимали фанариоты. Несмотря на свое название, эта должность давала тому, кто ее занимал, большое влияние на греческое население, в ущерб власти патриарха.[579]

Панайотис так успешно служил визирю, что система продолжила свое существование еще четыре года после его смерти, когда Кюпрюлю назначил на пост великого драгомана богатого молодого грека по имени Александр Маврокордато, принадлежавшего к самому цвету фанариотской аристократии. С его назначением открылась новая страница в истории власти и честолюбивых устремлений фанариотов.[580]

В своем желании укрепиться как в экономическом, так и в политическом отношении, фанариоты стали искать земли, в которые они могли бы вложить свои богатства и которые могли бы служить основой для возрождения Византии. В Константинополе было легко сколотить состояние, но также легко было его и потерять, или же оно могло быть неожиданно конфисковано. Христианину было трудно приобретать земли в Османской империи, и эти земли также могли быть в любой момент отобраны. За Дунаем же были области, которые признавали власть султана, но пользовались самоуправлением. Княжества Молдавия и Валахия, которые мы сейчас собирательно называем Румыния, были населены местным населением, говорящим на латинском языке с иллирийскими формами и славянскими заимствованиями, с Церковью, которая использовала славянский язык и ранее находилась в подчинении Сербской церкви, а теперь относилась к Константинополю. С XIV по XVII века правящие князья обоих княжеств, которые сменяли друг друга с поразительной быстротой, были связаны по рождению, часто внебрачному, или брачными узами с семьей Бассараба, от которой пошло название Бессарабия. Валахия признала турецкое господство в XIV в.; но в конце XV в. молдавский господарь Стефан Великий захватил Валахию и стал главным оплотом христианства против турок, но его преемники не смогли продолжить борьбу. Они добровольно подчинились султану и получили разрешение править самостоятельно в качестве вассалов. Обе провинции были снова разделены под властью князей из династии, которые номинально избирались боярами, главами местных знатных семей; выборы должны были утверждаться султаном. Хотя господари Молдавии и Валахии находились на вассальном положении, они были единственными светскими христианскими правителями, оставшимися в пределах древнего византийского мира. Они считали себя в некотором смысле наследниками византийских кесарей. Некоторые самые честолюбивые даже приняли титул василевс все они устраивали свои дворы по образцу старого императорского двора.[581]

Их стремления располагали их к грекам. Им нравилось получать знаки внимания со стороны патриархата; они понимали, что желательно иметь друзей в Константинополе, которые могли бы интриговать в их пользу при султанском дворе, тем более что султан все чаще сам назначал господарей. Со своей стороны, фанариоты видели, что это те земли, на которых они могли бы обосноваться. Все больше греков начало пересекать Дунай и заключать браки с представителями молдавской и валашской знати. Княжна валашская Чиайна, внучка Стефана Великого, славилась тем, что собрала при своем дворе множество богатых греческих аристократов. Одна из ее дочерей вышла замуж за племянника патриарха, другая за Кантакузина, брата Шайтаноглу. Ее брат, молдавский господарь Янку, женился на вдове–гречанке и обеспечил своим сыновьям высокие посты в своей администрации. Михаил Храбрый, валашский господарь XVI в., был сыном гречанки и нанял греческих поэтов, которые пели ему дифирамбы.[582]

Кантакузины были первой большой фанариотской семьей, проявившей интерес к княжествам. Младший сын Шайтаноглу, подобно своему дяде, женился на валашской княжне; из детей его старшего сына дочь стала молдавской княгиней, а младший сын женился на Станке Бассараба, наследнице старшей ветви семьи господаря.[583] Таким образом, греки Кантакузины стали главной семьей в среде дунайской знати. Вскоре к ним присоединились их двоюродные братья, Розетти, а также Хризоскулисы и меньшие семьи, такие как Караджа и Павлаки.[584] Их примеру последовали православные албанские семьи, поселившиеся в Константинополе и женившиеся на гречанках. Первым из них был Георгий Гика, глава семьи, связанной с Кюпрюлю и благоразумно сохранявший хорошие отношения со своими двоюродными братьями–мусульманами.[585]

Такой же политики держался Скарлатос Беглици. Сыновей у него не было, а из четырех дочерей младшей, Роксандре, он оставил в наследство основную часть своего состояния. Он решил, что она должна составить партию, достойную ее богатства и происхождения; ведь Скарлатос считал, что принадлежит к знатной флорентийской семье, которая приехала в Грецию с Аччиаволи. В 1623 г., в возрасте четырнадцати лет, Роксандра вышла замуж за единственного сына Рудольфа Бассарабы, молдавского господаря, юношу семнадцати лет, который сам был недавно избран на молдавский престол. Но молодой князь умер в 1630 г., пробыв также год господарем Валахии. Скарлатос был убит в том же году; Роксандра осталась бездетной вдовой в возрасте двадцати одного года. Она не была красивой; оспа оставила следы на ее лице и сделала слепой на один глаз. Но она была превосходно образована; итальянские и греческие писатели восхваляли ее ученость и манеры; кроме того, она была сказочно богата. Она отказалась выходить замуж за следующего валашского господаря, двоюродного брата своего мужа, Матфея Бассарабу (хотя недобрая молва гласила, что отказался от брака он, когда узнал о следах оспы на ее лице). Вместо того, она остановила свой выбор на молодом торговце с Хиоса по имени Николай Маврокордато. Его отец претендовал на происхождение от греческого генерала на венецианской службе, Мавроса, имя которого было искажено на манер драмы об Отелло, венецианском мавре, а наследница его вошла в генуэзско–хиосскую семью Кордати. Его мать также происходила из хиосских генуэзцев и принадлежала к генуэзской ветви римской семьи Массими, ведшей свое начало от Фабия Максима Кунктатора. Несмотря на столь громкое происхождение, именно брак с Роксандрой принес удачу семье Маврокордато, а его наследники в нескольких поколениях с благодарностью добавляли к своей фамилии имя Скарлато.[586]