Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin[When Giants Walked the Earth: A Biography of Led Zeppelin] - Мик Уолл

Он продолжает в типично возбужденной манере, вспоминая, каково было быть частью святой святых Zeppelin. «Ну, Zeppelin были королями замка — величайшими и, если вы могли поверить собственным глазам и ушам, ужаснейшими, — и они вывели все это на совершенно другой уровень. Можете представить себе The Rat Pack на их пике в Вегасе — Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Сэмми Дэвис Младший и их безумная толпа, — все они охотились на женщин, неистовствовали и были абсолютно неприкасаемы. С Zeppelin было то же самое, но увеличились объемы. Были спокойные моменты, но… да ладно! Поразительно.

Пластинки продавались, альбомы вылетали с Atlantic едва лишь Ахмет успевал проделывать дырку в середине. Их самолет был крупнее, роскошнее и веселее, чем у президента Никсона, со свистом он переносил этих богов из города в город, где энергичные полицейские на мотоциклах с сиренами сопровождали их несущийся по шоссе на красный свет эскорт из лимузинов с темными стеклами к очередному огромному сияющему стадиону, где паства была готова вновь сойти с ума у ног своих спасителей. Золотые орды невест будто бы были готовы отдать свое тело и душу этим четверым возбуждающим всадникам Апокалипсиса. О Боже! А сами четыре этих парня были весьма интересны, если решали снизойти до того, чтобы подпустить к себе кого–то: Джимми Пейдж, маг, создатель ансамбля Led Zeppelin и корень этого дикого приключения, экстраординарный архитектор звука, играющий на гитаре, который брал блюз, рок–н–ролл и фолк, чтобы взволновать неведомые территории, а его внимательные глаза сверкали притягательной непокорностью. Роберт Плант, поистине златокудрый бог, и его дикие стоны, томное вожделение, голос и наружность из благородной Вальхаллы. Джон Пол Джонс, таинственный бас–гитарист, маэстро клавишных, творец настроения и половины наиболее драчливых, но при этом точных ритм–секций в истории рок–н–ролла. И за ударными — Джон Генри Бонэм! Да, черт возьми! Джон был силовой подстанцией, великолепный, когда он играл, казалось, что барабаны были его продолжением, он становился неотделим от своих инструментов. Ритм. Бонзо, ты был королем ритма и машинным отделением группы. Плюс Питер Грант, фигура, в буквальном смысле, больше жизни. Плюс хохот. Все это закопано в историях о темных гостиничных номерах, ангелах со сломанными крыльями и белых перьях на полу в ванной. Вот они — семена некоторых из многих тайн Led Zeppelin…

При всем их веселье и всех проказах за сценой Led Zeppelin никогда не выкладывались менее, чем на 100 процентов, когда дело касалось их концертов. Ну, может, однажды в Сан — Франциско они пропустили песню–другую, чтобы быстрее вернуться в Лос — Анджелес и еще сильнее, хм, расслабиться, но… да это же сберегло полчаса! Урежьте сет Led Zeppelin вполовину, и он все еще будет в два раза больше любого из тех, что представляли остальные артисты, не только по длительности, но и в смысле неоспоримой, черт меня подери, мощи. Музыка была выше всяких похвал, и она все еще здесь, ее можно слушать, и так будет всегда, спасибо Богу, этим чертовым Led Zeppelin. Вам надо тащиться от нее. И них. Спасибо, джентльмены». Наконец, он делает паузу, чтобы перевести дух.

Группа веселилась не только в Лос — Анджелесе. В дороге — групи и дилеры теперь были повсюду. Может, трое участников группы и были женаты, но понятие «дорожной леди» все еще имела силу в семидесятых. В Новом Орлеане они остановились в знаменитом отеле Royal Orleans и зависали во французском квартале, где Джонси попал в «затруднительное положение» с местными трансвеститами. Теперь все они считали кокаин «ракетным топливом», и, несмотря на опасения привлечь чрезмерное внимание, наняли на постоянную работу «коксовую леди», загадочную англичанку, единственной задачей которой было давать участникам группы кокаин на указательном пальце, затем намазывать их носы щепоткой вишневого нюхательного табака и каплей шампанского Dom Perignon 1966 года. Ничто из этого не считалось вызывающим привыкание, скорее совершенствующим, даже элегантным.

Было ли это частью кайфа, спросил я Джимми однажды. Эти разные правила, которые применялись ими? «Да, конечно, это было частью происходящего. В том и дело — это было частью реальности и было возбуждающе, да. Но было совершенно очевидно, что мы были на самом острие всего, что происходило». Стало ли в результате тяжело, живя вдали от сцены, достигать такого возбуждения и интенсивности? «Нет, я все еще был знаменит! — усмехнулся он. — Нет, потому что все было сбалансировано. Были интенсивность, энергия и креативность, когда была пора для них. Все остальное время предназначалось для подготовки и восстановления. Знаете, многое было так изолировано. Мы уходили со сцены, прыгали по машинам и исчезали в самолете, который вез нас на следующий концерт. Наши ноги в действительности никогда не касались земли, — он сделал паузу. — Всегда было много театральности. Так всегда бывает в рок–н–ролльных турах, хотя, думаю, мы, вероятно, были пионерами во многом таком. На самом деле я знаю, что так и было…»

Более серьезным было то, что, хотя они и не рассказали об этом, пока тур не подошел к концу, Пейдж получал угрозы смертью, некоторые от конченых психопатов, другие же более волнующего происхождения. Грант воспринимал все их всерьез и удвоил, а затем утроил гастрольную охрану, поставив здоровяков у дверей лифта на этажах отелей, где останавливалась группа, и приказал Коулу помогать ему следить за толпой каждый вечер. «Это было куда серьезнее, чем я думал, — сказал Пейдж, утверждая, что кого–то в итоге арестовали. — Это было прямо дело Мэнсона, и он посылал волны этой абсурдной паранойи, которая затянула моего друга… в конце концов этого парня выследили и забрали в больницу. Впрочем, он бы точно сделал что–нибудь».

Не только Led Zeppelin были под угрозой в новой, отягощенной наркотиками, пост–мэнсоновской атмосфере рок–концертов. The Stones первыми пострадали из–за собственного стремления создать свой имидж, потерпев фиаско в Альтамонте. Теперь была очередь групп вроде Uriah Heep, чей певец Дэвид Байрон жаловался, что альбомы вроде Demons and Wizards и The Magician’s Birthday привлекают к группе «людей с другой планеты». «Поначалу это было шуткой, а потом мы оказались втянуты в это». Гитарист Black Sabbath Тони Айомми вспоминает, как, приехав на стадион Hollywood Bowl в 1972 году, обнаружил огромный крест, нарисованный свежей кровью на двери их гримерки. Когда тем вечером Айомми, инструмент которого плохо работал, так разбушевался на сцене, что пинком опрокинул огромную колонку, за ней оказалась орудовавшая ножом фигура, одетая в длинную черную мантию. «Он едва не ударил меня, — рассказывал Айомми, качая головой. — Но, к счастью, роуди повалили его на пол. В смысле, мне было не по себе из–за этого, но, думаю, в те дни мы принимали столько наркотиков, что они просто слились в один».

Конечно, можно утверждать, что эти рок–звезды сами привлекали к себе такое внимание, не только Джимми Пейдж, чьи оккультные интересы были очевидно — даже для его наименее доверчивых фанатов — куда более серьезны, чем у его современников. Если так, то, может, с головой, вскруженной той мощью, которой он обладал теперь в буквальном смысле в кончиках пальцев, он считал сами концерты Zeppelin формой магического ритуала? Дэйв Диксон, определенно, думает, что это возможно, сравнивая сцену с алтарем. «На рок–концерте больше энергии, чем в самой крепкой евангелической церкви, и вся она направлена на одну группу людей. Поэтому люди всегда хотят слышать лучшие хиты и ты чувствуешь себя несколько разочарованно, когда они играют новый материал, ведь ты не часть этого ритуала. Основа всего ритуала в том, что одно и то же повторяется снова и снова. Но если взять кто–то вроде Джимми Пейджа, знающего магию, знающего о ритуалах и энергии, которая может быть накоплена в результате них, конечно, возможно, что он выйдет где–нибудь на одном из следующих концертов и использует эту энергию». В 1976 году Пейдж, само собой, признавал, что было «чертовски много того, что образовывалось из взаимодействия группы и зрителей — невероятной энергии, которая появлялась там, и, знаете, для аудитории это эйфория». Он добавил: «Это нечто экспрессивное, и оно заклиналось». Снова это слово — «заклиналось». Однако, как и Айомми, он кажется поразительно спокойным. «Есть граница безумия, — пожал он плечами, — христиане они, сатанисты или еще кто… это не кармическая обратная реакция или что–то подобное… было много мелких магических явлений, но ничего меня на самом деле не беспокоило».

Более прозаичным, но не менее тревожным было поведение Бонэма, становящееся все эксцентричнее. Где–то во время тура Грант спросил: «Что с тобой, Джон? Почему ты пытаешься всем все испортить?» Этот вопрос в тот или иной момент задавал практически каждый, кто когда–либо знал Бонэма. Единственным ответом, с которым соглашались все, было то, что, казалось, у ударника существовало две стороны: Бонэм — любящий, великодушный семьянин, ненавидевший быть вдали от дома, и Бонзо — пьяный, обдолбанный разбойник, вымещавший свою неудовлетворенность на любом, кто оказывался в тот момент у него на пути. Персонаж вроде Джекила и Хайда, личность которого легче всего расщеплялась, когда он пил.