Не прикасайся ко мне - Хосе Рисаль

— Сказал, но потребовал, чтобы я хранил тайну; он сообщил, что деньги дали вы.

— Боже милостивый! — воскликнул пораженный Ибарра.

— Сеньор, поверьте, нельзя терять времени, мятеж может вспыхнуть сегодня же вечером!

Широко раскрыв глаза и обхватив руками голову, Ибарра, казалось, не слышал его слов.

— Выступление не предотвратить, — продолжал Элиас, — я прибыл слишком поздно, не знаю никого из предводителей… Спасайтесь, сеньор, сохраните себя для родины!

— Но куда бежать? Этим вечером меня ждут в одном доме! — воскликнул Ибарра, думая о Марии-Кларе.

— В любой другой город, в Манилу, в дом какого-нибудь сановного лица, но только не оставайтесь здесь, чтобы не сказали, что вы руководите мятежом!

— А если я сам сообщу о заговоре?

— Сообщите, вы? — воскликнул Элиас, взглянув на него и отступив на шаг. — Вы станете предателем и трусом в глазах заговорщиков и малодушным в глазах всех других; люди скажут, что вы устроили им западню, чтобы выслужиться, скажут, что…

— Но что же мне делать?

— Я уже сказал вам: уничтожить бумаги, имеющие к вам прямое или косвенное отношение, бежать и ожидать дальнейших событий…

— А Мария-Клара? — вздохнул юноша. — Нет, лучше смерть!

Элиас скрестил руки на груди и сказал:

— Хорошо, по крайней мере отведите первый удар, подготовьтесь к аресту!

Ибарра обескураженно огляделся по сторонам.

— Тогда помогите мне; там, в тех бюварах, переписка нашей семьи; отберите письма моего отца; может быть, именно они могут меня скомпрометировать. Читайте подписи.

И юноша в отчаянии растерянно открывал и запирал ящики, перебирал бумаги, бегло просматривал письма, рвал одни, откладывал другие, вытаскивал книги, перелистывал их и т. д. Элиас делал то же самое, — не в таком волнении, но с неменьшим усердием. Вдруг он остановился, удивленно подняв брови, повертел в руках какую-то бумагу и спросил дрогнувшим голосом:

— Ваша семья была знакома с доном Педро Эибаррамендия?

— Еще бы! — ответил Ибарра, открывая ящик и вытаскивая ворох бумаг. — Это мой прадед!

— Дон Педро Эибаррамендия — ваш прадед? — переспросил Элиас, изменившись в лице и страшно побледнев.

— Да, — рассеянно отвечал Ибарра. — Мы только сократили его фамилию — она слишком длинна.

— Он был из басков? — снова спросил Элиас, подойдя ближе.

— Из басков. Но что с вами? — удивился Ибарра.

Элиас сжал кулак, поднес его ко лбу и посмотрел в упор на Крисостомо, который попятился, напуганный выражением его лица.

— Знаете, кто был дон Педро Эибаррамендия? — проговорил Элиас сквозь зубы. — Дон Педро Эибаррамендия был тот подлец, который оклеветал моего деда и послужил причиной всех наших несчастий. Я везде искал его потомков, и вот бог свел меня с вами! Теперь расплачивайтесь за наши страдания!

Крисостомо глядел на него, потрясенный; но Элиас схватил его за руку и прорычал голосом, в котором звучали горечь и ненависть:

— Взгляните на меня, взгляните, как я страдаю, а вы живете, любите, вы богаты, у вас есть дом, вас уважают, вы живете… живете!

Вне себя, он кинулся к маленькой коллекции оружия, но, схватив два кинжала, тут же их выронил и безумным взглядом посмотрел на Ибарру, который стоял неподвижно.

— Что я делаю? — прошептал Элиас и выбежал из комнаты.

LV. Катастрофа

Капитан Тьяго, Линарес и тетушка Исабель ужинали в столовой, откуда доносился звон тарелок и приборов. Мария-Клара сказала, что у нее нет аппетита, и села к фортепьяно; около нее пристроилась хохотушка Синанг, которая что-то шептала ей с таинственным видом на ухо. Отец Сальви беспокойно прохаживался из одного конца зала в другой.

Мария-Клара ушла из-за стола вовсе не потому, что не хотела есть; нет, она просто ждала одного человека и воспользовалась этим предлогом, чтобы избежать присутствия ее аргуса[170]; пропустить ужин Линарес не мог.

— Вот увидишь, это чучело проторчит здесь до восьми, — прошептала Синанг, показывая на священника. — А в восемь должен прийти он. Священник тоже влюблен не меньше Линареса.

Мария-Клара с ужасом взглянула на подругу. Та, ничего не заметив, продолжала трещать:

— А я знаю, почему он не уходит, несмотря на мои намеки: не хочет жечь масло в монастыре! Знаешь? Как только ты заболела, те две лампы, что он там зажигал, больше не светятся… Но посмотри, какие у него глаза, какое лицо!

В этот момент часы в зале пробили восемь. Священник вздрогнул и сел в углу.

— Он идет! — сказала Синанг, ущипнув Марию-Клару. — Слышишь?

Зазвонил ангелюс, и все приготовились к молитве. Отец Сальви начал читать слабым и дрожащим голосом, но все были погружены в собственные мысли, и никто не обратил на это внимания.

Едва кончили молиться, как появился Ибарра. На юноше не только был траурный костюм, — выражение его лица тоже было траурным, и это так бросалось в глаза, что Мария-Клара поднялась, сделала шаг ему навстречу, желая спросить, что с ним, как вдруг прогремел ружейный выстрел. Ибарра остановился, глаза его потемнели, язык словно одеревенел. Священник спрятался за колонной. Новые выстрелы, новые залпы раздались со стороны монастыря, послышались крики и топот. Капитан Тьяго, тетушка Исабель и Линарес вбежали в зал криками: «Тулисаны, тулисаны!» За ними следовала Анденг; размахивая вертелом, она подскочила к своей молочной сестре. Тетушка Исабель упала на колени и, плача, забормотала: «Kirie eleyson»[171]. Бледный и дрожащий капитан Тьяго протягивал статуе пресвятой девы Антипольской вилку, на которой красовалась куриная печенка. Линарес замер с полным ртом, держа в руке ложку; Синанг и Мария-Клара бросились друг другу в объятия. Единственный, кто не тронулся с места, был Крисостомо; он был бледен как полотно.

Шум и крики нарастали: со стуком захлопывались окна, то и дело слышался пронзительный свист, гремели выстрелы.

— Господи помилуй! Видишь, Сантьяго, пророчество исполняется… Закрой окна! — стонала тетушка Исабель.

— Пятьдесят больших петард и две благодарственные мессы! — ответил капитан Тьяго. — Ora pro nobis![172]

Воцарилась зловещая тишина… Но вот послышался голос запыхавшегося альфереса:

— Отец священник! Отец Сальви! Где вы?

— Альферес хочет исповедаться! — вскричала тетушка Исабель.

— Альферес ранен? — с трудом проговорил Линарес. — Ох!

Только теперь он заметил, что еще не проглотил того, что держал во рту.

— Отец священник, где вы! Уже нечего бояться! — продолжал кричать альферес.

Отец Сальви решился наконец выйти из своего убежища и направился к лестнице.

— Тулисаны убили альфереса! Мария, Синанг, по комнатам! Запирайте двери! Господи помилуй!

Ибарра тоже направился к лестнице, невзирая на крики тетушки Исабели.

— Не выходи, ты ведь не исповедовался, не выходи!

Добрая старушка была большой приятельницей его матери.

Но Ибарра вышел на улицу; ему казалось, что все завертелось вокруг, что земля колеблется. В ушах звенело, ноги были словно налиты свинцом, шаг неровен; перед глазами то проплывали кровавые волны, то разливался свет, то сгущался мрак.

Хотя на небе ярко светила луна, юноша спотыкался о камни и бревна, лежавшие на мостовой. Улица была пустынна и безмолвна.

Возле казарм он увидел солдат, на ружьях поблескивали штыки. Солдаты что-то горячо обсуждали и не заметили Ибарру.

Из здания суда слышались удары, крики, стоны, проклятия; среди них выделялся голос альфереса.

— Колодки! Надеть наручники! Кто пошевелится — стрелять! Сержант, вам поручается охрана! Сегодня никто не сбежит, даже сам бог! Капитан, не дремать!

Ибарра ускорил шаг, направляясь к своему дому; там его с нетерпением ждали слуги.

— Оседлайте мне лучшего коня и идите спать! — приказал он.

Юноша вошел в кабинет, собираясь быстро уложить вещи. Открыв кованный железом ларец, он взял оттуда все деньги и сунул их в мешок. Собрал все ценности, снял со стены портрет Марии-Клары и, вооружившись кинжалом и двумя револьверами, направился к шкафу, где находились его инструменты.

В этот момент раздались три сильных удара в дверь.

— Кто там? — угрюмо спросил Ибарра.

— Именем короля откройте, сейчас же откройте, или мы выломаем дверь! — ответил по-испански властный голос.

Ибарра бросил быстрый взгляд на окно; глаза его сверкнули, он взвел курок, но, тут же передумав, положил оружие и пошел открывать; слуги уже сбежались к двери.

Три жандарма тотчас его схватили.

— Именем короля вы арестованы! — сказал сержант.

— За что?

— Там скажут; нам запрещено об этом говорить.

Ибарра секунду подумал и, не желая обнаружить перед солдатами следы приготовлений к бегству, взял шляпу и сказал: