Странствие Кукши. За тридевять морей - Юрий Вронский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дружинники уходят, а Вада берет с печки огниво и кресалом высекает искру из кремня. Искра падает на трут[145], Вада раздувает ее и с помощью узкой берестяной ленты передает огонь светильнику. После этого она садится рядом с Кукшей и глядит на него, готовая немедленно исполнить все, что потребуется.
Вскоре снова являются посланные с носилками.
– Нам велено без Кукши не возвращаться, – говорят они и, поклонившись низкой притолоке, вносят носилки в избу. Горячие возражения Вады не помогают, Кукшу перекладывают на носилки и выносят на волю.
– Поосторожнее, – злобно ворчит она, – его нельзя трясти!
– Не беспокойся, – отвечают дружинники. – Тебе, кстати, тоже велено явиться!
Но ей не нужно княжеского повеления, она и так не оставит больного Кукшу без надзора. Хмельные дружинники под ее придирчивым взглядом изо всех сил стараются не споткнуться и нести Кукшу как можно ровнее. Наконец они вносят носилки в гридницу и, освободив часть лавки, кладут на нее носилки. Вада садится рядом, тревожно глядя на Кукшу. К ним подходит Оскольд:
– Он без памяти?
– У него жар, – сердито отвечает Вада, метнув в Оскольда ненавидящий взгляд. – Вели сменить у него на лбу полотенце!
Оскольд послушно кричит в сторону женской скамьи, что в торце гридницы:
– Принесите мокрое полотенце!
В руке у него тускло поблескивает серебряная шейная гривна, витая и тяжелая. Оскольд приподнимает Кукшину голову и надевает гривну ему на шею. Приносят мокрое полотенце, Вада заменяет нагревшееся свежим. Оскольд делает знак служанке, и та подает ему рог.
– Я поднимаю этот рог, – возглашает он, стоя возле носилок, – за здоровье Кукши, мужа, доблестного не по летам!
Пиво, булькая, льется в разинутый рот, и вот огромный турий рог осушен до конца. Те, кто знает Оскольда близко, слегка удивлены – ведь князь из породы людей, которые никогда не теряют голову и не пьют слишком много. Меж тем Дир, сидящий на почетном сиденье, встает и произносит вису, сперва по-варяжски, потом по-словеньски:
Муж, любимый Богом,Не утонет в море,Не погибнет в битвеИли в схватке с туром —Жребий свой великийДо конца исполнит —Нет щита надежней,Чем любовь Господня!
После этого он восклицает:
– Слава Кукше!
И опорожняет свой рог.
– Слава! – вторит дружина и следует его примеру.
Вада нетерпеливо следит за Оскольдом. Наконец она говорит:
– Ты выпил за здоровье Кукши, теперь вели отнести его назад, если и впрямь желаешь ему здоровья! Здесь топор можно вешать!
Ее сердитая речь воспринимается как должное. Да и то сказать, Вада не какая-нибудь девчонка из свинарника, а природная княжна, дочь киевского князя. Пусть и погибшего. Оскольд благодушно-насмешливо глядит ей в глаза, потом взгляд его, словно дерзкая рука, скользит к ней за пазуху…
– Славные яблоки ты там прячешь! – говорит Оскольд, снова глядя ей в глаза.
Он кивает дружинникам, и Кукшу выносят из гридницы. На дворе стемнело, и впереди идут двое со смоляными светочами.
Наконец Кукша водворен на место, дружинники уходят, и Вада снова остается с ним наедине. Она вполуха слушает его бессвязное бормотание, меняет у него на лбу полотенце, вливает в него, приподняв ему голову, несколько глотков прохладной воды и ложится рядом с ним, словно сестра. Или жена.
В слабом свете жирового светильника она смотрит на его пылающее лицо и вдруг с отвращением вспоминает, как Оскольд скользнул взглядом к ней за пазуху…
Но, как бы там ни было, Кукша вернулся с пира цел и невредим и есть надежда, что в ближайшие дни его никто не будет тревожить. Кукша спокоен, даже перестает бормотать, можно и ей, пожалуй, вздремнуть. Тусклое сияние Кукшиной серебряной гривны расплывается у нее в глазах и гаснет.
Пробуждается она от тяжелых шагов возле избы и скрипа двери.
– Хозяйка, отворяй! – врывается голос в уже отворенную дверь.
Спросонья ей все кажется чересчур громким – и шаги, и скрип двери, и голос. Низко поклонившись притолоке, едва не задев ее хребтом, входит Оскольд, за ним – слуга. В одной руке слуга несет корзину, в которой два рога, оправленных серебром, и большой кусок жареного турьего стегна, в другой – большой жбан пива.
Распрямившись, Оскольд озирается мутным взором. Выдернув из земляного пола и подняв жировой светильник, он долго разглядывает Кукшу, который в беспамятстве бормочет что-то невнятное. Оскольд уже изрядно хмелен, он то высоко поднимает брови, то моргает, словно норовит согнать с глаз какую-то помеху. Слуга ставит на пол свою ношу и, не получив никаких новых приказаний, выходит вон, осторожно затворив за собой дверь.
Никто не скажет, что Вада робкого десятка, однако ею вдруг овладевает неудержимый приступ страха, ее колотит озноб, у нее стучат зубы, ей чудится, что стук слишком громок, и она тщетно пытается стиснуть их, чтобы они не стучали. Изо всех сил старается она скрыть свой страх от этого сильного хмельного зверя, чуждого состраданию. От него исходит запах опасности, грозный и неумолимый.
Но разве каждый раз, когда она сталкивается с ним, от него исходит не тот же самый запах?
Наконец Оскольд снова втыкает светильник в пол.
– Я хочу выпить с тобой, – говорит он, – да, именно с тобой, за храброго Кукшу, который спас сегодня жизнь твоему князю и будущему мужу. Эй, Бутурля! – кричит он в дверь. – Наполни рога, да поживей!
Бутурля появляется в избе, наполняет рога и исчезает. Оскольд поднимает рог и говорит:
– Я пью этот рог за Кукшу, доблестного мужа и любимца судьбы!
Ваде не хочется пива, зубы ее стучат по серебряной оправе, она с трудом отхлебывает чуть-чуть, только чтобы отказ пить не выглядел вызовом.
– Что же ты не пьешь? – как-то чересчур громко спрашивает Оскольд. – За такого человека надо пить до дна! Сегодня ты могла остаться вдовой… нет, не вдовой – хуже, попросту ничем! А благодаря Кукше ты скоро станешь первой христианской княгиней в Киеве и наши с тобой потомки сделают Киев подобным Цареву городу! Так что пей до дна – за Кукшу и за свое счастье!
Если бы Вада и хотела ему угодить, ей это вряд ли удалось бы – в нее просто не поместится столько пива! Чтобы не сердить Оскольда, Вада отпивает еще немного. Впрочем, Оскольд и сам не спешит вылить в себя содержимое огромного рога. Он тоже делает всего лишь глоток. Правда, глоток немалый, стенки рога прозрачны и Вада видит, что пива в роге стало намного меньше.
Уже не в первый раз Оскольд говорит, что собирается сделать ее своей женой. Лучше умереть, чем это! Ей приходится молчать в ответ на его страшные посулы, чтобы не пробуждать в нем ярости, а ведь отмалчиваясь, не возражая, она как бы соглашается… стать его женой! Сейчас это снова повторяется. И когда она наконец ему все-таки откажет, он искренне сочтет себя обманутым!
