Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг. - Петр Гнедич

"Такое категорическое заявление одного из высших чинов столичной полиции, — говорит Приселков, — не давало места сомнению и потому, попросив передать градоначальнику мою сердечную благодарность за дружеское извещение, пришедшее, к сожалению, немного поздно, — я начал встречать съезжавшихся гостей и приглашать их занять места, не исключая и кресел, приготовленных для "августейших" гостей. Каково же было мое радостное изумление, когда ровно в 9 часов их высочества с четырьмя августейшими братьями государя императора во главе поднимались по лестнице". ("Ежегодник императорских театров", 1909 г., вып. I, стр. 35.) Спектакль был спасен!.. О постановке на сцене Малого театра 16 окт. 1895 года см. "Театр и Искусство", 1910 г., N 46.

[61] Яворская Лидия Борисовна (жена князя В.В. Барятинского), талантливая артистка, дебютировала у Корша в "Чашке чаю". Ее большой друг, Т.Л. Щепкина-Куперник, подробно описывающая в своих воспоминаниях первые успехи Яворской, европеизировавшей и действительно освеживщей затхлый театр, к сожалению, мало подчеркнула революционный темперамент артистки. Театр для Яворской был не просто "храмом искусства", а трибуной. Так, для своего первого бенефиса она выбрала пьесу Софьи Ковалевской и А. Лефлер "Борьба за счастье", впервые затронувшую на сцене рабочий вопрос. Ее выступление против дышавшей антисемитизмом пьесы "Контрабандисты", о котором рассказывает Гнедич, было продиктовано ее большой общественностью. Ей же принадлежит идея и организация большой радикальной по тому времени газеты "Северный Курьер", редактировавшейся К.И. Арабажиным и вскоре закрытой правительством за "вредное направление". Щепкина-Куперник Т. Л. Дни моей жизни. М., 1928 г., стр. 277–282.

[62] П.Н. Орленев, начавший с небольших водевильных ролей, сразу стал известностью, выступив в роли царя Федора. "Случилось, — рассказывает А.Р. Кугель, — то, что всегда бывает в жизни художника: он остается неоцененным, когда работает только материалом собственным, личным. Он становится славен и знаменит, когда к материалу личному присоединяет благородный, удачный, в пору пришедшийся материал сюжета и натуры. Материал становится союзником и выносит, как волна пловца, на желанный берег. Трагедия Ал. Толстого имела огромный успех не только благодаря несомненным поэтическим и театральным достоинствам, но и потому, главным образом, что цари прискучили своей вечной генеральской формой, и царь-пономарь, царь — жалкий и дряблый, царь — слабый, ничтожный человек, царь-студень — в этом была пикантность трагедии. Федора Иоанновича, кстати, тогда сближали с Николаем II. Постановка "Федора Иоанновича" и исполнение Орленева, несомненно, имели революционное значение. Цензура дала маху. Неудивительно, что в "Московских Ведомостях" известный критик Флеров-Васильев вообще неодобрительно отнесся к самой мысли о постановке "Федора Иоанновича", хотя Федор и Аринушка представляются ему прекрасным "мольным аккордом". "Мольно", а для самодержавия обидно, замечает А.Р. Кугель. Кугель А.Р. П. Орленев. М., 1928 г., стр. 9-10,12.

[63] Об отношении А.С. Суворина к Чехову рассказывает в своих воспоминаниях А.И. Суворина. "Муж мой, — говорит она, — прямо обожал его, точно Антон Павлович заколдовал его. Исполнить какое-нибудь желание его, не говоря о просьбе, для него было прямо одно удовольствие. Когда он приезжал к нам — для нас был праздник. Для него была у нас его собственная комната, так и называвшаяся "Чеховской комнатой", — с отдельным ходом прямо из передней, очень удобная для приема им своих приятелей и почитательниц. В комнате стоял огромный письменный стол, на котором перед приездом гостя укладывались огромные кипы всевозможной бумаги, конвертов, перьев, карандашей. Это его всегда смешило и забавляло". АЛ. Чехов. Затерянные произведения, письма, новые воспоминания. Ленинград, Изд. "Атеней", 1925 г., стр. 187.

[64] Сам B.C. Соловьев не только рассказывал о чертях, которых он будто бы видел, но и писал об них. Очевидно, Гнедич здесь имел в виду следующие строки Вл. Соловьева:

Черти морские меня полюбили,

Рыщут за мною они по следам,

В Финском поморье недавно ловили,

В Архипелаг я — они уже там…

Под инициалами "К.Р." писал великий князь Константин Константинович Романов, поэт, переводчик "Гамлета" и автор пьесы "Царь Иудейский".

[66] "Вампука", поставленная в 1908 г. театром "Кривое зеркало" с острым пародийным музыкальным сопровождением талантливого, недавно умершего композитора Эренберга, не сходит с репертуара до сих пор. Само название "Вампука" — стало нарицательным. Некоторые цитаты вошли в оборот как пословицы.

[67] Волконский Сергей Михайлович, князь, состоял директором императорских театров с 22 июля 1899 года до 7 июня 1901 года. При нем были поставлены "Отелло", "Гамлет", "Снегурочка" Островского, "Эрнани". Филолог по образованию, он тяготел к классическому репертуару, и его инициативе принадлежит постановка "Ипполита" Еврипида. "Ежегодник императорских театров", сезон 1901/1902 гг., стр. 315–317.

[68] В своем дневнике сам А.С. Суворин зафиксировал все подробности этого скандала.

"В четверг, 23-го, писал он здесь, разыгрался скандал в Малом театре. Я приехал в 12 утра с курьерским. Мне рассказали домашние, как было дело. Я хотел видеть А.П. Коломнина и пошел к нему наверх. Андрюша в это время спускался с лестницы и сказал мне, что "папа уехал защищать дело в Сенат". Мне хотелось обратить дело в шутку, я заперся в кабинете, не велел никого пускать, написал "Маленькое письмо" и отправил его в набор. В 3 часа, когда я кончил писать, мне сказали, что с Ал. Петровичем в книжном магазине сделалось дурно, потом, что он умер. Меня это поразило. Никогда я не думал, что он умрет раньше меня. Эта смерть окрасила скандал в другие краски. То, что я услышал потом, было верхом нахальства со стороны Яворской, Арабажина, кн. Барятинского, устроивших скандал. Арабажин развозил свистки, сирены, места в театре студентам, курсисткам, фельдшерам. Шум стоял невообразимый. Под этот шум игралась пьеса. На сцену кидались биноклями, калошами, яблоками. Яворская сидела в крайней ложе вместе с Мордовцевым, Арабажиным и мужем своим. Ей одни аплодировали, другие кричали "медный лоб" и "вон Яворскую". Пробыть за сценой в это время было тяжело. Коломнин был там один и, естественно, волновался. Внезапная смерть его подготовлялась вообще его болезненностью, но скандал сократил его жизнь… В то время, когда в самом театре происходила такая демонстрация, улица тоже волновалась".

"Толпа студентов стояла перед театром, рассказывает в том же дневнике Суворин, и обращалась к городовым:

— Что ж вы сабли не вынимаете или нагайки?