Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

— Граней Кристалла! — осенило Стаса. — Вовка! Это же вектор, пронзающий грани Вселенной перпендикулярно! Понимаешь? И границы миров отчетливо просматриваются!

Отец Леонид деликатно покашлял. Стас умолк.

— Сыны мои, — мягко произнес батюшка. — Не забывайте, что большинство подобных измышлений находятся на гране логического произвола и вполне могут привести к абсурду. Будьте осторожны, очень вас прошу.

— Да мы осторожны… — ответил Стас, явно додумывая свою мысль. — Отец Леонид, а как Православная Церковь ко всему этому относится?

— К чему именно?

— Ну, ко всем этим гипотезам о параллельных мирах, о форме Мироздания…

— Церковь? — переспросил отец Леонид, поглаживая бороду. — Наверное, никак.

— То есть?

— Церковь не занимается вопросами строения Вселенной. У Нее, что называется, другая епархия. И совсем другие задачи. Так что никаких учений на эту тему у Церкви нет… Но мне хотелось бы вас предостеречь.

— От чего? — Спросил Вовка.

— Поймите, вы сейчас коснулись чьих-то серьезных интересов, лежащих за рамками традиционных вещей.

— Но чьих?

Священник развел руками.

— Об этом я знаю не больше вашего. Могу только предполагать. Тем более что Провидение дало нам много подсказок. Мне кажется, перво-наперво нужно уяснить, что этой странной силе понадобились мальчишки-койво.

Большой зеленый попугай в медной клетке длинно высказался на церковнославянском. Стас и Вовка удивленно посмотрели в его сторону.

— Ясно одно, — сказал отец Леонид, не обращая внимания на птичий монолог, — дети в опасности. И помощи им ждать неоткуда — за них не вступится ни милиция, ни ваши коллеги из ФСБ.

Стас опустил голову, потом взглянул на отца Леонида.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы ассоциировали меня…

— Боже сохрани! — истово перебил его батюшка. — Поверьте, даже в мыслях не было.

— Я верю… Только, что нам делать? На время стать «командорами»?

— Командорами? Ну, смотря что под этим понимать… И потом, что «на время» может здорово затянуться.

— Есть одна история, — ответил за Стаса Вовка. — Точнее, легенда. Мне ее рассказывал музыкант Георгий Струве. Он руководит детской хоровой студией…

— Ну, как же, знаю. Известная личность — большой просветитель. Любопытно, что же он говорил про Командоров?

— Что во все времена были люди, которые оберегали детей со всякими… необычными свойствами. С какого-то момента этих людей начали называть командорами. А детей — «койво».

Отец Леонид немного помолчал, затем сказал:

— Вы не поверите, но легенду о Командоре я впервые услышал от своего духовного отца, архимандрита Пафнутия. Только мы говорили об этом очень мало.

— С ним можно как-то связаться? — спросил Вовка. — Нам сейчас нужны любые подробности…

— Увы… Он почил в Бозе двадцать лет назад. — Отец Леонид вздохнул и широко перекрестился. — Не дожил трех месяцев до своего столетия. Так вот, впервые понятие «Командор» я услышал именно от него. Отец Пафнутий в войну спас многих ребятишек, сделав что-то вроде приюта в заброшенном монастыре под Белозерском. Монастырь был в предруинном состоянии, но нашлись люди, которые помогли привести братский корпус в более-менее Божеский вид. В общем, приют зажил…

— Эти дети тоже обладали чем-то этаким? — спросил Стас, покрутив в воздухе ладонью.

— Отнюдь нет. Обычные ребятишки, опаленные войной. У кого убили родителей — часто зверски и на их же глазах. Кто прошел концлагерь… В приюте они обрели Дом. Это был подвиг. Через десять лет после войны отца Пафнутия хотели наградить, но… сами знаете, наградами священнослужителей редко жаловали. Даже когда это были настоящие герои.

— Так ничем и не наградили? Да ему после всего этого памятник надо было ставить! — сказал Вовка.

— У нас памятники ставят только посмертно. Батюшке в сорок шестом предложили, но он отказался. — Отец Леонид усмехнулся. — А еще он часто повторял: «Когда я смотрел в глаза своих ребятишек, мой жизненный опыт порой отказывался мне служить — ведь почти каждый из этих малышей воочию видел ад. А я, — взрослый, умудренный, — имел и имею о нем в основном богословско-теоретическое представление». Он так говорил, хотя и ему пришлось немало пережить — и гонения на церковь, и пять лет сталинских лагерей… Но вопрос в том, можно ли после всего этого назвать тех детей «обычными»?

— Я бы не рискнул… — сказал Стас.

— Вот то-то и оно. Жизнь человека складывается не из числа прожитых лет, а из качества и силы пережитых эмоций. Я не догадался расспросить отца Пафнутия поподробнее. Тогда все это казалось второстепенным… Меня больше интересовали богословские вопросы. Борьба добра со злом с религиозных позиций Достоевского. Молодой был, глупый. Помню, батюшка как-то осадил мои квазифилософские измышления. Во время очередной нашей дискуссии, когда я пытался вывести аксиому, что только «добро с кулаками» всегда побеждает зло, и пафосно воззвал к авторитетам Фомы Аквинского и Павла Флоренского, он махнул рукой и сказал: «Да, сын мой… В борьбе бобра с ослом всегда побеждает бобрó».

— Как?! — Стас от восторга вытаращил глаза.

Отец Леонид с выражением повторил.

— Великолепно! — Стас хлопнул в ладоши.

— Да, талантливо… Он был прекрасным религиозным философом и великолепным педагогом.

— Батюшка, благословите! — донеслось из клетки.

— Бог благословит, — привычно отозвался отец Леонид.

— Ничего себе! — сказал Вовка. — Ну и птица!

Священник только развел руками — бывают, мол, и такие чудеса.

— А что потом стало с его приютом? — спросил Стас.

— Весьма поучительная история… Еще в войну он кое-кому был, как кость в глотке. Не могли пережить, что «какой-то поп», «монах в триковых штанах» фактически организовал действующий детдом с семьюдесятью ребятишками. Даже в то страшное время нашлись чиновники, которые приняли решение приют закрыть.

— Вот скоты! — вырвалось у Вовки.

Отец Леонид согласно кивнул.

— С этим они пришли к отцу Пафнутию и предъявили какую-то цидульку-предписание — освободить помещение в двадцать четыре часа. Детей сдать в районный детдом. Отец Пафнутий сказал: «Только через мой труп!». Ему ответили, что невелико и препятствие. На следующий день на казенной эмке прислали особо ретивого чиновника проверить исполнение предписания. Когда подъехали к монастырю, где располагался приют, шофер с ужасом обнаружил, что его пассажир… мертв. Паралич сердца.

— Ничего себе! — опешил Стас, вспомнив умершего в самолете обладателя странного набора мальчишеских фотографий. — И… как вы это объясняете?