Похищение Афины - Карин Эссекс

— В конце концов, в опасности находится и мое здоровье тоже.

— Ртутные препараты используются при многих заболеваниях, леди Элджин, — отвечал доктор, беря ее руку и успокаивающе похлопывая по ней. — Они, может, и углубляют симптомы болезни, которой страдает ваш супруг, но ему они приносят облегчение. Вам не следует обращать внимание на подобные оскорбительные предположения. Эти французы распространяют свою развращенную мораль на всех остальных.

Себастиани оставил Мэри, не уступившей его тактике соблазна, — она никогда не станет изменять мужу! — но снедаемой желанием видеть Элджина посланником во Франции.

— Если нам удалось произвести такое благоприятное впечатление на константинопольский двор, вообрази, чего мы сумеем достигнуть в Париже, — твердила она мужу. — Британское правительство многим обязано тебе, дорогой. Стоит тебе только чуть понастойчивее бороться за это назначение, и ты его получишь.

Элджину тоже нравилась мысль о службе во Франции. Ему казалось, что именно такой человек, как он, сумеет поддерживать хрупкое перемирие, которое установилось между наполеоновской Францией и Британией. В том случае, конечно, если первый консул не затаил зла на Элджина за препятствование французам в приобретении античных реликвий.

— Если этот маленький капрал джентльмен — в чем лично я сомневаюсь, — он не станет возражать против моей кандидатуры только потому, что я отправил своих людей конфисковать ту стелу с уникальной надписью, — говорил Элджин.

Едва весть о поражении французов в Египте достигла британского посольства, Элджин поручил своему секретарю Уильяму Гамильтону войти в сношения с генералом Жаком-Франсуа де Мену относительно древних ценностей, найденных французскими археологами. Элджин знал, что среди многих редкостей, готовящихся отправиться во Францию, есть один уникум, который он отчаянно стремился приобрести для Англии.

Гамильтону было поручено не спускать глаз с огромного каменного монумента, именуемого французскими учеными «каменной Розеттой»[53]. Опытнейшие лингвисты и археологи утверждали, что надписи на нем выполнены на трех языках и помогут расшифровать древнеегипетские иероглифы. Элджин негодовал с тех самых пор, как Наполеон, три года назад, объявил о находке «Розетты».

— Наполеон ценит находку. Когда этот камень был найден, он не мог отказать себе в удовольствии объявить его собственностью Франции. Славный мальчуган этот Гамильтон. Ему удалось обнаружить, что генерал Мену прячет «Розетту», эту редчайшую драгоценность, у себя в палатке закутанной в тюки одеял, выдавая ее за свои пожитки.

Элджин явно гордился своим учеником.

Мэри хорошо помнила, как два года назад пообещала этому ученику, что не оставит его голодать. За прошедшее время молодой человек прошел хорошую школу.

— Гамильтон своевременно информировал полковника Тернера, тот захватил находку, и в этот момент, когда мы с тобой разговариваем, перевозит ее морем в Англию, — продолжал Элджин. — Как только о ней станет известно королю Георгу, я немедленно дам ему знать, что именно действия моего секретаря спасли этот ценнейший объект для Англии.

Мэри относилась к подобным утверждениям как к пустым фантазиям мужа. Последнее время его величество на все просьбы Элджина отвечал неизменными отказами, и Мэри не сомневалась в том, что королю Георгу не будет до этой находки никакого дела. В первый раз ей пришло в голову, что ее муж рассматривает афинский проект как свое личное состязание с французским консулом в охоте за древностями. Она была бы счастлива оставить его в этом заблуждении, если б не высокая цена, которую пришлось бы за это уплатить.

Чтобы перевезти афинскую коллекцию, пришлось купить мужу судно. Сейчас этот корабль, под названием «Ментор», уже оставил Афины, неся на борту десять огромных ящиков, груженных слепками из Парфенона, несколькими, огромной тяжести, мраморными торсами из раскопок под западным фундаментом храма и частью фриза. Загруженному таким образом судну еще предстояло взять на борт в Александрии Уильяма Гамильтона. Поэтому вопрос о переезде на нем семьи Элджин в Афины не мог даже рассматриваться. Несмотря на дороговизну переезда, вызванного пожаром, уничтожившим здание посольства, Элджин не мог отказаться от поездки в Афины, как бы Мэри ни протестовала, ссылаясь на свое недомогание. Поэтому она согласилась, понимая, что после оскорбительных отказов, полученных от английской короны, которой он так преданно служил, Элджину — человеку, обогатившему английскую империю древними памятниками и сокровищами и способствовавшему развитию искусств, — как никогда важно добиться успеха.

Двадцать восьмого марта, снабдив необходимыми инструкциями сотрудников, остающихся в посольстве справляться с последствиями пожара, Элджин погрузил на корабль, направляющийся в Афины, свою семью. В путешествии участвовали лорд Брюс, которому едва исполнилось два года, и малышка Мэри — шести месяцев от роду. А также Мастерман, лакей по имени Эндрю, только что получивший от Мэри нагоняй за то, что подал старшему из ее детей на завтрак вина, и Калица, толстуха-нянька, ныне пестовавшая младшую дочку дипломата. Элджин пребывал в прекрасном настроении, с нетерпением ожидая прибытия в Афины, чтобы самому убедиться в успехах своих сотрудников, а также стремясь оказаться в сухом и теплом климате. Но состояние Мэри, которая была подвержена морской болезни, отягощенной теперь утренними приступами тошноты, сразу же стало очень тяжелым. Тяготы путешествия вызвали в ней прежние страхи. Она не могла покинуть грязную каюту, тело постоянно сотрясали приступы рвоты, во время которых Мастерман подносила к ее рту флягу и придерживала затылок. Умываться приходилось уксусной водой, а дозы лауданума увеличить втрое. Все это заставило Мэри вспомнить не только свое первое путешествие в Константинополь, но и страдания первых родов. Не внесла ли своей доли в них корабельная качка, которой она подвергла себя и свое не рожденное еще дитя? Мэри спросила об этом у доктора Скотта, который неуверенно отвечал, что это весьма возможно, но маловероятно. Он не вполне мог объяснить, почему ее второе дитя, выношенное на суше, появилось на свет много легче.

— Вторые роды, как правило, проходят не так болезненно, — заметил доктор.

— А третьи? — требовательно спросила она.

И немедленно уловила в собственном голосе нотки робости, от которой считала себя начисто свободной. Но сейчас, когда она, беременная, снова находилась в открытом море, воспоминания о перенесенных тяжких страданиях нахлынули на Мэри.