В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Что-то прогрохотало в пещере и Тобиус бросился назад, бесшумно обещая Лаухальганде все кары земные и небесные, если тот что-то учудил. Когда серый волшебник вернулся, компаньон его действительно пребывал в состоянии возбуждения. Он прыгал на одном месте рядом со слабо шевелившимся мимиком и яростно мяукал. Тем временем каменная затычка, бывшая прилепленной к отверстию в потолке, лежала теперь на полу, расколотая. Тобиус не сомневался и секунды в том, что её выбили сверху, задействовав недюжинное усилие. Он наложил на себя несколько заклинаний, поднял над головой Щит и стал осторожно приближаться к отверстию, пытаясь разглядеть сквозь камень чьё-либо присутствие там, наверху. У него ещё были в запасе боевые заклинания.

В ноздри ударил не первый уже отталкивающий аромат за сегодня, — лютая смесь протухших фруктов и отсырелых тряпок.

— Ты чуешь это?

— Мря!!!

Ощущение присутствия чего-то большого вдруг возникло за спиной, Тобиус резко обернулся, мельком увидел жуткую тёмную морду и потерял сознание от удара наковальней откуда-то слева.

Часть 3, фрагмент 1

Тум-тум-тум, тум-тум-тум.

Кто-то колотил Тобиусу по голове парой тяжёлых палок. Колотил от всей души, гулко, быстро, с силой и упорством, достойными лучшего применения.

Тум-тум-тум, тум-тум-тум.

Или всё же не по голове? Даже его череп не выдержал бы, начни кто-то извлекать такие звуки. О нет, тут колотили по чему-то более твёрдому. С неистовой силой колотили, соблюдая только какое-то примитивное представление о чувстве ритма.

Тобиус с огромным трудом разлепил глаза, лишь чтобы увидеть колышущуюся зелень и желтизну над собою. Шелест как-то пробивался сквозь гулкие удары, листва шевелилась, подвластная касаниям ветра, воздух был влажным и холодным. Когда волшебник приподнял голову, зашумело как в прибрежном гроте во время прилива, а поморщившись, он также ощутил сильное жжение в левой половине лица. Ещё Тобиус обнаружил, что лежал, укрытый плетёным одеялом, меж растительных волокон коего торчала рыжая шерсть.

Попытки хотя бы сесть чуть не привели к полёту головой вниз с ветки, на которой была разложена некая примитивная лежанка. Пришлось ещё немного отдохнуть, тихо молясь Господу-Кузнецу, чтобы этот треклятый барабанный бой прекратился. Человек подозревал у себя сотрясение мозга и каждый удар отдавался болезненным эхом в черепе. Особенно больно постреливало в левом ухе. Собравшись с силами, Тобиус вновь попытался сесть и на этот раз удержал равновесие.

Судя по всему, находился он в кроне ивы. Исполинской ивы. Дикая земля хранила верность своим привычками и, вероятно, каждое из когда-либо существовавших деревьев было представлено здесь в самой невероятно большой своей ипостаси. То оказалось совершенно гигантское дерево с запутанной, перекрученной системой ветвления стебля, корой, потрескавшейся от времени и чёрной как уголь, и длинными прутьевидными ветвями, на которых осталось ещё много желтевших листьев.

Лежанка, или, вернее, широкое гнездо, где Тобиус себя обнаружил, располагалось на месте расхождения ветвей. Там был установлен каркас из изогнутых палок, прикреплённый к толстым побегам стебля и обтянутый ивовыми же прутьями, а также иным растительным волокном. Тут и там валялись плетёные одеяла, во все щели забилась шерсть, пахло весьма… специфично.

На ветвях вокруг гнезда висело множество странных вещиц, нанизанных на грубые волосяные нитки. Когда в крону врывался ветерок, они начинали постукивать, танцуя вместе с прутьями ивы. Украшения? Обереги?

Несколько листьев упали на одеяло, укрывавшее ноги волшебника. Решив, что довольно уже отлежался, он встал, прислушался к ощущениям, оглядел толстую тёмную ветку, служившую гнезду опорой, оценил градус наклона и сделал шаг. Без помощи мыслесилы Тобиус верно сорвался бы, однако пока что удавалось скользить подошвами по коре. Это дерево наверняка пережило не одно столетие; человек преодолел много развилок, видел другие «гнёзда» поменьше, старые, замусоренные, брошенные. Звуки подвесных украшений преследовали его, а удары на нижних ярусах ивы то стихали, то возвращались. Вскоре ветви стали такими толстыми, что по ним без труда смогли бы пройти двое человек, а то и больше.

Внизу, там, где находилось самое старое разветвление стебля, до поры невидимая сверху из-за листьев, обнаружилась построенная прямо на дереве хижина. Постройка опиралась на ствол и его самые толстые побеги, имела кривоватую, неправильную форму; состояла она преимущественно из перевязанных самодельными верёвками и прутьями палок, которые держали на себе плотные циновки, промазанные глиной. Пригнувшись, Тоибус вошёл внутрь.

Под потолком жилища висело множество постукивавших оберегов, на полу тут и там валялись предметы примитивного быта: грубо слепленная и обожжённая посуда, острые осколки кремня, какие-то мешочки, тонкие одеяла, валики шерстяной ткани. В середине помещения был установлен плоский камень, покрытый золой и пеплом, над коим зияла дыра, — очажное место.

Один из трёх выходов вёл на своего рода балкон, небольшую площадку, где спиной к человеку сидел некто крупный, облачённый в лохматый плащ рыжей шерсти. Он-то и колотил по чему-то невидимому, вскидывая длинные руки, да так увлечённо, что ничего вокруг себя не замечал. Кошачьим шагом Тобиус направился к незнакомцу, ощущая на кончиках пальцев сразу несколько заклинаний, способных обездвижить и лишить сознания.

Что-то круглое выкатилось из глубокой тени и подпрыгнуло высоко, издав радостной «мря!».

Тук-тук… — ритм сломался и неизвестный замер.

Минута прошла, за ней вторая. Наконец музыкант приподнялся неспешно и обернулся, загородив собой весь проём. На Тобиуса уставилась огромная рыжая обезьяна, сжимавшая в каждой руке по внушительной деревянной дубине. Лицо существа было почти круглым из-за двух боковых наростов, эдакий чёрный, поросший седой щетиной блин. Тёмные глаза казались маленькими на фоне такого-то богатства, нос был вдавлен в череп, как и у большинства других обезьян, челюсти заметно выпирали, а по бокам ото рта рыжели усы, переходившие в бороду. Примат носил свою длинную шерсть как огненную мантию, полы которой мели сор по хижине, стоило сделать шаг. В противовес длиннющим рукам, ноги были коротки и едва виднелись из-под огромного брюха.

Обезьяна приблизилась осторожно, не делая резких выпадов. Дубины были заблаговременно оставлены позади, вероятно, в знак доброй воли. Хотя при таких размерах и мышцах, существо едва ли уступало в силе мохобороду[43], а мохобород мог сломать человека пополам без особой натуги. Даже опираясь на руки, абориген немного возвышался над человеком, это очень хорошо чувствовалось на расстоянии в несколько шагов, как и запах. А потом обезьяна села, подтянула ноги под брюхо и подпёрла голову чёрными кулачищами.

— Что, не будем продолжать обмениваться любезностями? У меня левая половина лица огнём горит, может, хочешь и правую с ней уравновесить? А потом я тебе задам. Эту морду, пожалуй, круглее уж не сделать, такую-то ряху, но я что-нибудь придумал бы …

— Уа Вийджа! — выдала обезьяна, тыкая себя скрюченными пальцами в пузо.

— Хочешь сожрать меня? Или нет? Рискну поверить в лучшее для разнообразия. Уа Тобиус!

— Ыйи-и-и-и! — Улыбка хозяина состояла из крупных жёлтых зубов, совершенно тупых. Клыки тоже имелись, но довольно скромные для такого крупного существа.

— Фитафаг, да? Хербивор?

— Мря! Мря! Мряу!

— Да неужто? — Волшебник скосил на компаньона взгляд. — Ты его понимаешь?

— Мря!

Собственно, в этом не следовало сомневаться. Лаухальганда являлся магическим существом неизвестной, непознанной природы. Он общался не на языках, доступных смертным, а собственными мыслеобразами, сопряжёнными со звуковыми сигналами. Вообще-то, общаться с ушастым мячом могло любое разумное существо, но для того было потребно настроиться, что получалось далеко не у всех и далеко не сразу.